История бастарда (СИ) - Удовиченко Диана Донатовна - Страница 69

Последние слова Давина утонули в громовом хохоте солдат. Выждав, пока они просмеются, Хрол продолжил:

- Он к бабке: что ты, мол, такая-сякая, сделала! Убери сей же час! А она ему: "Козлу козлиное украшение!"

Солдаты опять покатились со смеху, потом Кар переспросил:

- А что, рога и правда козлиные были?

- Истинно, - ответил капрал. - Так и ходил дед наш на мельницу, он мельником был. Потом уж сообразил: пришел к бабке, серьги золотые подарил, да на колени упал: "Прости, мать, неразумного! Больше не повторится!" Та его этак в лоб, между рогов, поцеловала, шепнула что-то, и говорит: "Ступай, любезный муженек, спать. Утро вечера мудренее!" Послушался ее дед, а наутро рога отвалились.

- И что, бабку-то он больше, того, этого, не тронул? - со смехом спросил Добб.

- Не-е, боялся. Как подопьет, хвалить начинал: вот, мол, какая у меня жена, умница, красавица, да еще и верная!

- А что ж ты у бабки волшбу не перенял? - поинтересовался Йок.

- Да не нравится мне все это! Хоть она меня учить пыталась, и уговаривала всяко. Говорила, есть во мне малый дар. Не хотел я, потому и в Ястребы попал.

- Как так?

- Когда мне двадцать стукнуло, надумала бабка помирать. И всего-то шестьдесят пять было, а слегла. "Не хочу, - говорит, - жить, опостылело все, зовет меня Мрак". И привязалась ко мне: "Возьми да возьми мою силушку, без наследника жизнь из меня не уйдет!" Страшно мне стало, не хотел я такой доли. Вся деревня от бабки шарахалась. Что ж, думаю, и я буду пугалом ходить? Вот и сбежал в солдаты. А бабка силу сестре моей передала, теперь та ведьмачит.

М-да, видно, сильна была у Давина бабушка. Это только самые могущественные адепты Мрака перед смертью готовят себе наследников. Однако, богаты наши деревни самородными талантами! Рассказ хорош, плохо одно: Давин тоже теперь у меня на подозрении. Может, не захотел прямо признаваться, а намекнул таким вот образом. Не зря же молчун вдруг разболтался.

День плавно катился к вечеру, принеся частичное осуществление моей мечты - хоть немного пожить спокойно. Больше никто на нас не нападал. Видимо, в этой местности не было хищников крупнее глоухта. А те, что помельче, не рисковали искать поживы среди сотни лихо топающих воинов.

Когда мы подыскали подходящее местечко для ночлега, морось поредела и почти не ощущалась, уступив место тяжелым испарениям. На этот раз я вызвался стоять в карауле: в конце концов, мы все здесь на равных несем тяготы службы. Неважно, что я лейтенант.

Ночная тьма, смешиваясь с клубами испарений, образовывала непроницаемую материю. Мне предстояло простоять полночи, затем меня должен был сменить Вардик, воин из десятка Йока. Я прохаживался взад и вперед вдоль вверенного мне для охраны отрезка, всматривался в непроглядный мрак, прислушивался к ночным звукам. Справа от меня, в полуфихте примерно, нес службу Кар, а слева - сам Лютый. Все было спокойно, и я предвкушал удовольствие, с которым после смены завалюсь отдыхать. Тишину нарушал лишь долетавший до меня из лагеря чей-то молодецкий храп. Вдруг…что это? Вкрадчивое прикосновение к лицу, невесомое и беззвучное. Может, показалось, и это просто ветерок? Нет, оно становилось все сильнее, рождая тревогу, тонкой иглой ввинчиваясь в поясницу… Кто-то совсем рядом призвал Мрак! Я заметался, не зная, что предпринять. В темноте невозможно было различить даже неясного силуэта неведомого мага. Я даже не мог точно определить, где именно он находится, так сильна была Обратная тяга, она наполнила все окружающее пространство. Поднимать тревогу, будить солдат? Что толку, они бессильны против Темных сил. Я должен справиться сам, нужно только понять, где творится волшба, и на кого она направлена. Мне показалось, что слева тянет немного больше. Я собирался было метнуться туда, где стоял покрытый плащом ночи Лютый, но позвоночник перестал ныть: маг активировал заклятие и отпустил его. Спустя мгновение мои руки сами поднялись и сплели неведомую мне фигуру, с губ сорвалась фраза на чужом, страшном языке… Вызванные из мрачных глубин чары, освободившись от моих пальцев, рванулись куда-то вверх, и над головой раздался звук лопнувшей струны. Следом черный воздух пронизала яркая голубая вспышка, я задрал голову и увидел две переплетенные в схватке тени. Одна из них, выбрасывая из себя тонкие щупальца, жадно тянулась ими ко мне, другая - отсекала их и словно пожирала противницу. Противостояние длилось недолго: оба заклятия как будто свернулись внутрь себя, превратились в черную точку и исчезли. Голубое сияние рассеялось, вокруг снова стояла тихая ночь.

- Что это было, лейтенант? - ко мне подбежал встревоженный Вардик, держа в одной руке меч, в другой - слабо тлеющую ветку кустарника, которую ему неизвестно как удалось поджечь.

С другой стороны спешил Лютый с арбалетом наизготовку.

- Все в порядке, - ответил я. А что тут скажешь? Не пойман - не кайлар.

Вскоре настало время смены караула. Освободившись, я обошел поляну, но, конечно же, все спали. Ничего подозрительного я не обнаружил и, найдя среди храпящих воинов свободное местечко, улегся. Глаза слипались, и даже пережитые волнения не помешали мне рухнуть в пучину сна.

… Женщина медленно оборачивается, затем встает на ноги. Я не ошибся: на меня ласково смотрят синие, как небо Речного края, глаза. Мама улыбается так нежно, что у меня щиплет в носу от неожиданно подступивших, каких-то беспричинных детских слез. Она счастлива, что наконец-то нашла меня, она тоже тосковала в разлуке все эти долгие двадцать пять лет… Я хочу позвать ее, но слова застревают в горле. Мама лишь молчит, улыбается и манит меня тонкой изящной рукой. Какая же ты красавица, родная моя! Как я люблю тебя, незнакомую, нежданную, но такую дорогую… Сердце бурно колотится, дыхание перехватывает от счастья, а проклятый воздух не дает мне двигаться. Со всей неистовой силой, рожденной из сиротской тоски, я прорываю его тугую паутину и делаю шаг… Мама совсем близко, ее руки раскинуты, она ждет меня, чтобы заключить в объятия…

Пощечина, отпущенная когтистой лапой, рассекла кожу лица и заставила меня вернуться в реальность. Утро еще не наступило, вокруг мирно похрапывали солдаты, а передо мной, заставляя сердце болезненно сжиматься, горели фонари немигающих кошачьих глаз.