Город Мечтающих Книг - Моэрс Вальтер - Страница 2

Да, вот вам Данцелот Слоготокарь во всей своей красе. Един с природой, влюблен в язык, неизменно точен в наблюдениях, оптимистичен, немного взбалмошен и настолько скучен, насколько возможно, когда речь идет о предмете его литературных трудов: о синекочанной капусте.

У меня сохранились о нем лишь добрые воспоминания, кроме, конечно, тех нескольких месяцев, когда (после того как во время одной из многочисленных осад Драконгора ему угодил в голову каменный снаряд из катапульты) он возомнил себя шкафом, полным запыленными очками. Тогда я страшился, что он никогда больше не вернется к нам из мира галлюцинаций, но вскоре он оправился — после нового тяжелого удара по голове. От унесшего Данцелота гриппа не нашлось сходной панацеи.

Смерть Данцелота

Когда на восемьсот восемьдесят восьмом году своей долгой и насыщенной динозаврьей жизни Данцелот испускал дух, мне было лишь семьдесят семь весен и я еще ни разу не покидал Драконгора. Умер он, по сути, от безобидной, гриппозной инфекции, справиться с которой оказалось не под силу его ослабленной иммунной системе (что еще больше усугубило мое принципиальное недоверие к надежности иммунных систем).

Итак, в тот злосчастный день я сидел у его смертного одра и записывал следующий диалог, так как крестный потребовал, чтобы я запротоколировал его последние слова. Нет, он не настолько любил себя, что желал оставить для потомков описание своего предсмертного вздоха, напротив, он счел это неповторимым шансом для меня собрать аутентичный материал в данной области. Иными словами, он умер при исполнении своего долга «крестного в литературе».

Данцелот: Я умираю, мой мальчик.

Я (борясь со слезами, потеряв дар речи): У-у-у…

Данцелот: Я далек от того, чтобы приветствовать смерть по соображениям фатализма или по свойственному старости философскому маразму, но, похоже, придется с ней смириться. Каждому дается лишь одна бочка, а моя полна почти до краев.

(Задним числом я радуюсь, что дядюшка прибег к образу полной бочки, ведь он указывает на то, что свою жизнь Данцелот считал наполненной и содержательной. Многого добился тот, кому собственная жизнь напоминает полную бочку, а не пустое ведро.)

Данцелот: Послушай, мой мальчик, многого я тебе завещать не могу, во всяком случае, финансово. Это тебе известно. Я не стал одним из тех драконгорских крезов, у которых денег куры не клюют и которые гонорары хранят в мешках по подвалам. Я завещаю тебе мой огород, хотя знаю, что овощи ты не слишком жалуешь.

(Тут он был прав. Как любого молодого драконгорца, меня не слишком интересовали славословия синекочанной капусте и гимны в честь ревеня из огородной книги Данцелота, и я этого не скрывал. Лишь позднее семя Данцелота дало всходы, и я даже разбил собственный огород, стал выращивать синекочанную капусту и научился черпать толику вдохновения в укрощенной природе.)

Данцелот: Я вот-вот сыграю в ящик, а в ящике-то моем пусто…

(Несмотря на удручающие обстоятельства, я невольно прыснул, поскольку эвфемизм «сыграть в ящик» в данной ситуации казался не только верным, но и явно комичным: будто он, неуклюже нашаривая, выхватил первый же попавшийся оборот из кубышки черного юмора. Будь это рукопись, вышедшая из-под моего пера, Данцелот обязательно подчеркнул бы его красным. Но мое прысканье в носовой платок вполне сошло за сморканье во время рыданий.)

Данцелот: …и потому в материальном смысле мало что могу тебе завещать.

(Я мотнул головой и зарыдал, на сей раз искренне расстроенный. Он же умирает и одновременно тревожится о моем будущем! Как трогательно!)

Данцелот: Но у меня тут есть кое-что, гораздо более ценное, чем все сокровища Замонии. Во всяком случае, для писателя.

(Я воззрился на него сквозь слезы.)

Данцелот: Да, можно сказать, что помимо Орма это, вероятно, самое ценное, чем может обладать в своей жизни писатель.

(Умеет же он заинтриговать! На его месте я бы постарался изложить важные сведения с уместной краткостью. Я придвинулся ближе.)

Данцелот: Мне попало в руки самое замечательное произведение всей замонийской литературы.

(Ох, батюшки, подумал я. Или он начинает бредить, или хочет завещать мне свою пыльную библиотеку и говорит про свое первоиздание «Рыцаря Хемпеля», старомодной тягомотины Грифиуса Одакропаря, чей стиль и композицию он считал достойными для подражания, а я — неудобоваримыми.)

Я: О чем ты говоришь?

Данцелот: Некоторое время назад один молодой замонийский писатель, живущий за пределами Драконгора, прислал мне рукопись, сопроводив ее обычным стыдливым пустословием: мол это только скромная проба пера, робкий шаг в неведомое и так далее, и не мог бы я сказать, что об этом думаю, и заранее большое спасибо!

Ну, я взял себе за правило читать и эти присланные без спросу тексты тоже и с полным правом могу утверждать, что такие труды стоили мне немалой части жизни и кое-каких нервов.

(Он болезненно закашлялся.)

Данцелот: Рассказ был небольшой, всего несколько страниц, я как раз собирался завтракать, налил себе чашку кофе, а газету уже прочел, поэтому подтянул к себе рукопись. Сам знаешь, каждый день — по доброму делу, и почему бы не за завтраком, тогда через час уже буду свободен. Многолетний опыт подготовил меня к обычному лепету начинающего писателя, который борется со стилем, грамматикой, любовными муками и отвращением к миру, а потому, мысленно содрогнувшись, я взялся за чтение.

(Крестный душераздирающе вздохнул, и я испугался, что это судорога перед скорой кончиной.)