Трафальгарский ветер - Форестер Сесил Скотт - Страница 13

— Уходите скорее! — крикнул он Бедлстоуну к сам ретировался поближе к шпигатам. — Они стреляют снизу из мушкетов!

Хотя мушкетная пуля весит всего унцию, при выстреле в упор она обладает силой удара двух десятков кузнечных молотов и не только способна пробить однодюймовое палубное перекрытие, но и сохранить при этом достаточно убойной силы, чтобы раздробить руку или ногу, а то и вовсе прикончить попавшегося на ее пути бедолагу.

— Они наверняка догадались, что у штурвала кто-то обязательно будет стоять, — сказал Бедлстоун.

Со стороны носового люка доносились непрекращающиеся удары по дереву, свидетельствующие о твердей решимости французов разделаться с этим препятствием. Немного погодя удары возобновились и со стороны кормового люка. Похоже было, что французы раздобыли где-то парочку топоров и теперь старались вовсю.

— Нелегко будет довести этот «кирпичик» до дому, — заметил Бедлстоун, вопросительно обратив к Хорнблоуэру выделяющиеся в темноте белки глаз.

— Чертовски тяжело, если только они не сдадутся, — согласился тот.

Чаще всего так и случалось: оставшаяся в часть команды захваченного корабля оказывалась настолько деморализованной, что без сопротивления складывала оружие. Но если экипаж был полон решимости продолжать сопротивление, да еще к тому же, как в настоящем случае, превышал по численности захватчиков, могли возникнуть серьезные осложнения. Мало того, судя по ожесточенности сопротивления, можно было не сомневаться, что во главе лягушатников находится смелый и энергичный вожак.

— Мы могли бы управлять кораблем, — сказал Хорнблоуэр, — вот только вспомогательные тросы…

— Чтоб их черти взяли! — согласился Бедлстоун. Искусным маневрированием парусами можно было управлять бригом и без помощи руля, но внизу имелись вспомогательные рулевые тросы, посредством которых дюжина матросов могла выворачивать его в любую сторону и сводить на нет все усилия людей на палубе. Мало того, поворачивая руль вслепую, можно было запросто перевернуть или даже потопить судно, если такой маневр осуществлялся бы где-нибудь вблизи подводных камней или на мелководье…

— Придется нам покинуть судно, — сказал наконец Хорнблоуэр; это решение далось ему нелегко и стоило немалой душевной борьбы.

Бедлстоун, видимо, испытывал еще более скверное чувство, потому что разразился потоком отчаянных ругательств, достойных покойного Мидоуса.

— Вы правы, конечно, — сказал он, немного успокоившись, — но какая все-таки жалость! По десять тысяч фунтов на нос для нас с вами… А теперь, я полагаю, нам придется поджечь этого красавца перед уходом?

— Мы не можем этого сделать! — воскликнул Хорнблоуэр — эти слова сорвались у него с языка прежде, чем он успел обдумать свой ответ.

Пожар на деревянном судне всегда был самым страшным бедствием. Если англичане подожгут бриг, никакие попытки со стороны оставленных на нем французов потушить огонь не будут иметь успеха. На борту находилось от пяти до семи десятков человек, и все они будут обречены либо сгореть заживо вместе с кораблем, либо броситься в воду и найти свою гибель на морском дне. Хорнблоуэр не мог заставить себя принять такое решение обдуманно и хладнокровно. В голове у него уже созрел другой план.

— Мы оставим им неуправляемый корабль, — сказал он. — Порежем все снасти — шкоты, фалы, штаги… Это займет не больше пяти минут, а на исправление уйдет не меньше суток.

Должно быть, в Бедлстоуне проснулся дремлющий в каждом человеке демон разрушения, потому что он кивнул, соглашаясь с предложенным планом, и не стал оспаривать его разумность.

— Ну что ж, — сказал он, — принимаемся за работу!

Вся затея потребовала минимальных усилий со стороны обоих капитанов. Среди их людей было много офицеров, людей опытных, которым не требовалось ничего объяснять и было достаточно короткого приказа. Оставив необходимое число людей для охраны продолжающих пока сопротивляться под ударами топоров люков, остальным была дана команда рассыпаться по вантам, чтобы свершить свое грязное дело. Лишь когда все занялись выполнением приказа, капитан вспомнил о первейшем долге королевского офицера, захватившего неприятельское судно. Последние полчаса голова у него вообще работала неважно, проблесками, напоминающими вспышки молнии на затянутом тучами небе.

Он нырнул в капитанскую каюту. Как он и предполагал, ящики письменного стола оказались запертыми. Хорнблоуэр вернулся на палубу и подобрал валявшийся у одной из пушек гандшпуг, после чего взломать замки оказалось проще простого. В столе находились судовые документы, сигнальная книга, карты и прочие бумаги. Кроме этого, Хорнблоуэр сделал не совсем обычную находку. Этот предмет он обнаружил после того, как начал собирать все бумаги в одну кучу. На первый взгляд находка представляла собой тяжелую металлическую пластину прямоугольной формы, свинцовую, судя по весу, и перевязанную просмоленным шпагатом. Дальнейшее обследование показало, что пластина была двойной, наподобие сэндвича, внутри которого содержались какие-то бумаги. Хорнблоуэр сразу понял, что бумаги эти несомненно важны и секретны. Они могли быть тайным донесением, посланием или содержать последние изменения в шифрах или сигнальных кодах, еще не внесенные в сигнальные книги. Свинцовая оболочка говорила сама за себя — в случае угрозы захвата судна этот пакет надлежало выбросить за борт в первую очередь. К счастью, тесак Мидоуса не позволил французскому капитану до конца выполнить свой долг.

Что-то тяжелое с грохотом обрушилось на палубу, напоминая капитану, что процесс разрушения такелажа идет полным ходом и скоро должен завершиться. Он огляделся по сторонам, решительно стянул одеяло с койки, покидал на него все бумаги из взломанного стола и завязал концы одеяла в узел, который взвалил на плечо. Выбежав на палубу, он сразу определил, что послужило причиной услышанного им грохота: это упала грот-рея после того, как были перерезаны тали. Она лежала поперек палубы, закутанная в обрывки снастей, которые, впрочем, не могли скрыть того, что при падении рея переломилась пополам. Опытным морякам потребовалось не больше пяти минут, чтобы превратить красавец-бриг в полную развалину.

На баке несколько человек под приглядом Бедлстоуна продолжали стеречь рассыпающийся под энергичными ударами люк, в крышке которого уже зияла порядочных размеров дыра.

— Мы извели все заряды, а они никак не унимаются, — пожаловался Бедлстоун. — Как бы нам не пришлось вместо отступления спасаться бегством.

В ответ на его слова из дыры полыхнуло огнем, раздался грохот мушкетного выстрела, и пуля просвистела аккурат между двумя капитанами.

— Хотелось бы мне… — начал было Бедлстоун и осекся, — та же идея одновременно возникла и у Хорнблоуэра.

Незадолго до наступления темноты, когда бриг уже почти догнал баржу, с него был произведен пушечный выстрел в сторону «Принцессы», послуживший сигналом лечь в дрейф и признать капитуляцию. Орудие, из которого был сделан этот единственный выстрел, было, вне всякого сомнения, готово для дальнейшей стрельбы. Бедлстоун ринулся к одному орудию, Хорнблоуэр к другому.

— Заряды есть! — радостно закричал Бедлстоун. — Эй, Дженкинс, Сансом, а ну-ка, помогите мне!

Хорнблоуэр между тем обследовал боеприпасы и очень скоро нашел, что хотел.

— Картечь — это как раз то, что нам нужно, — сказал он, присоединяясь к добровольному орудийному расчету.

Бедлстоун и его помощники трудились как муравьи, ожесточенно работая гандшпугами, стараясь развернуть пушку в направлении люка. Это требовало немалых усилий: тяжелый лафет поворачивался неохотно и со скрипом. Покончив с установкой, Бедлстоун вынул из стоящей рядом корзины картуз с порохом, который матросы тут же протолкнули в дуло банниками. За зарядом последовала картечь: цилиндрический снаряд из тонкой жести, содержащий полторы сотни мушкетных пуль. Присоединившийся к ним канонир Гарни проткнул затравочной иглой тонкую материю картуза и засыпал затравку в запальное отверстие. Вслед за этим он начал забивать клинья, в результате чего ствол пушки опустился, и ее жерло теперь оказалось направлено прямо в отверстие люка, не суля ничего хорошего тем, кто находился внизу. Бедлстоун вертелся вокруг орудия, озабоченно осматриваясь по сторонам.