Чужой среди своих 3 - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 16

– Отряхнись! – рявкнула на меня некогда миловидная, но изрядно раздобревшая подательница благ, и видом, и характером, схожая с заветрившимся пирожком, – Вон веник стоит, в углу! Всему вас…

«– Клиентоориентированность! – усмехаюсь мысленно, отряхивая снег огрызком грязного, донельзя замусоленного веника, пока продавщица продолжает свой монолог, нимало не заботясь тем, что с ней никто не спорит, – С! Совок!»

За дальним столиком дремлет с надгрызенным чебуреком какой-то ханыга, вида самого пропащего и забубенистого. Увидев меня, он оживился было, но разглядев неподходящий для компании возраст, тут же потух, и, вонзив в чебурек остатки зубов, так и застыл, не то задремав, не то погрузившись в похмельные мысли.

Пройдясь, с некоторым сомнением выбрал стол, показавшийся мне чуть менее грязным и липким. Сейчас ещё ничего, а вечером и в выходные они постоянно залиты бульоном от чебуреков, и протираются, если протираются вообще, перманентно грязной и липкой тряпкой.

– Два чебурека, пожалуйста, – прошу недовольную тётку, подойдя к прилавку, – и кофе!

Денег даю ровнёхонько, потому как сдачу здесь, в общем-то, получить можно, но эти липкие медяки мне омерзительны. Руки после них либо мыть, либо долго оттирать о пальто.

Устроившись за столиком рядом со стойкой, но чуть в стороне, у стены, с некоторым сомнением поглядел на чебурек, свисающий одним краем с тарелки на грязный стол, и начал есть. Несмотря на всю антисанитарию, довольно вкусно. Мяса, конечно, не докладывают, да и то, что кладут, скорее жир, жилы и лук с бульоном, но рецепт отработанный, и если не частить с посещением такого рода заведений, гастрит здесь не заработаешь.

Сняв пальто, набрасываю его на плечи, делаю глоток кофе, отдающего желудями, картоном и словом «эрзац», вгрызаюсь в чебурек. Вкусно! Впрочем, я неприхотливый, для меня и котлеты из школьной столовой, состоящие из кулинарного жира, жил и чёрного хлеба – вполне себе еда, пахнущая детством и ностальгией.

Чебуречная постепенно начинает наполняться посетителями, всё больше мелкими служащими из расположенных по соседству контор. Народ, который ходит обедать в чебуречную, довольно-таки специфический, всё больше из холостых, неприкаянных и пьющих.

Мельком замечаю бутылку под соседним столом. Брылястый мужик, воровато оглядываясь и перемигиваясь с соседями, разливает в стакан из-под наспех выпитого чая. Все видят, все понимают, но это правила игры – вот так вот, воровато, озираясь по сторонам.

Потом, заранее поморщившись, хапнуть «писярик», прикусив чебурек, который нужно сперва вдохнуть, и только потом – зажевать. Ну, им так вкусно… и кто я такой, чтобы осуждать?

Оглянувшись на сквозняк от входной двери, машу рукой Буйнову, и тот, не помешкав, подлетел, протягивая руку.

– Грязные, – предупреждаю его.

– А… сейчас такие же будут, – отмахивается тот, встряхивая кудрями и пожимая руку. Порывшись в карманах, он достал потрёпанный бумажный рубль с профилем Ленина, поспешив обменять его на чебуреки и кофе. Кофе здесь дрянь, да… но чай ещё хуже, хотя казалось бы!

Вот, к слову, одна из проблем – к еде я, в общем-то, неприхотлив, хотя предпочитаю есть вкусно, а не «в общем». А вот с чаем и кофе – засада! Здесь у меня с какого-то хрена прорезался изысканный вкус, чуть не сомелье!

Если кофе, и вполне приличный, достать в Москве не слишком трудно, то вот с чаем – полный швах! Грузинский, это… пыль горных дорог, и не мной определение придумано. Есть ещё «со слоном», и он более-менее приличный, если с лимоном, но по мне – скорее менее…

Сашка, оттиснувший плечом от нашего столика какого-то мужичка, поставив на стол тарелку и стакан.

– Занято, отец! – беззлобно сказал он, – С другом вот встретились поесть!

Он парень крепкий и улыбчивый, и это сочетание работает неплохо, так что «отец» даже не ворчит. Благо, свободных мест за столиками хватает, это вечером здесь час-пик, не протолкнёшься.

– Вот… – выкладываю перед Буйновым тетрадь в клеенчатом переплёте, – пронумеровано. Исходник, буквальный перевод, и попытки переложить их на поэзию.

Он угукает, быстро перелистывает тетрадь, кивает чему-то своему, и, положив тетрадь между нами, принимается за еду.

– Перелистни, – просит он чуть погодя, и я, облизнув пальцы, листаю до нужной страницы. Пару минут спустя я доел чебуреки, оставив от них хвостики, и включился в работу по полной – листая, объясняя и напевая…

– Слышь, ты! Студент! – не сразу понимаю, что обращаются ко мне. Буфетчица, уперев в толстые бока руки-окорока, недовольно смотрит на меня, назревая лицом на скандал, – Поел, и вали!

– Не ругайся, красавица! – тут же реагирует Буйнов, поворачиваясь к ней и начиная плести словесные кружева.

– Ой… – не сразу, но она узнаёт его, – это же вы, да?

– Это я, – серьёзно ответил Саша, а я с трудом удержался от всхрюкивания – только что мегера грозная, и вот уже она – маленькая кокетничающая девочка. А мимика… а жесты…

… и вот она уже выпорхнула из-за прилавка, протёрла нам стол сперва тряпкой, потом передником…

– Кофе, – пару минут спустя сообщила она торжественно, ставя на наш стол, и понижая голос… – настоящий, бразильский! Нет-нет… какие деньги!? Угощаю!

Она раскраснелась и хихикает, и я даже в некоторой опаске за Сашу. Сейчас, ещё чуть-чуть, и она потащит его в подсобку…

… но нет, что значит – опыт! Как-то очень ловко он перекрутил ситуацию так, что забота и преклонение – остались, а ненужный ему подтекст – ушёл. Я так… хм, если и смогу, то не скоро, это не просто опыт, это талант!

– Один из наших соавторов, – представляет меня Буйнов, – талантливый парень!

– Ой… – всплёскивает та руками, без особого, впрочем, пиетета, – а я думала, ты в ПТУ учишься!

– Не-а… – мотаю головой, вонзая зубы в чебурек «для своих», который – ну небо и земля (!), – на Трёхгорке работаю, ну и в вечерней учусь.

– А… ну это правильно, – мигом понимает многоопытная тётка, – рабочая биография, не последнее дело!

Киваю, давя вздох, мат… и много чего ещё. Мне эта биография, равно как и рабочий стаж – ни к чёрту не нужно! Равно как и не нужны те мелкие привилегии, которые положены элите, и которые за пределами Союза привилегиями не считаются.

Тошнит уже от мелкой фарцы, необходимости что-то доставать и крутиться, «дружить» с людьми, которым хочется давать не руку, а – в морду… Вот не советский я человек, признаю!

Наверное, в СССР есть и много хорошего, да чего там наверное… есть, как не быть! Вот только я привык жить иначе, и поэтому жизнь в СССР я воспринимаю как неудачную вынужденную эмиграцию, когда жизненный уровень просел резко. А об уровне личной свободы и вспоминать тошно…

– Не знаю пока точно, удастся ли зарегистрировать наши песни в ВУОАП, – негромко сказал Буйнов, дождавшись, пока буфетчица отошла, – но говорят, шансы есть!

С какого чёрта песни внезапно стали «нашими» уточнять я не стал. Это, в общем, коллективное творчество… Англоязычные музыканты пишут, я перевожу, иногда весьма вольно, ну и Буйнов тоже… участвует. Словечко-другое переставит, аранжировку делает… иногда.

Совесть моя почти чиста, потому что перевод, как правило, выходит очень и очень «по мотивам», и иногда он очень далёк от оригинала. Настолько, что в половине случаев можно говорить, что песню я написал самостоятельно, а исходник мне, в лучшем случае, послужил источником вдохновения. Последним, насколько я знаю, грешат и признанные поэты… чем себя и утешаю.

Очень уж простой мою задачу не назовёшь, потому что приходиться учитывать и рифму, и советскую отцензурированную действительность, и то, как этот перевод ложится на исходную музыку. Некая толика поэтического дарования у меня имеется, так что в общем, получается сносно.

А вот что там Буйнов будет делать с музыкой и аранжировкой – его и только его дело. Сейчас он, втихаря от Градского, подбирает себе репертуар и присматривается к музыкантам, клятвенно пообещав мне место второго гитариста.