Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 59

— У вас своя религия, а у меня своя[40].

То есть при этом он не стремился слепо применять собственные убеждения к другим людям, ибо хорошо умел отделять хорошее от плохого, хотя и не отдавался всему тому, что есть «хорошо», склонный по своему традиционному нраву к строгости, и даже считал посещение его женой гробницы Хусейна преступлением, заслуживающим самого жестокого наказания, которое он вынес только во втором своём браке.

Вот почему приветствие Умм Мариам вызвало у него такое удивление, сопряжённое с какой-то тревогой, хотя он не думал ничего плохого о её нравственном облике. За дверью послышалось лёгкое покашливание, и он понял, что посетительница так предупреждает его о своём приходе. Она вошла в комнату, закутанная в чёрную вуаль, закрывающую её лицо, из которой проступали лишь подведённые сурьмой тёмные глаза. Тело у неё было дородное, мясистое с покачивающимся задом. Она подошла к Ахмаду. Он встал, приветствуя её, и протянул руку со словами:

— Добро пожаловать, вы почтили этот дом и его обитателей.

Она протянула ему руку, обмотав её краешком своего покрывала, и сказала:

— Да возвысит Господь наш могущество ваше, господин…

Он предложил ей сесть. Она села, а следом и он сам, и угодливо спросил:

— Как поживает господин Мухаммад?..

Вздохнув, она громко ответила, так, словно этот вопрос навевал грусть:

— Слава Аллаху, Которого даже в горе следует благодарить. Да смилостивится Господь наш над всеми нами…

Ахмад с сожалением кивнул головой и пробормотал:

— Да подарит Господь наш ему терпение и здоровье…

За этими учтивыми фразами последовало недолгое молчание, и соседка приготовилась начать серьёзный разговор, ради которого и пришла, словно певица, что готовится исполнить песню после музыкального вступления. Ахмад же скромно опустил взор, но улыбка осталась на его губах, и говорила о том, что он готов выслушать её:

— Господин Ахмад, своим великодушием вы являете образец для всего нашего квартала. Вы никогда не отвергали просьб, с которыми к вам направлялись те, кто просил вас о заступничестве.

Ахмад, задаваясь про себя вопросом: «Интересно, что же за всем этим стоит?!», живо произнёс:

— Да простит Аллах…

— Дело, по которому я пришла сюда в такой час — навестить сестрицу мою, Умм Фахми. Но каков же был мой ужас, когда я узнала, что её нет дома, и вы гневаетесь на неё!..

Женщина замолчала, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели её слова на соседа и услышать, что он об этом думает, однако тот хранил молчание и не произнёс ни слова, будто не найдя, что сказать. Вместе с тем, он почувствовал какой-то дискомфорт из-за того, что она начала эту тему, хотя улыбка по-прежнему оставалась на его устах…

— Найдётся ли более благородная женщина, чем Умм Фахми?! Она такая умная и стыдливая, мы с ней более двадцати лет как соседки, и за всё это время мы не слышали от неё ни одного плохого слова. Может ли быть такое, что она совершила какую-нибудь подлость, достойную гнева такого справедливого человека, как вы?!

Ахмад упорно продолжал молчать, игнорируя её расспросы, а потом ему в голову пришла мысль, которая лишь усилила его неприятные ощущения… А случайно ли пришла эта женщина в его дом, или её заранее позвали сюда?!.. Но кто? Хадиджа?… Или Аиша?.. А может, сама Амина?.. Они все неутомимо защищали свою мать. Разве сможет он забыть, как Камаль осмелился завопить прямо ему в лицо, требуя вернуть ему мать? Потом за этот поступок он получил крепкую взбучку, так что искры из глаз летели.

— Какая же она добрая женщина! Она не заслуживает наказания… И какой же вы великодушный господин, вам не престало так жестоко обращаться с ней. Это всё проклятый шайтан виноват, да посрамит его Аллах! Куда лучше нам бороться с его порочными кознями…

Тут он почувствовал, что хранить молчание стало тяжелее, чем терпеть все эти любезности гостьи, и он намеренно лаконично сказал:

— Да исправит дела наши Господь Всемогущий…

Умм Мариам, приободрённая тем, что ей, наконец, удалось постепенно вовлечь его в разговор, с воодушевлением произнесла:

— До чего же мне тягостно, что наша добрая соседка оставила свой дом, проведя в нём все эти долгие годы с честью и достоинством…

— Река вернётся в своё русло, но для всякой вещи есть свой срок…

— Вы брат мне, даже ещё дороже брата, больше я ни слова не прибавлю к этому!..

Тут случилось нечто удивительное, что не ускользало от его зоркого внимания, и отпечаталось в нём, словно далёкое землетрясение, зафиксированное в наблюдательном пункте, каким бы незначительным оно ни было. Ему показалось, что в тот момент, когда она произнесла «Вы брат мне», то её голос прозвучал очень нежно и мелодично, а когда она сказала: «даже ещё дороже брата», звучный голос её был полон тепла и снисхождения, и в атмосфере смущения он прозвучал словно ароматное дуновение. Ахмад удивился и спросил себя, в чём же причина всему этому. Он был больше не в состоянии смотреть в пол, и медленно, недоверчиво поднял глаза на неё, украдкой бросил взгляд, и в противовес своим ожиданиям, обнаружил, что она тоже смотрит на него своими подведёнными глазами. Грудь его вздымалась от волнения; он снова быстро опустил взор в замешательстве и изумлении, а потом продолжил разговор, дабы скрыть своё волнение:

— Благодарю вас за то, что оказали мне честь, назвав своим братом…

И снова он спросил себя, смотрела ли она на него «так» за всё время их разговора, или просто их взгляды внезапно встретились? И что тогда следует думать о ней, раз она не опустила стыдливо глаза, когда их взгляды встретились? Но очень скоро собственные идеи рассмешили его, и он сказал себе, что этот его интерес к женщинам, да ещё опытность в таких делах обострили в нём недоверчивость, и что на самом деле, всё, конечно же, далеко не так, как он себе представляет. Или из-за того, что эта женщина из тех, кто самым естественным образом, по природе своей источают вокруг себя нежность, а те, кому это не известно, считают это флиртом, хотя это вовсе не флирт. И дабы удостовериться в том, что мнение его верное, так как ему всё ещё требовалось убедиться в своей правоте, он набрался храбрости и снова поднял на неё глаза. И к своему ужасу увидел, что она пристально смотрит на него. На этот раз он осмелел и тоже ненадолго уставился на неё. Она всё так же продолжала глядеть на него покорным и смелым взглядом, пока он не опустил глаза уже в полном смущении. Тут до ушей его долетел её мягкий голос:

— Вот теперь, высказав свою просьбу, я посмотрю, на самом ли деле я привлекла ваше внимание…

«Привлекла моё внимание?!.. Если бы она произнесла эту фразу не в такой вот наэлектризованной, насыщенной чувствами, смущением и сомнениями атмосфере, то никакого впечатления после себя не оставила бы. Но сейчас..?!»

Он снова посмотрел на неё с немалым замешательством, и в глазах её прочёл определённый смысл, смущавший его предположения. Неужели то, что он чувствует, правда? И возможно ли, что она выступает просто как заступница его жены?.. Но имея такой опыт с женщинами, какой был у него, в глазах его всё это выглядело весьма странно. Игривая женщина, у которой муж-паралитик. Его внутренние ощущения наполнились радостью и гордостью. Но когда же родилась эта симпатия?.. Долго ли выжидала она подходящего случая?.. Не за тем ли она однажды зашла в его лавку, а он был так щедр с ней… Но ведь лавка это не то место, где такая женщина, как она, может удостовериться в своей беспрецедентной способности вселять страсть, как это делала Зубайда-певица. Если бы это было так, то перед ним ещё одна «Зубайда», только в обличье порядочной дамы, и тогда нет ничего странного в том, что он не знает, что у неё на уме. Ему были хорошо известны шлюхи, но при этом он питал чуть ли не благоговейное почтение к своим соседям.

«Так что у неё на уме, и как ему ответить ей?… „Вы привлекли моё внимание больше, чем полагаете“. Красивое выражение, но она может увидеть в нём положительный ответ на свою просьбу».