Жестокий роман. После (СИ) - Ангелос Валерия - Страница 41

Но почему теперь о его брате ничего не слышно? Помню, как искала информацию в Интернете. Нигде не встречалось никаких упоминаний.

— Присядь, — повторяет с нажимом. — Тебе стоит пролистать еще несколько фото. Тогда многое станет понятно.

Я не тороплюсь сокращать расстояние между нами. Крепче сжимаю телефон, веду большим пальцем по экрану. Миг — глаза расширяются до боли.

Проклятье. Что это? Как такое…

Марат подается вперед и мягко обхватывает за бедра, усаживает рядом с собой на диван. Пока реальность продолжает расплываться перед глазами.

Я даже не сопротивляюсь. Слишком много шока.

Пусть это будет постановка. Кадр из фильма ужасов. Пусть все это окажется выдумкой.

— Хаген нанял меня, — говорит Марат. — Он сказал, что я выйду из тюрьмы, если убью его брата.

— Что? — свой голос не узнаю.

— Мортон. Так он его называет.

— Прошу, забери это, — отдаю ему телефон, накрываю горло ладонью, стараясь справиться с подкатившей тошнотой.

— Хаген сказал, что в детстве Мортон пытался убить его. Хотел утопить в фонтане, но не вышло. Тогда их отец представил все так, будто Мортон погиб, а на самом деле он отправил “плохого братца” в заточение на отдельный остров.

— Я все еще надеюсь, что эти фотографии не настоящие, — роняю глухо. — Не хочу верить, что человек на такое способен.

— Человек — нет.

Марат накрывает мои плечи ладонями, а я не нахожу в себе силы избавиться от его прикосновений. После увиденного слишком дурно.

— Я не хотел показывать тебе правду. До последнего. Но понял, что так нельзя. Ты должна быть в курсе всего. Ты должна понять, с кем мы сражаемся.

— И ты, — сглатываю. — Ты не сомневаешься, что здесь нет монтажа? Хаген ублюдок, но до такой степени… я просто… я отказываюсь в это верить.

— Мы все проверили, Вика.

— Где были родители? Слуги? Почему никто не следил?

— Джон считает, эксперимент вышел из-под контроля.

— Эксперимент?

Перед глазами до сих пор стоят чудовищные кадры и слово “эксперимент” едва ли с ними сочетается.

— Прошлый король Альтена был одержим темой берсерков. Как и мой отец. Но действовали они разными методами.

— Хочешь сказать, он развивал эти животные способности в своих сыновьях?

— Да, и развил кое-что другое.

Не хочу думать о том кошмаре, который увидела. Не хочу. Нет, нет…

— Его нужно остановить, — шепчу я.

— Только так, — твердо произносит Марат. — Сам он не остановится.

— Ты уверен, что план сработает? — закусываю нижнюю губу до крови. — С учетом всего. Ты уверен?!

— Нет, но другую дорогу нам не найти.

— Ты предлагаешь мне опять попасть в настоящий ад.

— Я сделаю все, чтобы тебя защитить.

— Действия Хагена нельзя просчитать, — нервно усмехаюсь. — Он же ненормальный. Тут логика не работает.

— Доверься мне, Вика.

Это тяжелее всего.

Я сама себе доверять не могу. Что тогда говорить о других? Особенно о Марате. Как можно довериться тому, кто сам собой не управляет? Одна искра может привести к новому срыву.

— Хаген использует то, кто ты, — роняю. — Он найдет, как надавить на болезненные точки.

— Очень на это надеюсь, — мрачно оскаливается Марат.

— Ты же себя не контролируешь, — судорожно выдыхаю. — Там, в той чертовой комнате ты гнался за мной точно бешеный зверь.

— Я и есть зверь, но я больше никогда не причиню тебе боль.

Он накрывает мою ладонь своею. Крепко сжимает. Он смотрит прямо в мои глаза так внимательно и пристально, что я не способна отвернуться и разорвать контакт между нами.

— Ты не можешь знать, — качаю головой.

— Могу, — чеканит жестко. — А еще я знаю, что люблю тебя, Вика. Люблю и никогда не отпущу. Никому не отдам. Зверюга внутри меня всегда будет на цепи, если ты рядом. Клянусь. Я найду путь себя держать.

— Марат, — убираю свою ладонь, отстраняясь от него, прижимаю пальцы к груди. — Тут пусто. Ничего нет. Понимаешь? Я давно ничего не чувствую. Ни к тебе. Ни к другим мужчинам.

— Это не важно, — отрезает. — Моих чувств хватит для нас обоих.

— Я не смогу быть с тобой. Не смогу поцеловать. Не смогу лечь с тобой в постель. Ты слышишь? Между нами не будет никакой близости, а тебе это нужно.

— Мне ты нужна, Вика.

— И что? — бросаю с раздражением. — Я не могу. Не могу и…

— Плевать.

Он накрывает ладонями мое лицо. Обхватывает, явно сдерживая силу. Смотрит так, что мою кожу точно пламенем обдает.

— На все плевать, — продолжает хрипло. — Как скажешь, так и будет. Мне мало твоего тела. Мало, блять. Ты мне вся нужна. Сука. Вся! Ради такого я готов ждать. Хоть год. Хоть два. Да сколько угодно. Срок не важен.

— Этого не будет никогда.

— Валяй, — ухмыляется как безумный, как пьяный, склоняется надо мной, а потом прямо в губы выдает: — Значит, я буду ждать твое “никогда”. И оно, блядь, однажды наступит.

Марат резко отпускает меня и поднимается. Уходит, оставляя меня в долгожданном одиночестве.

“Никогда”.

Это слово еще долго отбивается в моем пульсе. Не могу сомкнуть глаза до самого утра. Теперь трудно сказать, что пугает больше.

Хаген. Одержимость мною Марата. Или… моя собственная одержимость.

Я больна. Вирус вернулся в плоть и в кровь. У меня рецидив. Иначе не могу объяснить то, почему на моих губах до сих пор горит тяжелое дыхание Марата, а тело сводит от напряжения. Моя кожа помнит его пальцы. Везде. Его губы. Жар. Силу и власть.

К завтраку я спускаюсь в абсолютно разбитом состоянии. Бессонная ночь дает о себе знать, даже не сразу замечаю, с кем оживленно болтают мои дети.

Отстраненно отмечаю, это не Марат. Его рядом не вижу, и чувствую только облегчение от такого поворота событий.

Но что за человек держит Микки на руках? Кого обнимает Бекки?

— Мама, мамочка! — дочь поворачивается ко мне и в ее глазах сверкают слезы счастья, а губы дрожат: — Папа вернулся.

— Привет, мам, — бросает Микки и машет крошечной ладошкой.

Бьорн улыбается.

— Доброе утро, Вика.

Бросаюсь к нему. Обнимаю. Рядом с этим мужчиной напряжение отпускает. Мне кажется, я опять в безопасности.

— Я скучал, — его крупная ладонь опускается на мою поясницу.

— Господи, Бьорн, я чуть с ума не сошла, — бормочу и кусаю губы, чтобы не расплакаться. — Хаген… я думала, он добрался до тебя.

— Ты же знаешь, я и в переделках покруче бывал.

— Не уверена.

— Разве я не рассказывал про рейд в Сомали?

Историй из прошлой жизни у Бьорна было много. Эту я вспоминаю сразу, и она заставляет меня улыбнуться.

— Вижу, ты помнишь, как один наркобарон решил…

Остаток фразы заглушают тугие удары пульса по вискам.

Я замечаю Марата. Он стоит за спиной Бьорна, небрежно привалившись к массивной колонне. Наблюдает за нами исподлобья.

35

— Теперь ты спокойна? — спрашивает Марат, когда наш самолет отрывается от земли, взлетая в небо.

Откладываю телефон, на котором только что просматривала снимки детей, обратно в сумку.

— Насчет Бьорна ты угадал, — отвечаю тихо. — Пожалуй, он единственный на свете человек, кому я могу доверить Майкла и Ребекку.

— Мне бы не доверила.

Не вопрос, а сухая констатация факта. Тут Марат прав. Не вижу смысла лгать и отрицать очевидное.

— Это не должно тебя удивлять, — невольно пожимаю плечами.

— Не удивляет.

— Ты не тот человек, который будет заниматься воспитанием детей, — продолжаю ровно. — Некоторые люди для этого просто не созданы. У каждого в жизни свое предназначение.

— Отлично, я как раз собираюсь сделать то единственное, что умею.

— Надеюсь, получится.

Вообще, Бьорн тоже мало походил на заботливого папу, когда мы только с ним встретились и должны были заниматься детьми. Было тяжело представить, как брутальный агент секретной службы, из кобуры которого торчит револьвер, вдруг начинает менять памперсы шестимесячному малышу. Но Бьорн справился. При воспоминаниях о том, как легко и ловко он обращался с маленьким Микки, на душе моментально теплеет, накрывает приятная ностальгия по беззаботному прошлому. Еще я отчетливо помню, как фиктивный муж учил меня стрелять. В нем сочетались самые противоречивые грани. И от него нельзя было уловить ни единого намека на страх. Всегда спокойный, уверенный в себе. Кажется, со временем эти черты его характера передавались и мне.