Любовь по обмену. Разрешите влюбиться - Сокол Лена - Страница 8

Сплевываем мы синхронно. Я открываю кран, смываю пену, закрываю и выпрямляюсь. Игра продолжается. Мы молчим, чистим зубы и переглядываемся через зеркало. Никто из нас не знает, что это значит, и когда должно подойти к концу. Но мы снова сплевываем, выпрямляемся, сплевываем и чистим.

С первого этажа доносится звук телевизора и мамин голос с кухни. Мне становится не по себе. Если папа поднимется, ему вряд ли понравится, что мы с Джастином находимся в ванной комнате вместе, да еще и в таком виде. Честно – я в этой пижаме даже перед братом стеснялась появляться.

Чистим.

Еще немного, и мои десны не выдержат. Это должно уже когда-нибудь закончиться. Не знаю, как там у них, в Америке, но мои русские зубы были чистыми еще пять минут назад. Мы снова синхронно сплевываем, выпрямляемся, и я вижу на губах Джастина легкое подобие улыбки. Мы обмениваемся многозначительными взглядами, и одновременно, как по команде, споласкиваем щетки под напором воды.

Наши кисти нечаянно соприкасаются, и у меня перехватывает дыхание. Нужно бежать. Срочно спасаться бегством. Мамочки…

– Спасибо за компанию. – Говорю торопливо, бросаю щетку в стакан, обхожу его и удаляюсь прочь.

Ужасно хочется обернуться, но я и так знаю, что он смотрит мне вслед. Когда же я все-таки поворачиваю голову и смотрю через плечо, дверь в ванную комнату уже закрыта, и оттуда доносится звук льющейся воды – Джастин решил принять душ.

– Бедный мальчик, – причитает мама, накрывая на стол. Мой рассказ о вечерних приключениях американца стал для нее откровением. – А ведь как хорошо кушал, мне даже жаль было его одергивать. Так и знала, что что-то подобное может случиться.

– Ой, да ладно, не преувеличивайте. – Сидя перед телевизором, отец смотрит на часы. – Он ведь мужик. Подумаешь, вырвало.

– Он также сказал, – замечаю я, наливая чай в свою любимую кружку с зайцем.

– Вот. Мужик! – Кивает папа, не отрываясь от экрана.

– Доброе утро, сэр. – Вдруг раздается со стороны лестницы.

Мы все оборачиваемся.

– О, Джастин, гуд монин, сынок. – Улыбается папа.

– Гуд монинг, – вторит мама.

А у меня глаза на лоб лезут. Парень уже успел переодеться в джинсы, белую футболку, толстовку и даже, кажется, причесался – его волосы все так же взлохмачены, но теперь уже в другую сторону и более креативно.

– Как тебе спалось? – Спрашивает мама на английском.

И я замечаю у нее на столе листок с русской транскрипцией нужного предложения. Подготовилась. Только вот, как она собирается понять ответ?

– Все хорошо, мэм. Спасибо. – Джастин показывает «палец вверх» и немного теряется между кухней и гостиной.

– Садись, позавтракаем. – Приветливо указываю ему на стул.

– Эм… – В его глазах мелькает паника.

– У нас есть хлопья, – улыбаюсь я. – Если вдруг тебе хочется чего-то привычного.

Его взгляд продолжает блуждать в растерянности по комнате.

– О, это английская премьер-лига, сэр? – Зрачки американца расширяются.

Папа, кажется, даже разобрал в его речи несколько знакомых слов.

– Э… – Поймав взгляд американца, устремленный на экран, он кивает. – Да-да, Манчестер Юнайтед – Ливерпуль. Повтор матча. – Хлопает по дивану рядом с собой. – Ты, садись-садись. – Поворачивается к нам. – Девочки, тащите все сюда.

Джастин садится рядом с папой, и они оба с неподдельным интересом начинают наблюдать за происходящим на зеленом поле.

Мама вздыхает. И я понимаю, о чем она сейчас думает. С тех пор, как отец со Степой поссорились, футбол стал в этой семье запретной темой.

– Кофе, – говорю я, ставя на журнальный столик чашку с тарелкой. – И пирог. – Не придумала лучше названия для манника.

– Спасибо, – бормочет американец, не отрываясь от телевизора.

Им с папой явно хочется обменяться мнениями по поводу происходящего на поле, они периодически переглядываются, взмахивают руками, но объясниться не могут – языковой барьер. Мы с мамой пьем чай и молча наблюдаем за ними. Кажется, Джастину нравится манник. Я тревожно смотрю на часы и все еще не знаю, чего ожидать от этого дня.

– Нужно ехать, а то опоздаем. – Наконец, говорит отец и встает. – Буду ждать вас в машине.

– Хорошо.

Когда он выходит, мы все начинаем собираться. Я накидываю ветровку, беру сумку и спрашиваю Джастина:

– Ты взял документы? – Ему ведь нужно оформиться сегодня в Университете.

– Угу. – Бросает он, проходя мимо.

– Мой отец отвезет нас.

Он надевает кроссовки и поворачивается ко мне.

– А ты сама разве не водишь автомобиль?

– Я? – Пожимаю плечами. – Нет. Мне вообще нравится ходить пешком и любоваться природой.

– Пешком? – На его лице написано недоумение.

– Да. – Улыбаюсь. – Отсюда недалеко, я обычно добираюсь до места учебы минут за двадцать.

– Оу. – Выпячивает губу и кивает, хотя явно скептически отнесся к услышанному.

Правильно, чем здесь любоваться, в России?

Мы выходим, мама закрывает дом на ключ. Дружно садимся в машину.

– Первый день в Универе. – Бодро говорит отец, глядя в зеркало заднего вида на Джастина, лениво разлегшегося на сидении. – Тебе понравится, вот увидишь.

– Что он сказал? – Спрашивает гость.

Отрываюсь от созерцания осени за окном:

– Что ты быстро освоишься на новом месте.

– Угу. – И Джастин тоже утыкается лицом в стекло, за которым резкий порыв ветра срывает листья с деревьев, и те разлетаются по воздуху в разные стороны.

– Ну, удачи, ребята! – Бросают родители нам на прощание.

– Спасибо, – отвечаю, закрывая дверцу.

А Джастин, кажется, их уже не слышит. Он сосредоточенно разглядывает все вокруг: дома, улицы, людей, птиц на тротуаре.

– Ну, ты готов? – Тереблю ремень сумки.

Американец перестает вращать головой по сторонам и смотрит теперь вслед удаляющейся машине моего отца.

– Да. – Кивает он и убирает руки в карманы. – Тебе счастливо отучиться, а я пошел.

– Что? – Судорожно сглатываю я.

Мимо нас проходят группы студентов, спешащих на пары.

Американец хмурится, пинает носком кроссовка желтый лист:

– Пойду, посмотрю достопримечательности.

Я набираю в грудь больше воздуха.

– Ты не пойдешь со мной в Университет?

– Нет. – Кривоватая ухмылка, очевидно призванная выглядеть, как улыбка, выдает его нервозное состояние. – Скажешь им, чтобы отправляли меня домой, потому что учиться здесь я не собираюсь. Ясно?

Стою на краю дороги и ошарашенно хлопаю ресницами. Хотя, чего удивляться? Он предупреждал меня об этом, как только приехал.

– Счастливо, Зоуи.

– Но… – Осекаюсь, когда он поворачивается на пятках и уже шагает в противоположную сторону. – Ты же потеряешься…

– Не переживай, у меня есть записка с адресом, – отвечает он, не оглядываясь, и ускоряет шаг.

А я так и стою, растерянно наблюдая, как он закуривает, выпускает струю дыма изо рта и быстро исчезает за углом здания. Меня начинает знобить, а внутри все сжимается от предчувствия надвигающихся неприятностей.

6

Через пару минут я, все-таки, отхожу от замороженного состояния и бреду вдоль главного здания универа. Смотрю по сторонам в надежде увидеть высокую фигуру в темной толстовке и облаке из сигаретного дыма. Но среди десятков студентов, разгуливающих между корпусами, так и не нахожу нужного.

Смылся.

Вот же дурень. Он все еще на американском номере, который я не знаю. И мы даже не успели приобрести ему местную симку. Не представляю, что он будет делать один в незнакомом городе. В чужой стране. Дурень! Самоубийца!

И почему я чувствую сейчас себя виноватой?

Прячу руки в карманы и плетусь в здание, не отрывая ног от асфальта. Мне нужно посоветоваться с ребятами. Они обязательно что-нибудь подскажут. Как теперь поступить? Как объяснить случившееся руководству? Родителям?

Смотрю на круглые часы, висящие на стене в фойе. Пятнадцать минут до пары. Тяжело выдыхаю и обвожу глазами первый этаж. Кажется, мне налево. Через пару минут блуждания по коридорам нахожу, наконец, нужную аудиторию и вхожу.