Чужой среди своих 3 - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 20

Аппетита никакого, но, зная, что бегать предстоит сегодня много, и притом по морозу, а пирожки и пирожковые откроются очень не скоро, нехотя подошёл к общему холодильнику, открыл его и обозрел пространство. Битом!

Это такое… несколько однообразное советское изобилие – со шпротами, баночкой икры, «Советским» шампанским, сервелатом, болгарской консервированной кукурузой и венгерской курицей в морозилке. Во всех холодильниках страны сейчас примерно одно и то же, если они, холодильники, вообще есть.

– Не то, не хочу, не наше… а, вот! – взяв пару яиц и кусочек сыра, включил газ, поставил сковородку и кинул туда добрую жменю сухариков. Спохватившись, плеснул масла и накрыл крышкой, сделав огонь маленьким.

Ну а пока сухарики поджариваются, прокаливаются и пропитываются маслом, я порезал мелко сыр, достал из холодильника четвертинку подвядшей луковицы, заветрившуюся веточку петрушки, невесть какими окольными путями раздобытую мамой посреди зимы, и взбил яйца, чуть погодя вывалив в миску остальные ингредиенты. Помешав сухарики, ещё чуть выждал, и вывалил на них содержимое миски, снова прикрыв крышкой.

После завтрака начало клонить в сон, так что, прикрыв дверь поплотней и приоткрыв окно, сделал себе кофе, слегка взбодрившись.

– Ну… – ещё раз гляжу в окно, где ни единой души, и даже рыбаки, неуклюжие в своих валенках и безразмерных тулупах, не нарушают космического одиночества улицы, – а всё равно – надо!

Пока одевался, настроение окончательно испортилось, но… надо!

Поздоровавшись с выползшей в туалет сонной Антониной Львовной, кажется, вовсе не заметившей меня, вышел прочь, осторожно прикрыв за собой дверь, почти тут же вернувшись за рюкзаком, позабытым было в прихожей.

Морозец на улице сразу хватанул меня за лицо, а свежий снег под сапогами пронзительно заскрипел. Снова накатило дурацкое – будто я один в вымершем городе, и нигде никого нет…

… и когда я, ближе к метро, увидел первого прохожего, а потом и автомобиль, на миг проклюнулось сожаление, что город – жив…

– Мизантропия, однако, – нервно хихикаю, укоряя шаги в сторону станции, – эк меня расколбасило!

В метро это странное, постапокалипсическое виденье мира окончательно меня отпустило.

Выскочив на нужной станции, глянул на часы… рано! Пробежался на всякий случай по окрестностям, и, чтобы не замёрзнуть, принялся вышагивать – не быстро, не медленно, а в самую что ни на есть пропорцию.

Народу, по случаю выходного дня, совсем мало, чуть не половина рыбаки со своими ящиками и разговорами, чуть ли не заранее пахнущие рыбой, водкой и табаком, и уже сейчас – по́том. Работяг совсем мало, а из молодёжи, кажется, один я, ну и милиционер с жидковатыми, по возрасту, усишками и прыщами, задержавшимися на некрасивом лице.

– Уф… простите за опоздание, Михаил! – Анатолий Борисович, он же Натан Борухович, сходу начал извечную игру русского интеллигента, виноватого заранее и во всём.

– Да что вы, что вы, Анатолий Борисович… – меня немножко коробит от таких манер, но… почти привык, и пока рано отвыкать!

– На дачу вот решил проехать, – Натан Борухович несколько громогласен, и вообще – несколько суетлив, безобиден, чудаковат… и всё это – маска, давным-давно привычная, въевшаяся в саму суть. Странно бывает видеть такое у людей, прошедших войну и лагеря, но явление это вовсе не редкое. Своеобразная социальная мимикрия.

– Да, на дачу… – ещё раз повторяет мужчина, – решил вот проверить, как там – сильно ли замело снегом? А то, знаете ли, хочется встретить Новый Год за городом, вот заранее…

– Да, Анатолий Борисович, – как бы спохватываюсь я, – мама свитер велела передать! Сказала, чтобы вы обязательно примерили дома, и посмотрели, как сидит. А потом непременно, непременно к нам!

Собеседник рассыпался в благодарностях, и милиционер, о скуки наблюдавший за нами с довольно-таки близкого расстояния, заскучал, и, ковыряя в носу, отошёл в сторону, зевая и рассеянно глядя по сторонам, в надежде обнаружить более интересные объекты для наблюдения.

– Вам… вот, держите! Да берите, я вам говорю! – Натан Борухович настойчиво суёт мне в руки самошитую брезентовую сумку, набитую всякими вкусностями, и как понимаю, не вполне советскими.

– Я заходил к Евгению Львовичу, – произносит он заметно тише.

– Непременно постараемся быть! – значительно громче, стараясь не коситься на проходящего мимо старого рыбака, одышливо пыхтящего и переваливающегося с боку на бок, – Второго, или может быть, третьего зайдём, вечером! Не знаю пока!

… и далее – то громко, о вещах обыденных, то совсем тихо, скороговоркой – о документах, которые нужно собирать, и самое главное – о людях, которые на что-то могут повлиять… вроде как, но это не точно!

Сказать, что меня от этого коробит, не сказать ничего! Все достижения СССР, действительные или мнимые, меркнут перед тем, что приходится – вот так…

Дома, разобрав сумку с деликатесами, записал, пока не забылось, имена нужных людей с примечаниями, список документов и прочие шпионские штучки, оставив записку в комнате, пройдя туда на цыпочках. Поколебавшись немного, дописал, что потом эту записку нужно или сжечь, или смыть в унитаз – во избежание…

Соседи наши – люди вполне симпатичные, но стукачей, то бишь информаторов, в этой среде – каждый второй, если не первый. Создавать ситуации, когда у человека нет выхода, кроме как подписать нужный документ, спецслужбы, да и просто милиция, умеют замечательно.

Не сомневаюсь нисколько, что вынужденное это сотрудничество тяготит нормальных людей. К куратору они бегают не с каждым чихом, да и информацию можно подавать не только обрезанную, но и под нужным углом, и значительная часть таких донесений – ничего не значащий мусор, который никто даже не читает.

Более чем уверен – большая часть людей, вынужденно подписавших документ о сотрудничестве, старается забыть об этом, как о страшном сне, а сотрудники органов, выполнив план по стукачам, кладут нужные документы куда-то далеко-далеко, относясь к делу очень формально и не утруждая себя лишней работой.

Не помню статистики, да собственно, и никогда ей не интересовался, но количество информаторов к моменту развала Союза, исчислялось как бы не сотнями тысяч! Поделить эти сотни тысяч на количество милиционеров и сотрудников КГБ, непосредственно работающих со стукачами, и на выходе получится пшик!

Формализм, нужный не ради получения информации, а ради получения подписи под документом о сотрудничестве. Знаменитое советское – выполним и перевыполним! Пятилетку за три года! Даёшь…

… ну и дают. План.

Рядовые сотрудники план по информаторам выполняют, ну а те, кто чуть повыше, получают ещё один инструмент влияния и возможность надавить, по необходимости, едва ли не на любого мало-мальски заметного человека. Да и сам человек, помня, что давал подписку, зачастую ломается, начиная вести себя с государством заметно более осторожно, и какая уж там диссидентская деятельность…

Все об этом, в общем, знают, и относятся не то чтобы с пониманием, но и без особого осуждения. Нормальная жизнь тоталитарного общества, для большинства привычная с детства.

Но рисковать? Увольте! Может, информатор стучит всерьёз, или отрабатывает какие-то грешки, или…

… поэтому дописал и подчеркнул! Во избежание.

«– Да вроде не хочется…» – задумался я при виде двери в туалет, но, пожав плечами, зашёл-таки сделать контрольный попис, а потом, не теряя времени, подхватил чехол с гитарой и выскочил из квартиры. На улице всё так же темно, но народу побольше, да и мороз, кажется, пошёл на убыль.

Постояв на остановке, влез в автобус и устроился с гитарой на задней площадке, не претендуя на сидячие места. Да и смысл? Пока отогреешь собственной жопой ледяную сидушку, так или выходить пора, или место уступать, так что, за редким исключением, в транспорте я просто не сажусь.

Вездесущие бабки, которым всегда и везде надо, чуть ли не сходу начали переругиваться, и, признаться, я так и не понял, по какому поводу! Хм… да и нужен ли им повод? Нет повода, так найдут, придумают…