Любовь по обмену. Разрешите влюбиться - Сокол Лена - Страница 11

Я двигаюсь медленно, обхожу стадион вдоль сетки по кругу. Вокруг никого. На поле стоит тишина. Поэтому направляюсь к дальней маленькой площадке, где несколько парней играют в так называемый «квадрат». На них зауженные спортивные штаны, голубые футболки с какой-то надписью на спине, белые носки и бутсы.

Они не выглядят профессиональными игроками, еще и потому, как ведут себя – у них явно не тренировка, парни просто прикалываются, гоняя в квадрате двух «зайцев», то есть водящих игроков, которые пытаются отобрать мяч. А, значит, вполне можно и попроситься сыграть с ними.

Едва приближаюсь, в душе просыпается знакомый азарт. И даже невозможность объясниться не сможет меня остановить. Спорт – это универсальный язык, мощный инструмент укрепления мира и взаимопонимания, который объединяет людей, несмотря на границы, культуры и религии, ведь он учит терпимости и примирению.

Мяч, отлетающий от ноги одного из игроков и несущийся прямо мне в лицо, прерывает ход моих мыслей. Вытягиваю руки перед собой, растопыриваю пальцы и ловким движением перехватываю его. Игра останавливается, теперь все смотрят на чужака – на меня. Подхожу ближе, опускаю мяч на траву и останавливаю ногой.

– Можно… Могу я… поиграть с вами?

Ребята примерно моего возраста, может, чуть младше. Они подтягиваются, чтобы посмотреть на меня, и никто, кажется, не понимает, что я только что сказал.

– Можно мне, – объясняю на пальцах, – поиграть с вами?

– Америкос? – Это единственное, что мне удается разобрать, потому что далее идет набор непонятных грубоватых слов, которые могут обозначать абсолютно, что угодно, от «добро пожаловать» до «пошел к черту».

По их хитрым лицам трудно догадаться, как именно они настроены. Парни долго что-то обсуждают, спрашивают меня о чем-то, но мне приходится лишь знаками давать понять, что я ничего не понимаю.

– Ladna, – наконец, говорит один из них, – idi tuda.

И указывает на ворота. Они хотят, чтобы я встал в рамы? О’кей.

– Tuda, – повторяю на автомате и, счастливый, встаю в створ.

Парни почему-то не спешат делиться на команды. Они собираются возле линии штрафной. Один из них приносит еще пару мячей.

– Эй, а мы не будем играть? – Спрашиваю.

Но им, конечно же, совершенно непонятно, о чем я спросил. Не проходит и секунды, как в меня летит первый мяч. Не нужно даже делать шаг в сторону, чтобы поймать его – они будто специально целятся в меня. Ловлю его, чувствуя тяжелую отдачу в грудь, обхватываю крепко и под свист и смех возвращаю назад.

Удар, плотный и сильный, и в меня летит следующий снаряд. Пытаюсь сгруппироваться, но все равно получаю в живот. Мышцы протестующе ноют. Едва я разгибаюсь и отпускаю мяч, как вижу следующий. Они решили просто меня расстрелять. Ясно.

Сжимаю зубы и продолжаю принимать подачи. Мячи, летящие с невероятной скоростью, похожи на гири. Они оставляют пыль на одежде и синяки на коже. В грудь, в ногу, в плечо – удары становятся чаще и только сильнее. Но я не жалуюсь, не девчонка же. Сам виноват, что согласился. Не ожидал вот только, что они просто решат поиздеваться.

Не успеваю поднимать взгляд: едва принимаю один мяч, как выпрямляюсь и получаю вторым. Попадает больно, даже слишком. Юные футболисты ржут все громче, и я опять слышу обидное «америкос», и у меня уже скулы сводит от гнева. Думаю, бесполезно пытаться им что-то говорить, но свалить с позором – тоже не мой вариант.

И я продолжаю обороняться. В какую бы сторону не отклонялся, мячи летят точно в корпус.

– Гол! Гол! – Радостно кричат они.

Звери.

Шумят и свистят, дают друг дружке «пять» и спорят, кто следующий в очереди. Когда мне все это надоедает, развожу руками.

– С меня хватит, – говорю.

Но тут мне прилетает прямо в лицо. Искры из глаз, привкус крови во рту, и я понимаю, что разбита губа. Облизываю ее, но совершенно не чувствую – та моментально немеет.

– Все парни, – поднимаю руку вверх, – может, теперь сыграем?

Но вместо ответа следующий мяч прилетает прямо в пах. Дружный хор голосов и свист вторят моей нестерпимой боли. Складываюсь пополам и сжимаю зубы, чтобы не застонать в голос. Чувствую, как они по очереди, смеясь, подбадривают меня хлопками по плечу.

– Muzhik, – это слово они зачем-то повторяют дважды.

7

Я сижу на крыльце. На той самой ступеньке, на которой увидела вчера впервые этого несносного американца. Где он теперь? Жив ли? Что задумал? Куда пошел? Никто, кроме него самого, не знает. Быть может, еще утром нужно было сообщить о его исчезновении руководству университета, Челси или моим родителям. Но я этого не сделала. Дурочка.

И теперь сижу на лестнице, провожаю беспокойным взглядом каждый проезжающий мимо автомобиль и сгрызаю заусенцы почти под корень.

Нужно было нам сесть и серьезно поговорить. Нужно было, в конце концов, известить чету Реннеров о планах их непутевого сыночка. А если он больше не вернется? Если потеряется? Если попадет в беду? Я и только я буду в этом виновата.

В тот момент, когда от страшных мыслей, лезущих в голову, у меня перехватывает дыхание, возле дома вдруг останавливается такси. Вскакиваю и со всех ног бегу навстречу. Из задней двери выходит Джастин. Его одежда вся в пыли, волосы всклокочены, на губе запекшаяся кровь.

– Расплатись, пожалуйста, – бросает он на ходу и проходит мимо меня.

– Что? – От растерянности у меня даже руки опускаются.

Американец оборачивается:

– У меня только доллары. – И ленивым шагом, вразвалочку, идет к двери. – Расплатись.

– Сколько мы вам должны? – Спрашиваю у водителя, наклоняясь к окну.

У меня трясутся руки.

– Тысяча. – Бормочет усатый таксист.

Шарю по карманам, достаю купюру и вручаю ему.

– А… откуда вы его привезли?

– Подобрал недалеко от университета. – Мужчина включает первую передачу, намекая, что разговор окончен.

– Спасибо, – тихо говорю я, делая шаг назад. – Но тогда почему так дорого?!

Но автомобиль уже сорвался с места и несется прочь от моего дома. Разворачиваюсь и бегу к двери. Джастин стоит, навалившись на стену, и гипнотизирует взглядом замок.

– Где ты был?! – Спрашиваю, чувствуя, как внутри меня тревога перемешивается со злостью.

– Открывай. – Безразлично говорит он, указывая головой на дверь.

– Я открою. Только скажи сначала, что произошло? – Протягиваю руку к его лицу, но парень отворачивается. – Что с твоим лицом?

– Я в порядке. Ясно? – Теперь синие глаза мечут в меня молнии.

– А что я скажу родителям? Как объясню твой внешний вид? Где ты был сегодня?

– Ты не сказала им, что я не ходил на занятия? – На его лбу множатся складочки.

– Нет. Никому не сказала.

– Зря. – Он снова отворачивается. – Давай, открывай.

– Сначала скажи мне, что произошло.

Тяжелый вздох.

– Все нормально, Зоуи. Просто открой чертову дверь и дай мне пройти!

Его густой бас пугает меня. Съеживаюсь.

– Тебе нужно обработать рану. – Говорю надломлено.

– Мне просто нужно в душ.

Я поворачиваю ключ в замке, дверь открывается, и мы входим внутрь. Дома никого, мама вернется только через полчаса, не раньше. У нас есть возможность поговорить без свидетелей, но Джастин остервенело сдирает с ног кроссовки, наступая себе на пятки, и поднимается наверх. Слышно, как хлопает дверь в его комнату.

«Что происходит?»

«М-да, расскажу родителям все, как есть. Пусть сами решают, как поступить с ним дальше»

Снимаю обувь и поднимаюсь к себе. Переодеваюсь. Солнышко за окном светит по-летнему ярко, но уже совсем не греет. Открываю форточку и долго всматриваюсь в пейзаж за окном. Становится вдруг так одиноко, что хочется выть. Разворачиваю к себе ноутбук, открываю и включаю музыку.

Слава обещал позвонить утром. Сейчас у них около шести утра. Буду ждать. Ждать.

Когда на экране вдруг начинает мигать входящий видео-вызов, в комнату неожиданно заглядывает мама.