Сентиментальный убийца - Серова Марина Сергеевна - Страница 12

Выходя в проход между рядами вслед за Турунтаевым, я буквально лицом к лицу столкнулась с молодым человеком в черном пиджаке, бледном, довольно-таки изнеженного вида. Мне почему-то показалось, что он может принадлежать к представителям сексуальных меньшинств. Но тут он поднял глаза и коротко взглянул на меня.

Где-то я определенно видела этого человека, эти большие, чуть печальные глаза. Как говорится, Чайльд Гарольд, угрюмый, томный…

Я повернулась к Турунтаеву, сказала ему дежурную фразу о том, как ему следует выходить из театра, и когда посмотрела в ту сторону, где стоял молодой человек, — его уже не было.

Мы усадили насупившегося Турунтаева в машину. Справа от него села я, слева — Блюменталь.

Последний же наклонился к Геннадию Ивановичу и негромко — правда, не пытаясь укрыть свои слова от меня — проговорил:

— Все сделано согласно договоренности. Он позвонил и сказал, что мы встретимся на нейтральной территории. Клуб «Космик». Он уже абонирован на весь вечер, так что там, кроме нас и людей Шпона, никого не будет.

— Кем абонирован? — настороженно спросил Турунтаев.

— Мною и доверенным лицом Острецкого. Я уже послал людей прощупать обстановку: от гражданина Шпона можно ожидать любых сюрпризов.

— Вы умеете выбирать место рандеву, Иосиф Соломонович, — одобрительно проговорила я. — Насколько я знаю, клуб «Космик» очень подходит под определение нейтральной территории. Потому как принадлежит третейскому судье криминального мира… вору в законе. Как говорится, не будем называть имен, имя нам всем прекрасно известно. По понятиям работаете, Иосиф Соломонович.

Тот кисло улыбнулся:

— А что прикажете делать, если этот Шпон такой затейник? А в «Космике» он не станет нарушать пакт о ненападении — его не одобрят свои же люди. А вы хорошо информированы, Евгения Максимовна.

— Только одно мне непонятно: для чего мы ездили в этот театр смотреть дефиле? Если только для удовольствия, совместить приятное с полезным, то я вас, мужчин, прекрасно пойму. А если по иной причине…

Блюменталь пожал плечами: судя по выражению его лица, я явно превысила свои полномочия.

— На это я могу ответить вам одной притчей… нет, скорее даже байкой, — отозвался вместо него Турунтаев. — Один поп, то бишь священнослужитель, упорно отказывался признать Иисуса Христа евреем. Когда же ему говорили: «Батюшка, как же так, он сын иудейского бога, его мать абсолютная еврейка… как же он может быть не евреем?» — священник чесал в бороде, а потом с благостным видом поднимал кверху палец, закатывал глаза и торжественно провозглашал: «Сие для меня тайна!»

«Красиво излагает, собака», — подумала я…

Это было как в кино.

К ночному клубу «Космик», малоприметному заведению со входом в торце старинного здания, с двух сторон одновременно подъехали два мини-кортежа. Один включал в себя «Мерседес-320», «Вольво» и «БМВ» — свита коммунистического короля Турунтаева, а второй состоял из двух канонических джипов: «Гранд Черроки» и почему-то «Нивы». Правда, с удлиненным корпусом.

Это пожаловал господин Острецкий.

Свита его была более чем впечатляющей: около десятка внушительных парней с каменными лицами, в одинаковых черных полупальто — униформу им такую Шпон положил носить, что ли? — и явно вооруженных до зубов.

Впрочем, с самим Острецким в клуб пошли только двое — униформенный амбал и среднего роста лысеющий человек с узким лицом, худым кадыкастым горлом и близко посаженными к переносице глазами.

Охрана частично осталась у входа, частично рассредоточилась по близлежащей территории, а кое-кто и вовсе остался в машинах.

Со стороны Турунтаева в клуб направились тоже трое: естественно, сам Геннадий Иванович, затем я и Блюменталь.

Все было обставлено нарочито просто: мы сели с двух сторон за простой стол, Острецкий заказал себе виски со льдом, а Турунтаев — ничего.

Правильно. Не стоит пить на важных встречах.

Бармен, по всей видимости лицо весьма продвинутое, коли его оставили в помещении при такой важной встрече, немедленно принес три виски — всем троим со стороны Шпона. Амбал с кадыкастым не притронулись, а Олег Данилович стал попивать мелкими глотками, как пьют глинтвейн или шампанское, и первым нарушил молчание:

— Так о чем вы хотели говорить со мной, Геннадий Иванович?

— Я хотел бы обсудить два вопроса, Олег Данилович, — в тон Острецкому откликнулся Турунтаев. — Один — финансовый, другой, сами понимаете, — политический.

— Мне вот этих введений в девственную плеву не надо, — довольно бесцеремонно отозвался тот, покосился на меня, словно недоумевая, что тут может делать женщина, а потом одним глотком опрокинул в себя виски. — Говорите сразу и по делу.

— Я бы хотел напомнить вам, Олег Данилович, что кредит, который вы брали у меня, до сих пор не возвращен, хотя срок платежа давным-давно миновал, — холодно проговорил Турунтаев, и я подняла брови: такого сухого делового тона у Геннадия Ивановича мне еще слышать не приходилось. Хотя было очевидно, что кандидат от КПРФ на деле является весьма жестким прагматиком, без всяких идеолого-романтических примочек из цикла «власть — народу, земля — рабочим, заводы — крестьянам, каждому члену КПРФ — по бутылке водки и партийному поручению, каждому не члену — по морде».

Острецкий продолжал барабанить костяшками согнутых пальцев по столу.

— Я понимаю, что у вас большие расходы на предвыборную кампанию, — довольно ядовито продолжал Геннадий Иванович, — но тем не менее вы просрочили возвращение кредита на два месяца. И я хотел напомнить вам об этом лично.

— Вот оно что… — протянул Острецкий, а потом повернулся ко мне и спросил у Турунтаева: — А это что за баба с тобой, Геннадий Иванович? Че-то я тебя не узнаю… такой, понимаешь ли, правильного поведения семьянин, и вдруг обзавелся какой-то будкой, да еще таскаешь ее на стрелки? Это чтобы у меня проснулся зуд к отдаче кредита?

Зашевелился Блюменталь. Он шумно вздохнул, а потом проговорил:

— Я понимаю, что сейчас самое время изощряться в остроумии, Олег Данилович, но тем не менее вы серьезный человек, и вопрос поставлен ребром: когда вы вернете деньги?

— К чему весь этот балаган? — откликнулся тот. — Из-за каких-то паршивых четырех сотен «тонн» баксов вы берете меня на р-р-р? Блефуете? Лепите из мухи дрозофилы, понимаете ли, слона индийского? Разве мы раньше не могли договориться по бартеру… по взаимозачету, наконец? Что хотите, говорите прямо, а не разводите тут эти самые… антимонии.

И он взглянул на человека с сухим длинным лицом, который индифферентно ковырял ногтем покрытие стола.

Турунтаев посмотрел на Блюменталя и едва заметно кивнул: давай, говори.

— Олег Данилович, — медленно произнес тот, — мы все взвесили и сочли приемлемым следующий вариант: вы снимаете свою кандидатуру с выборов губернатора, а четыреста тысяч долларов таким образом приобретают новый статус… долгосрочных инвестиций, что ли. А как нам всем известно, долгосрочные инвестиции влекут за собой и другие финансовые вливания и не всегда требуют мгновенной отдачи или отдачи вообще — на то они и долгосрочные.

Острецкий откинулся на спинку стула, не сводя с Блюменталя холодного пронизывающего взгляда. Краска медленно сходила с его лица, уступая место оцепенелой бледности: по всей видимости, следовало ожидать взрыва.

Но его не последовало.

— То есть вы хотите сказать, Иосиф Соломонович, — проговорил он тихим, шипящим от едва сдерживаемой злости голосом, — вы хотите сказать, что вы великодушно прощаете мне долг и обещаете дать еще денег в том случае, если я скоропостижно сниму свою кандидатуру с выборов?

— Совершенно верно.

— Вы за кого меня принимаете? За голимого лоходрома? Или за сявку, которой можно прикрыть хлеборезку любой мало-мальской подачкой, чтобы она еще потом перед вами цыганочку с выходом танцевала?

— Все зависит от того, с какой стороны подходить к проблеме, — терпеливо проговорил Блюменталь. — Вы говорите, что мы считаем вас за незначительное препятствие, Олег Данилович? Ничуть не бывало. Мы считаем вас тем, кто вы есть: уважаемым, состоятельным и солидным человеком, у которого, к нашему искреннему сожалению, в по-следнее время несколько пошатнулось финансовое положение. Пошатнулось незначительно, это можно поправить очень быстро, если взяться за дело с умом.