Золотой удар - Шарапов Валерий - Страница 8

После утреннего приема пищи те немногие из арестантов седьмого барака, кто не придерживался понятий, были отправлены на работы. Все прочие до самого вечера сидели и гадали, что же будет дальше. Вечером, когда зажглись первые фонари и работяги вернулись с работ, всех обитателей барака выстроили на лагерном плацу. Началась перекличка. Хрящ стоял в первом ряду, по его спине тек пот, Анжуец, Метелица и близкие к ним авторитетные зэки стояли в задних рядах и изо всех сил старались не подавать виду, что им страшно. Светили прожектора, лаяли псы, где-то со стороны оперчасти доносилась музыка.

Когда больше трети выстроившихся в ряды обитателей седьмого барака выкрикнули свои имена, двери «пятого» открылись, и из него вышли девять облаченных в тюремные робы заключенных и сгрудились возле стоявшей по соседству бытовки. Хрящ, дрожа всем телом, глазел на этих новых зэков и неустанно гадал, кто же из них Баркас. Метелица, глядя на прибывших с последним этапом, скрипел зубами, Стрекотун щелкал пальцами, закусив губу, все прочие тоже не могли сдержать своего страха. Только Анжуец, словно египетский сфинкс, оставался холодным и невозмутимым.

Когда из «пятого» вышел десятый зэк и подошел к остальным, Хрящ в очередной раз напрягся. Среднего роста, довольно жилистый и крепкий, этот вновь прибывший в лагерь арестант явно отличался от прочих. Орлиный крючковатый нос, густые брови и пронзительные, скорее даже безумные глаза. Одет он был в черный суконный бушлат, перетянутый солдатским ремнем, ватные стеганые штаны и обут в довольно приличного вида яловые сапоги. Мужчина был без шапки, что позволило всем увидеть, что он абсолютно лыс. От этого арестанта, несмотря на его довольно скромные габариты, веяло неудержимой силой и смертельной опасностью. Хрящ в очередной раз почувствовал, как между лопатками течет холодная капля. Когда лысый заговорил с одним из стоящих возле «пятого», детиной в суконной шапке-бадейке, тот тут же услужливо закивал. Остальные новички тоже сгрудились в кучу. То, как прибывшие с последним этапом зэки слушали лысого, развеяло последние сомнения. Хрящ понял, что это и есть Баркас.

Когда молодой лейтенантик, проводящий перекличку, назвал его фамилию, Хрящ замешкался и лишь по прошествии нескольких секунд крикнул «здесь!». Лейтенант обругал его и продолжил. Спустя еще некоторое время Хрящ услышал, как Анжуец, стоящий неподалеку, спросил у Метелицы:

– Баркаса я узнал, здоровый – Лях, а остальных не знаю.

– Тот, что справа от Баркаса, это Мурлыка.

– Тот, что в папахе? – уточнил Анжуец.

– Он! Был «честный» вор, но скурвился, сука. Тот, что в надвинутой кепке, – Калган, остальных не знаю. Вон тот, что сапоги поправляет, Витя Валет, Бородатый Бабай – вроде бы бывший ротный старшина, остальных тоже не знаю, – вмешался в беседу стоявший рядом с Метелицей молодой налетчик из Питера Птаха.

– Что за них сказать можешь? – процедил сквозь зубы Анжуец.

– А чего про них говорить? Суки позорные! До дела дойдет, никого не пощадят.

В этот момент перекличка закончилась, и заключенных «седьмого» загнали в барак. Спустя примерно полчаса «седьмой» снова выгнали на мороз и начался шмон. Два десятка солдат лагерной охраны окружили выстроившихся в ряды зэков и велели им раздеться до исподнего. Потом всех обыскали, а одежду прощупали на предмет запрещенных вещей и оружия. Стрекотуна и ростовского вора Каркушу, у которых нашли ножи, тут же уволокли в ШИЗО. Остальных продержали на морозе не меньше часа, пока пятеро бойцов из охранки шмонали сам барак. Под половицами и в белье нашли еще не меньше дюжины заточек из ложек, листов стали и арматуры, два финских ножа, кастет и пару железных ломиков. Все это тут же изъяли, но разбираться, чье это снаряжение, на месте никто не стал. Краснолицый капитан Гоценко, руководивший шмоном, просто вызвал из строя Анжуйца.

– Откуда все это и чьи это игрушки, ты, как старший в этом гадюшнике, расскажешь не мне.

Капитан вызвал двух бойцов и приказал им сопроводить Анжуйца к начальнику оперчасти.

После того как Анжуйца увели, всех зэков снова загнали в барак, не заперев его на замок. Метелица, как только все вошли в барак, рыкнул:

– Фраера по норам! Птаха, Мытый, Сулейман, Арчил – готовьтесь, ох, чую, потечет скоро кровушка… и наша, и сучья. – Слушая, как Метелица собирает вокруг себя всех самых авторитетных сидельцев «седьмого», Хрящ снова почувствовал страх. Когда Метелица посмотрел на него и поманил пальцем, Хрящ чуть не заплакал. – Пошли к нам, может, и ты на что-нибудь сгодишься.

Еще вчера такой расклад был бы Хрящу по сердцу. То, что Метелица причислил его к своим, порадовало бы его и придало бы ему веса среди прочих зэков, однако сегодня Хрящ изо всех сил хотел бы остаться на своей койке и не лезть в то, что, судя по всему, намечалось. Когда он подошел к прочим, Метелица вполголоса заговорил:

– Ну что, все, кажись, по обычному сценарию идет! Я их методы знаю. Сейчас Анжуйца к куму[7] повели. Потолкует с ним кум, предложит за жизнь, поулыбается и отправит с миром в барак. Только отправит без охраны. Ясно вам зачем?

– Ясное дело зачем, сучарам на съедение, а эти уж не упустят своего. Жаль Анжуйца, правильный был вор… – вздохнул Арчил, седоусый вор из Кутаиси.

– Что значит был? Он пока живой! – цыкнул на Арчила Метелица.

– Вах! Был, не был… Чего к словам цепляешься? Шанса выжить у Анжуйца – ноль! Баркасовцы его враз поставят на перо́.

– Нужно, как стемнеет, идти и встречать Анжуйца, – подытожил Метелица и громко втянул ноздрями воздух. – Только имейте в виду, у них, в отличие от нас, шмон не проводили. Так что вооружены эти суки до зубов.

– Тут у меня в загашнике кое-что осталось, – с хитрой ухмылочкой проворковал Леша Чистяков по кличке Мытый и положил на топчан две заточенные ложки.

Метелица тут же взял одну из заточек, вторую отдал Мытому.

– Еще что-нибудь есть?

– Вот. – Молодой жиган по кличке Птаха вынул из-за пазухи обычный молоток с корявой самодельной ручкой.

Метелица одобрительно кивнул:

– Нужно у кима́рок[8] доски повыдирать, да так, чтобы шпигорей[9] в них побольше осталось. Молоток для этого вполне сгодится.

– Маловато нас, – сухо заметил старый лезгин Сулейман Гузейнов.

– Мы только десятерых видели, а Черпак вроде обмолвился, что с Баркасом больше народу прибыло – не меньше тридцати, – подтвердил Птаха. – Может, мужичье подтянем? Есть у меня на примете пара-тройка фраеров способных…

Метелица осмотрел притаившееся на нарах общество и пренебрежительно хмыкнул.

– Думаешь, мужики станут за черную масть жизнь класть? Тут свои-то через одного дрищут. – Метелица бросил беглый взгляд на Хряща, тот оскалился, но улыбка вышла довольно скверной. – Вот-вот… Не станут твои фраера за воровскую правду голову на плаху класть. Баркас, сука, свое дело знает! Так что давайте, бродяги, за дело! Кромсайте нары и готовьтесь, коли придется, смертушку встречать.

Один из топчанов тут же был разобран, однако к тому времени, как все блатные «седьмого» вооружились чем смогли, сгрудились у выхода, за воротами барака послышались голоса. Когда Хрящ, дрожа от страха и прижимая к груди вырванную из раскуроченного топчана доску с гвоздями, услышал голос капитана Гоценко, он затрясся еще сильнее.

– Закрывай! – рявкнул Гоценко.

После этого кто-то задвинул засов, и все заключенные «седьмого» остались взаперти. Метелица чертыхался и крыл вертухаев матом, что совсем не пристало бывалому вору. Птаха, Сулейман и Арчил с обреченным видом плюхнулись на свои койки, а Мытый вынул из кармана кисет и, скрутив козью ножку, стал нервно курить у запертых дверей. Хрящ подошел к своим нарам, поставил возле них доску с гвоздями и присел на нары. После того как охрана заперла барак, Хрящ облегченно выдохнул и, рухнув на нары, закрыл глаза.