Чужой среди своих 3 - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 10

– Ну не то чтобы совсем, – дёргаю плечом, невольно косясь на дверь вслед за Александром, – но так-то я у Локтева в ансамбле больше года занимаюсь, уже привык к сцене. Не реже двух, а то и трёх раз в месяц в каком-нибудь концерте участвую.

– Седьмой слева в пятом ряду хора? – съехидничал Буйнов, – В подшефном колхозе «Красные зорьки»?

Он сам же заржал над своей шуткой, весело толкаясь плечом, и я посмеялся вместе с ним, из вежливости.

– Ошибся? – почти тут же прервал своё смех Буйнов. Он далеко не глупый парень, умеющий, если надо, признавать свои ошибки. Задав вопрос, Александр вопросительно уставился на меня – так, будто ему и вправду интересна моя жизнь.

– Чуть-чуть, – улыбаюсь едва заметно, – когда в «Красные зорьки», то бывает, что и солистом! Хотя конечно, на серьёзные отчётные концерты в хоре стою, голос ещё не переломался до конца, сбойнуть может.

– А если танцевальные номера, – продолжаю, – то и вовсе…

Не договорив, изображаю робота, что пока – свежо, неизбито, и производит должное впечатление.

– Да-а… – тянет Буйнов, на которого, судя по всему, мой импровизированный танец произвёл куда большее впечатление, чем он хотел показать, – неплохо! А вместе с английским…

Он, замолчав, закуривает, и, поглядывая время от времени на меня, думает напряжённо что-то своё, а я в кои-то веки благодарю свою физиономию – вполне благообразую, но не слишком эмоциональную, потому что это всё – в яблочко!

Всё это – ни разу не секрет, но то ли чёртов возраст, то ли ещё что… но рокеры и прочая музыкальная братия вовсю эксплуатируют мои таланты, воспринимая при этом не вполне всерьёз. Мелкие ништяки и дружеское отношение – да, да, и ещё раз да… но всё-таки чего-то не хватало для перехода на следующий уровень.

А сейчас Буйнов, судя по всему, наконец-то осознал, что текста́, которые я могу переводить на слух, и притом хоть буквально, а хоть бы и рифмованно, это ж… возможности!

Заимствование, да… назовём это так. Оно у музыкантов распространенно по всему миру, и никого не удивляет ни сейчас, ни будет удивлять значительно позже, десятилетия спустя. Ссоры, споры, судебные постановления и штрафы, скандалы и прочее… чаще всего просто хайп, реклама, попытки привлечь внимание.

Но в России, а сейчас – в СССР, заимствований и откровенного воровства интеллектуальной собственности больше в разы, если не на порядки!

Не потому, разумеется, что люди здесь какие-то особенно плохие, а в силу законодательства, не регулирующего такие вопросы, закрытости страны и прочих факторов, благодаря которым всё это стало возможным. Ну и неискушённости публики, разумеется. Пипл хавает[6]!

Пипл, собственно, и выбора особого не имеет, по крайней мере – сейчас. У него, пипла, в меню одобренные цензурой советские ВИА, немного Восточного Блока, условно «левые» исполнители с Запада, и немногочисленные шансонье из стран, в которых сильны позиция Коммунистических партий – Франции и Италии[7].

Щепоткой специй в этом сомнительном вареве – просачивающиеся сквозь все железные занавесы «Битлы» и все те, кого проигрывают на «Радио Свобода», и кого привозят советские моряки из загранок. Ничего плохого сказать об этом не могу, но ассортимент, предоставленный пиплу, очень невелик.

А эстрада, даже советская, и тем более рок, это очень специфический жанр. Хороших поэтов и композиторов, занимающихся роком – по пальцам одной руки, и все они – уже востребованы, уже заняты…

… да и немного их, хороших! Попробуй – пробейся через цензуру на всех уровнях, да ещё будучи, де-факто, в андеграунде!

Когда за «бездуховную» песню можно получить выговор по партийной линии, а за песню об Ильиче премию, орден и внесение в «списки», выбор становится не то чтобы вовсе уж очевидным… Но для большинства – так уж точно!

А музыкантам хочется славы, денег, секса и всего прочего, и большинство идёт по лёгкому пути, то есть – воруют! Тащат слова и музыку, не слишком утруждая себя аранжировкой…

… и я их не осуждаю.

Моя грядущая (очень на это надеюсь!) Нобелевка будет с несколько сомнительным привкусом… хотя это будет не в первый, да и не в последний раз[8]!

– Ну… пошли, что ли? – спохватился Буйнов, поглядев на часы, – Мы с тобой последние в раздевалка, Сашка, наверное, уже психует.

Градский встретил нас за кулисами бешеным взглядом, но не сказал ни слова, негромко отчитывая бас-гитариста Юрия Шахназарова за какой-то действительный или мнимый косяк, причём, как я понял, очень давний. Лёгкий толчок в плечо от Буйнова, и я присоединяюсь к остальным музыкантам, жму руку Шахназарову и барабанщику Владимиру Полонскому, и, прижав гитару к себе, стою молча, чувствуя, как меня начинает колотить нервная дрожь.

Всё, казалось бы, знакомо и привычно, да и выступаю я на концертах не первый раз, но… каждый раз – нервы, каждый раз – а вдруг не справлюсь!? Пока всё было хорошо, но… а вдруг?!

– … когда Сашка начнёт вверх тянуть, ты чуть выжди… – торопливо наставляет меня Шахназаров, докуривая папиросу.

Киваю, слушая сосредоточенно и мысленно проигрывая музыку в такт словам, звучащим в моей голове. А там, в голове, помимо музыки почему-то ещё и Марти, мать его, Макфлай[9], отжигает на сцене с гитарой, и меня прямо-таки разжигает повторить!

– … выждать, – киваю я, борясь с желанием закурить, потому как курю я – только в компании, и только тогда, когда надо для дела, а так – ни-ни! У меня ж сила воли, и вообще…

Наткнувшись взглядом на Леру, общающуюся со своим кавалером, ловлю флешбэки с ней из прошлого… или будущего? Это всё очень странно, и…

… но Марти, мать его, Макфлай, убрался из моей головы, разломав на прощание гитару! А я отыграл так, как и требовалось! Нормально.

… и всё-таки отчётный концерт перед коллективом педагогического института, и рок-концерт – это очень разные вещи! Особенно если ты сам – на сцене.

Была бешеная энергетика на сцене и ответная реакция зала. Лера, восторженно пританцовывающая у края кулис и что-то восторженно вопящая…

… и я запомнил всё, что было на концерте, но почему-то так, будто это было очень давно и не со мной.

Глава 3 Рабство начинается с молчания

В который уже раз перечитываю строки письма, мысленно оказываясь там, в Посёлке. Слова, не слишком складно выписанные Ванькой Литвиненко на выдранных из школьной тетради листках, будто зачитывает он сам, своим ломающимся голосом. Написанное им домысливается, додумывается, складываясь в моей голове в довольно-таки стройную картину происходящего, и все эти поселковые новости, вроде бы и давным-давно не нужные, отзываются у меня яркими эмоциями.

Здесь всё скопом, всё вперемешку, важное и нет. Да и мне ли, москвичу, решать, что важно, а что нет, для жителей маленького посёлка?

Там – ледостав, запомнившаяся бестолковой и заполошной стрельбой из ружья пьяная драка, замёрзший «по синьке» приезжий, очередной «серьёзный» хахаль Дуськи-продавщицы и разборки из-за её увядающих прелестей, новая медсестра в больничке и утопленный в реке трактор. Всё близко, всё знакомо… и потому новости не кажутся, да в общем, и не являются мелкими для жителей посёлка.

В больших городах событий такого рода ничуть не меньше, но они размываются, кажутся совершенно неважными на фоне чего-то более глобального. Обсуждаются и пьянки, и драки, и сложные переплетения взаимоотношений…

Но есть события более важные – запуск нового цеха на заводе, строительство микрорайона и продвинувшаяся очередь на квартиру.

Да и культурная составляющая, хотя и состоит преимущественно из сплетен о соседях и коллегах по работе, включает в себя ещё и разговоры о театральных премьерах, остановившемся в городе цирке, приехавшем с проверкой большом начальнике из Главка, и это уже – привычка мыслить другими категориями.