Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 12

— На словах или же на деле?

Тоном, не скрывающим недовольства, он ответил:

— И на словах, и на деле, молитвой, постом, милостыней, поминанием Аллаха и стоя, и сидя. И что же, если после всего этого я развлекал себя какой-нибудь забавой, которая никому не вредит и не заставляет забыть то, что предписано религией? Да неужто Господь запретил лишь то да это?

Шейх вскинул брови и закрыл глаза, что свидетельствовало о том, что его не убедить, а затем пробормотал:

— О, какая самозащита! Но всё равно ты на ложном пути!

Недовольство Ахмада внезапно сменилось привычным весельем, и он доброжелательно вымолвил:

— Аллах Прощающий и Милосердный, о шейх Абдуссамад, и я не представляю, чтобы Он, Всемогущий и Великий, всегда гневался или был в мрачном духе, ведь даже месть Его — это скрытое милосердие. Я высказываю Ему всю свою любовь, всё преклонение, смирение и творю добрые деяния в десятикратном размере…

— Ну что до добрых деяний, то это тебе на пользу…

И Ахмад сделал знак Джамилю Аль-Хамзави принести подарок для шейха, радостно сказав:

— Довольно нам Аллаха; как прекрасен этот Попечитель и Хранитель!

Его помощник принёс свёрток, и он взял его и протянул шейху, радостно произнеся:

— Вам на здоровье…

Шейх принял его и сказал:

— Да воздаст тебе Аллах изобильным пропитанием, и да простит Он тебя…

Ахмад пробормотал:

— Амин, — затем, улыбаясь, спросил. — Разве вы сами никогда не были из числа таких вот, о шейх, господин наш?!

Шейх рассмеялся и сказал:

— Да простит тебя Аллах! Ты великодушный и щедрый человек, и поэтому я предостерегаю тебе — не пей больше. Это не подходит тебе. Это не то, что требуется от торговца…

Господин Ахмад с удивлением спросил:

— Так ты побуждаешь меня забрать свой подарок?

Шейх поднялся и сказал:

— Этот подарок не стоит выше намерения. Всегда есть и другие подарки, о сын Абд Аль-Джвада. До свидания. Мира и благословения Аллаха тебе…

И шейх быстро покинул лавку и скрылся из виду. А господин Ахмад задумался о том, что же вызвало спор между ним и шейхом, затем воздел руки к небу в мольбе и произнёс:

— О Господь, прости мне и будущие, и прошлые грехи. О Господь, поистине, Ты Прощающий, Милосердный.

8

После полудня, ближе к вечеру, Камаль вышел из школы «Халиль Ага», колеблясь в полноводном потоке учеников, что столпились и заградили путь, но потом разошлись кто куда: одни в квартал Дараса, другие — на Новую дорогу, а остальные — на улицу Хусейна. Отдельные группы столпились вокруг бродячих торговцев, что с нагруженными корзинами встречались на пути потока учеников на развилке дорог: в них были семечки, арахис, финики, халва, и прочее. В такой час на дороге всегда была драки, затевавшиеся то тут, то там между учениками, вынужденными днём во время уроков держать в секрете свои разногласия во избежание наказания в школе. До того уже не раз ему доводилось ввязываться в драку, что случалось очень редко: может быть, не более двух раз за два года, что он проучился в школе, но не из-за того, что разногласий с ними у него было немного — фактически они не были столь уж редкими, и не из-за ненависти к дракам, ибо необходимость сторониться их вызывала у него глубокое сожаление. Однако с приближением многочисленной группы школьников постарше он и его сверстники, бывшие в школе чужаками, путались в своих коротких штанишках среди тех, которым было по пятнадцать лет, а многим и почти под двадцать: они пробивали себе дорогу хвастовством и заносчивостью, у некоторых даже уже появились усы. Они были из тех, кто нападал на него во дворе школы без всякой причины, выхватывал у него из рук книгу и швырял её подальше, словно мяч, или отбирал у него какую-нибудь еду и совал себе в рот без позволения, не прерывая разговора. У Камаля было желания лезть в драку — только этого ещё не хватало- и он подавлял это желание, оценивая последствия, не откликаясь, пока его не начинал звать кто-то из его младших товарищей. Тогда нападение на него он встречал атакой, переводя дух, и возмещая подавленное в себе чувство гнева, а также возвращая уверенность в собственных силах. Но хуже драки и бессилия было только нахальство нападающих, оскорбления и ругательства, что доходили до его ушей, и неважно, о нём ли самом они говорили, или о ком-то другом. Смысл чего-то он понимал, и это предостерегало его, но было и то, о чём он попросту не ведал, и повторял это у себя дома с самыми лучшими намерениями. Но дома это вызывало бурю ужаса, и жалобы доходили до школьного надзирателя, который был другом его отца. Однако злополучный рок сделал одним из двух его противников в тех двух драках, в которые он ринулся, хулигана, известного в квартале Дараса. На следующий вечер после драки мальчик обнаружил, что целая банда молодых ребят, над которыми витала злая аура, поджидает его у ворот школы, и все они были вооружены палками. Когда его противник указал на него, он понял, что нужно делать ноги, осознав, какая опасность его ожидает, и отступил, чтобы бежать в школу и попросить помощи у надзирателя. Но и тот напрасно пытался разогнать банду и отвлечь её от мишени: они нагрубили ему, так что он даже был вынужден позвать полицейского, чтобы тот проводил мальчика до дома. Надзиратель навестил его отца в лавке и поведал ему об опасности, что грозит мальчику, посоветовав ловко уладить это дело по-доброму. Тогда Ахмад обратился к некоторым своим знакомым торговцам из квартала Дараса, и они пошли домой к тем хулиганам, чтобы заступиться за мальчика. Вот тут-то Ахмад привлёк на помощь своё знаменитое великодушие и деликатность, пока ему не удалось их смягчить, и они не принесли мальчику свои извинения, и даже пообещали заступаться за него как за своего. День ещё не подошёл к концу, как господин Ахмад отправил к ним человека, что отнёс им подарки, и тем самым спас Камаля от палок этих хулиганов. Однако это было похоже скорее на человека, что просит у огня защиты от зноя, ибо палка его отца так гуляла по его ступням, как не могли сделать и десятки палок хулиганов.

Мальчик вышел из школы под звонок колокольчика, возвещавшего о конце учёбы. Это вселило в его душу радость, равную в те дни разве что радости от лёгкого ветерка свободы, который он вдыхал по ту сторону школьных ворот с раскрытой грудью. Ветерок не стёр из его сердца отголосков последнего и любимого им урока — урока религиоведения. Шейх сегодня читал им из суры «Джинны» такой айат: «Скажи: „Дошло до меня, что несколько джиннов подслушали…“», и толковал его им. Он сосредоточился на нём всем своим сознанием, и несколько раз даже поднимал руку спросить про непонятные места. Учитель же проявлял к нему благосклонность и хвалил за то, что он с таким интересом слушает урок и хорошо запоминает суру, и внимательно отвечал на его вопросы — что редко выпадало на долю кого-либо из учеников. Шейх начал рассказывать о джиннах и их разрядах, о том, что среди них есть мусульмане, и особенно о тех, которые в конце концов одержат победу над джиннами, так же как и над своими собратьями — людьми, и попадут в рай. Мальчик запоминал наизусть каждое слово, что произносил учитель, и не переставая повторял его про себя, даже в то время, пока переходил дорогу, направляясь в лавку с жареными пирожками, что была на другой стороне улицы. Учитель знал о его увлечении религией, и что он не просто так, для себя, учит уроки, а для того, чтобы повторить дома матери всё, что запомнил из них, как уже привык делать с начальной школы. Он рассказывал ей обо всём, и в свете этой информации она воскрешала в памяти то, что узнала когда-то от своего отца, который был шейхом в Университете Аль-Азхар. Так они долго сидели и совместно повторяли всё то, что знали, затем он заставлял её учить новые суры из Корана, которые она ещё не знала.

Он подошёл к лавке с пирожками, и протянул свою маленькую ручку, в которой было несколько мелких монет — миллимов, — что он берёг с утра. Затем съел пирожок с огромным удовольствием, которое он испытывал лишь в такие моменты, как сейчас, из-за чего часто мечтал стать однажды владельцем кондитерской лавки, чтобы есть все эти сладости самому, вместо того, чтобы продавать их. После этого он продолжил свой путь по улице Хусейна, обкусывая пирожок и радостно напевая. Он напрочь забыл, что был весь день взаперти дома: ему запретили выходить из-за игр и шуток, а также о том, что иногда по голове ему доставалось от палки учителя. Но несмотря на всё это, у него не было абсолютной ненависти к школе, так как в её стенах он удостаивался похвалы и одобрения из-за успехов в учёбе, что во многом были заслугой его брата Фахми. Но отец не удостаивал его и десятой доли такой же похвалы.