Воин Опаловой Луны - ван Ластбадер Эрик - Страница 45

Так думали и искаильтяне. Бог – это история, неустанно твердил ему отец. А под историей подразумевается только путь к спасению.

Теперь, преследуя зло по этой такой одинокой под дождем равнине, Мойши понял, что его вера не дрогнет. Кровь праотцев билась у него в жилах слишком сильно, чтобы надолго забыть о ней или отречься от нее. Слезы навернулись на глаза, смешиваясь с дождем, когда он подумал о своих предках и их великой вере в Бога. Наверное, отец, ты, в конце концов, был не так уж и не прав, подумал Мойши, вспоминая их ожесточенные споры о вере, о долгих периодах, когда они не разговаривали друг с другом, о ночах, полных гнева и разочарования. И все это время пропало даром, потому что у обоих была твердая воля. Но теперь он понимал, что они спорили не о вере. Нет, это было удобное, но неверное поле битвы, которое оба они со злорадством выбрали. Ты был так нетерпим ко мне, отец. Как ты возмущался, что я вырос таким своевольным! Я так не похож на Йесу, которого, наверное, потому, что он был вторым в семье, ты сумел сделать своим подобием. Он делал все, что ты говорил ему, в то время как я сопротивлялся. Почему ты не позволил мне быть таким, как я есть, отец? Неужели это так пугало тебя? Ты много раз предрекал, что я отвернусь от Бога, но это не я сделал, ты сам подтолкнул меня к этому.

Он снова тряхнул поводьями – заунывный звук его странствий. Теперь я так и не узнаю, поскольку ты унес ответ в могилу. Как и Бог, ты не умел прощать при жизни. И конец воистину таков же, как и начало.

Но все жизни такие разные, рассеянно подумал он.

В воздухе пахло смертью.

Он снова принюхался и, хотя был далеко от любимого своего моря, все равно почуял. Он верил в предзнаменования. Не во все суеверия, а как верит искаильтянин, чья тревожная история была полна таких посланий от Бога, который направлял свой народ.

Дождь немного поутих, и, когда мгла рассеялась, он увидел низкое громокипящее небо. Фантастические образы вспыхивали в волнующихся облаках. Далеко на северозападе небо пронзила двузубцем молния, иссинябелая, призрачная, а мгновением позже раздался треск и сотрясающий землю гром.

Скакун несся вперед.

Здесь не было ни возделанных полей, ни единого дома, ни единого признака человека. Только шепот дождя. Затем, когда дождь еще больше утих, впереди появилась линия иззубренных гор, похожих на ряды закаленных ветеранов, идущих вдоль горизонта на очередную войну.

«Теперь у меня нет надежды, – сказала она тогда, уткнувшись ему в грудь. – За этим стоит Сардоникс, и я беззащитна».

«Мне отмщение, и аз воздам, – говорит Бог моего народа», – ответил он, узнав в своих словах своего отца.

«Ты не понимаешь, Мойши. Мы говорим о Сардоникс, и ты должен все узнать, перед тем как уедешь. Она колдунья».

Он рассмеялся.

«Колдовство изгнано из нашего мира, Цуки». Она покачала головой. «Нет. Она может сделать невозможное». «Тогда она просто ловкая фокусница. Я встречал таких. Все это иллюзии».

«Нет, Мойши. Нет. Не сделай ошибки, прошу тебя. Я знаю, поверь мне. То, что она делает, – реально, ужасающе реально. Берегись ее власти. Опасайся».

Приближался закат. Горы возвышались над ним, он пересекал последний отрезок равнины. Тут было полно деревьев, росла высокая зеленая трава, так что его лумы были вынуждены замедлить шаг, опасаясь невидимых холмиков у норок грызунов.

Почти прямо перед собой Мойши увидел сходящиеся узким ущельем склоны двух гор. Казалось, этот узкий проход – единственный путь сквозь горы. Теперь все зависело от света. Наверное, безопаснее будет расположиться здесь на ночь, а с первым проблеском зари пуститься в путь. Но так он потеряет слишком много времени, а караван уже изрядно опережал его.

На самомто деле выбора не было.

Мойши во весь опор припустил к проходу.

На востоке небо было попрежнему темным и бурным, но выше и на западе перед ним небо было чистым, сиреневым и лиловым, словно омытым грозой. Солнце было уже слишком низко, чтобы видеть его, но весь мир был залит его отраженным светом.

Уже появилась луна – широкий полумесяц, алый, как капля крови.

Как только он приблизился к холмистым предгорьям, охранявшим горную гряду, дорога тотчас же стала каменистой, трава поредела. Огромные глыбы гранита и искристого сланца громоздились по обе стороны.

Вскоре он въехал в проход. Широкие скальные выступы косо вздымались высоко в воздух, солнечный свет низвергался по ним водопадом, наполняя весь проход лиловым и розовым. Естественные каменные террасы ярусами тянулись у него над головой, теряясь в дымке.

Когда небо совсем потемнело, каменные стены словно сомкнулись у него над головой, оставив лишь узенькую полоску неба.

Тут уже было больше следов каравана. Поначалу Мойши подумал, что это изза того, что проход неплохо укрыт, но, приглядевшись, заметил, что следы свежие. Он был ближе к цели, чем предполагал.

Казалось, тут нет никакой жизни. Ни птиц над головой, ни падальщиков, ни ящериц, ни насекомых. Он начал постигать острое чувство одиночества, настолько сильное, что оно казалось почти осязаемым.

Скалы тоже изменились. Мойши пришлось остановиться и зажечь факел из туго скрученной пеньки, пропитанной смолой. В его неверном свете он увидел, что скалы прочерчены оранжевым и серножелтым и что их очертания стали какимито кривыми, почти болезненно искаженными, словно они образовались в результате какогото мучительного поднятия земли.

Он натянул повод и обнажил меч.

За поворотом впереди Мойши увидел отсвет другого факела и остановился, не зная, чего ожидать.

Он увидел одинокого всадника и. приглядевшись, понял, что это женщина. Она была невероятно высока, с узким лицом и запавшими глазами. Одета она была в простую крестьянскую хлопковую тунику песочного цвета. Оружия при ней не было.

– Приветствую тебя. – Ее голос звучал неестественно в теснине прохода.

– И тебе привет, – ответил Мойши.

– Я услышала твое приближение, – сказала она. – У меня в нынешние времена мало гостей, и мне стало любопытно. Надеюсь, ты не против?

– Вовсе нет, – ответил он. – Но, боюсь, у меня мало времени, чтобы тратить его на приятную болтовню.

– Ты торопишься. Да, – она кивнула, – это ясно видно. У тебя неотложное дело. Ничего, если я проедусь с гобой до конца прохода? Тогда мы сможем поговорить, и я не задержу тебя.

Мойши кивнул и пришпорил луму. Женщина повернула своего скакуна и поехала рядом. Здесь хватало места как раз для двоих. Звон сбруи отдавался в скалах жутковатым эхом.

– И куда ты направляешься? – спросила она. – Я хорошо знаю эти места. Может, я сумею помочь тебе и направить куда нужно. Ты явно тут прежде не бывал.

Снова пал туман, хотя дождь вроде бы прекратился.

– Мне уже указали путь, благодарю тебя, – сказал он, как мог, вежливо. Ему не нравилось, когда ктото отвлекал его в месте, где легко было устроить засаду. Если уж она услышала его приближение, так что творить о других?

– Могли указать неверно, ты же сам понимаешь, – задумчиво сказала женщина. – В нынешние времена такое часто бывает. Люди почемуто в этом не так добросовестны, как обычно. Понимаю, звучит не слишком современно, хотя я мало что знаю о мире. И кто же указал тебе путь?

Мойши коротко глянул на нее. Чтото не так с ее лицом. Что именно? Неверный свет факелов не позволял рассмотреть ее как следует.

– Друг, – уклончиво ответил он.

– Друг, – отозвалась женщина. – Конечно. Как же иначе. Но даже друзья могут ошибаться – особенно если много времени прошло.

Мойши чуть было не попросил ее объясниться, когда она сказала:

– Боюсь, я слишком долго утомляю тебя своим обществом. – Она пришпорила своего скакуна, тот пошел неровным галопом и в мгновение ока исчез впереди в сгущающемся тумане. Мойши хотел было позвать ее, поскольку был озадачен этим односторонним разговором, но он не мог остановить ее иначе, чем крикнув, а рисковать он не хотел.

Он ехал вперед тем же аллюром, скорее почувствовав, чем увидев, что проход стал шире. Подняв факел повыше, он с трудом разглядел, что стены стати не столь ступенчатыми. Они становились все ровнее, и он поехал побыстрее. Вскоре он выехал к концу прохода.