Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 72

Джалила стала поворачивать голову то направо, то налево, и сузив глаза, словно находясь под действием воспоминаний и проповедей, а может, из-за хмеля в голове, продолжила:

— Он был фанатичным человеком, а я по натуре своей росла легкомысленной кокеткой, будто всосала кокетство с молоком матери. Когда я смеялась на верхнем этаже дома, мой смех возбуждал прохожих мужчин. Когда отец слышал мой голос, грозил кулаком и сыпал ругательствами. Но какой толк был от его воспитания для той, что овладела искусством флирта, кокетства и пения?!.. Воспитание обернулось зря потраченным временем. Отец мой отошёл в мир иной — в райские кущи. Мне же было суждено сделать все те ругательства, что он посылал в мой адрес, девизом в своей жизни… Таков уж этот мир… Да наградит вас всех Господь наш благом, и да убережёт от зла… Да не лишит Он нас всех мужей, и неважно, во грехе ли, в браке ли…

Из угла комнаты послышался смех, покрывший удивлённые перешёптывания, что раздавались тут и там. Видимо, они были вызваны контрастом между последней нескромной мольбой и теми выражениями, что ей предшествовали, и по видимому, внушавшими печаль, или между серьёзностью и невозмутимостью, которыми она прикрывалась, и открыто демонстрируемой в итоге насмешкой. Даже сама Амина — несмотря на всё своё смущение — не выдержала и улыбнулась, — опустив голову, чтобы скрыть улыбку. Остальные женщины отвечали так же, как и всегда на подобных собраниях на шутки пьяных певичек, предпочитая отшучиваться в свою очередь, и хотя иногда такие шутки задевали их, они хранили невозмутимость.

Пьяная певица продолжала свою историю:

— Отец мой, да будет земля ему пухом! — перед тем, как Аллах наградил его раем, привёл как-то в наш дом мужчину, такого же хорошего, как и он сам, и захотел выдать меня за него замуж, — тут она разразилась смехом… — Ну какое ещё замужество?!.. После всего того, что было, какой может быть разговор о браке?!.. И я себе сказала: «Джалила, ты же опозорилась, у тебя было столько связей…»

Она немного замолчала, чтобы вызвать ещё больший интерес, или чтобы насладиться этим вниманием, сосредоточенным на её персоне, которым она не удостоилась даже когда пела, затем сказала:

— Но Господь милостив. Мне сопутствовал успех, и за несколько дней до того, как выяснилась вся позорная правда, я убежала из дома с покойным ныне Хассуном Багалем, продавцом опиума. У него был брат-лютнист, что аккомпанировал певице Найзак, и научил меня игре на лютне. Ему понравился мой голос, и так я научилась петь. Он взял меня за руку и привёл в оркестр Найзак, место которой я заняла после её кончины. С тех пор я и занималась пением. У меня была целая сотня любовников и…, - она нахмурилась, вспоминая число бывших у неё мужчин, и повернулась к тамбуристке, спросив у неё. — Сколько точно их было, Фину?

Тамбуристка тот же час ответила:

— Сто пять…

Снова раздался смех, и несколько женщин, увлечённо слушавших историю певицы, зашикали на тех, что смеялись, чтобы певица могла продолжать рассказывать, однако та встала со своего места и направилась к двери, не обращая внимания на тех, что вопросительно смотрели на неё, и не отвечая им. Никто не настаивал, так как всем было известно о её капризном нраве: если ей чего-то хотелось, она сразу же поддавалась своему порыву. Она спустилась по лестнице и подошла к двери, что отделяла женскую половину дома, а затем прошла во двор. Её внезапное появление привлекло взгляды находившихся рядом мужчин, и она, помедлив, остановилась, чтобы все присутствующие могли её видеть, и получала удовольствие от их внимательных взглядов, обращённых к ней, в желании бросить вызов Саберу, пение которого было в самом разгаре. Её желание было исполнено, поскольку сразу несколько человек, словно позёвывая, повернулись в её сторону, и так от одного к другому, из уст в уста, передавалось её имя, пока это не почувствовал Сабер. Он хотя и был всецело поглощён своей песней, всё же заметил внезапно образовавшуюся брешь между ним и аудиторией, и поглядел в ту сторону, куда были устремлены их взоры, пока глаза его не остановились на Джалиле. Она издали смотрела на него, кичливо откинув назад голову под действием выпитого вина, и он был вынужден прерваться и сделать знак оркестру остановиться, затем приложил руки к голове, приветствуя её… Саберу тоже было известно о причудах Джалилы, но, в отличие от многих других, он знал и о том, какое у неё доброе сердце. Одновременно с тем он мог предположить, насколько было опасно идти поперёк её воли, и потому он высказывал ей своё почтение и симпатию без всякой сдержанности. Эта уловка удалась, и губы женщины расплылись в улыбке. Она закричала ему:

— Продолжай свою песню, господин Сабер, я пришла лишь затем, чтобы послушать тебя!

Гости зааплодировали и вернулись к Саберу, приветствуя его радостными возгласами.

Ибрахим Шаукат, старший брат жениха, подошёл к Джалиле и мягко спросил, не нужно ли ей чего-нибудь. Его вопрос напомнил ей об истинной причине, из-за которой она и пришла сюда, и она, в свою очередь, спросила его, обращая свой вопрос ко многим, и особенно к Ясину и Фахми:

— А почему я не вижу здесь господина Ахмада Абд Аль-Джавада?

Ибрахим Шаукат взял её под руку и, улыбаясь, провёл в гостиную, а Фахми и Ясин в это время удивлённо переглянулись и смотрели на неё до тех пор, пока она не исчезла за дверью. Не меньше их был удивлён и сам господин Ахмад, увидя, как Джалила вошла в гостиную и направилась к нему, покачиваясь. Он с тревогой глядел на неё, пока его товарищи с понимающей улыбкой обменялись взглядами, а она бросила всем сразу:

— Весёлого вам вечера, господа…

И уперла взгляд в Ахмада, но не сдержалась и залилась смехом. Насмешливо спросила:

— Тебя напугало моё появление, господин Ахмад?!

Тот сделал предупреждающий знак, указав на присутствие других гостей в зале, и серьёзным тоном сказал:

— Будь разумной, Джалила. Что тебя занесло сюда, все же смотрят?!

Она как бы в оправдание, но при этом продолжая насмешливо улыбаться, промолвила:

— Тяжело мне уйти отсюда и не поздравить тебя со свадьбой дочери!..

Он сконфуженно сказал:

— Благодарю, госпожа. Но разве ты не подумала, какое впечатление произведёт твой приход сюда на гостей, которые тебя заметили? Что им может прийти на ум?

Джалила ударила ладонью о ладонь и с упрёком сказала:

— Да, это самый лучший у тебя способ встретить меня!.. — затем обратившись к его товарищам. — Призываю вас в свидетели, господа. Этот мужчина не пожалеет меня, пока не раскроет мой секрет. Посмотрите, он не может больше меня видеть…

Ахмад махнул рукой, как будто говоря: «Не подливай масла в огонь», и с надеждой произнёс:

— Видит Бог, я совсем не сержусь, что ты пришла. Сама видищь, я в затруднительном положении…

Тут господин Али, будто напоминая ей о чём-то важном, что не следовало забывать, сказал:

— Вы ведь были когда-то любовниками, и расстались друзьями. Вы же не мстили друг другу, однако его жена сейчас наверху, а сыновья — за дверью…

Упорно продолжая его сердить, она сказала:

— Зачем ты притворяешься набожным в кругу семьи, когда на самом деле ты такой распутник?

— Он бросил на неё протестующий взгляд и сказал:

— Джалила!.. О, нет силы и могущества ни у кого, кроме как у Аллаха!

— Джалила или Зубайда, а, святой угодник?!

— Достаточно мне Аллаха, а Он — лучший покровитель…

Она вскинула брови, поглядев на него, точно так же, как до того глядя на Аишу, но на этот раз не от восхищения, а в насмешке над ним, и спокойным серьёзным тоном — тоном судьи, выносящим приговор, промолвила:

— Да какая мне разница, в конце-то концов, кто твоя любовница — Зубайда или кто-либо ещё! Матерью клянусь, мне жалко только, что ты катаешься в пыли, после того как по уши, — она указала на свои уши, — искупался в сливках…

В этот момент господин Мухаммад Иффат поднялся — он ближе всех сидел к ней — в страхе, что она опьянеет ещё сильнее, и тогда случится непоправимое, взял её за руку и легонько увлёк к двери, прошептав ей на ухо: