Вся правда о Муллинерах (сборник) (СИ) - Вудхауз Пэлем Грэнвилл - Страница 5

— Вилы, милая, — сказал Джордж. — Но поверьте мне, как человеку, проверившему это на опыте, что применение они находят не только в сельском хозяйстве.

И с этого дня (заключил свой рассказ мистер Муллинер), хотите верьте, хотите нет, в речи Джорджа не осталось и следа каких-либо дефектов. Теперь он признанный оратор на всех политических собраниях на мили вокруг и стал настолько оскорбительно самоуверенным, что не далее как в прошлую пятницу ему поставил фонарь под глазом хлеботорговец по фамилии Стаббс. Вот так-то!

Грядет заря

Человек в углу отхлебнул темного эля и принялся растолковывать мораль истории, которую только что поведал нам.

— Да, джентльмены, — сказал он. — Шекспир был прав. «Есть божество, что наши завершает цели, пусть мы замысливали и не так».

Мы кивнули. Он рассказывал про свою любимую собаку, которая недавно по какой-то ошибке была допущена на кошачью выставку по классу короткошерстных трехцветной окраски и получила первый приз. А потому мы все сочли цитату удачно выбранной и весьма уместной.

— Да, поистине так, — сказал мистер Муллинер. — Нечто похожее произошло с моим племянником Ланселотом.

На вечерних наших собраниях в зале «Отдыха удильщика» мы давно натренировались верить практически всему, что касалось родственников мистера Муллинера, но это, решили мы, уж слишком.

— Вы хотите сказать, что ваш племянник Ланселот получил приз на кошачьей выставке?

— Нет-нет, — поспешно ответил мистер Муллинер. — Разумеется, нет. Я ни разу в жизни не отклонялся от правды и надеюсь, так будет и впредь. Ни один Муллинер не получил приза на кошачьей выставке. Более того: ни один Муллинер, насколько мне известно, на них не выставлялся. Я же хотел сказать лишь, что история моего племянника Ланселота служит подтверждением того, что мы не знаем, какие сюрпризы готовит нам будущее, в не меньшей степени, чем история собаки этого джентльмена, которая во всем сколько-нибудь существенном внезапно преобразилась в короткошерстную трехцветную кошку. История довольно любопытная и прекрасно иллюстрирует такие присловья, как «кто его знает» и «самый темный час наступает перед зарей».

Мы встречаемся с моим племянником Ланселотом (начал мистер Муллинер), когда ему исполнилось двадцать четыре года и он, только-только покинув Оксфорд, отправился провести несколько дней в Каусе со стариком Иеремией Бриггсом, основателем и владельцем прославленных «Пикулей Бриггса к завтраку», на яхте последнего.

Этот Иеремия Бриггс приходился Ланселоту дядей по материнской линии и всегда принимал в мальчике горячее участие. Именно он послал Ланселота в университет, и заветной мечтой Бриггса было увидеть племянника, завершившего образование, в своей фирме. Поэтому бедный старик был потрясен, когда в первое же утро на палубе яхты Ланселот, выразив величайшее уважение к пикулям как классу, наотрез отказался поступить в фирму и изучить дело с самого низа и доверху.

— Дело в том, дядя, — сказал он, — что я наметил для себя совсем иное будущее. Я — поэт.

— Поэт? Когда ты почувствовал первые симптомы?

— Вскоре после того, как мне стукнуло двадцать два.

— Ну, что же, — сказал старик, подавив первый естественный приступ отвращения, — не вижу, почему это препятствует нашей совместной работе. В моем деле я постоянно прибегаю к поэзии.

— Боюсь, я не сумею принудить себя коммерциализировать мою Музу.

— Молодой человек, — сказал мистер Бриггс, — если бы на мою фабрику явился репчатый лук с такой головкой, как ваша, я отказался бы его замариновать.

Он, спотыкаясь, спустился по трапу вне себя от негодования. Но Ланселот лишь слегка рассмеялся. Он был молод, стояло лето, небо было синим, солнце сияло, и в мире властвовали не огурцы и не лук, но Романтика и Любовь. О, как он жаждал, чтобы вдруг откуда-нибудь появилась какая-нибудь восхитительная девушка, чтобы он мог излить на нее все чувства, которые бурлили в нем уже не одну неделю.

И тут он увидел ее!

Она наклонялась над поручнем яхты, стоявшей у причала ярдах в сорока от их судна, и едва Ланселот узрел ее, как сердце в его груди запрыгало, точно юный корнишончик в кипятильном чане. В ней, мнилось ему, сосредоточилась вся красота всех веков. Рядом с этой девушкой Клеопатра показалась бы просто смазливой хористкой, а Елена Прекрасная сошла бы за ее невзрачную сестру. Он все еще смотрел на нее, будто в трансе, когда прозвонил колокол к завтраку, и ему пришлось спуститься вниз.

На протяжении всей трапезы, пока его дядя рассуждал о маринованных грецких орехах, Ланселот пребывал в мечтах. Он считал минуты, с нетерпением ожидая той, которая позволит ему вернуться на палубу и вновь предаться созерцанию. Судите же о степени его разочарования, когда, взлетев вверх по трапу, он увидел, что заветная яхта исчезла. Тут он вспомнил, что на исходе завтрака вроде бы слышал какой-то скрежет, какое-то лязганье, но в тот момент просто решил, что это его дядюшка вкушает черешок сельдерея. Слишком поздно он понял, что то гремела поднимаемая якорная цепь. Хотя в сердце своем и мечтатель, Ланселот Муллинер не был лишен практической жилки. Обдумывая случившееся, он вскоре составил примерный план, как напасть на след незнакомки, блеснувшей в его жизни и исчезнувшей из нее со столь трагической стремительностью. Подобная девушка — красивая, грациозная и, насколько он мог судить на таком большом расстоянии, удивительно гибкая — не могла не любить танцевать. Следовательно, подсказывала логика, рано или поздно он встретит ее в том или ином ночном клубе.

И он предпринял обход ночных клубов. Едва полиция совершала налет на один, как он отправлялся в другой. И до истечения месяца он таким манером посетил «Лиловую Мышь», «Алую Сколопендру», «Сердитый Сыр», «Веселого Прохиндея», «Мирную Мирабель», «Кафе де Бульон», «У Билли», «У Милли», «У Айка», «У Майка», а также «Ветчину с Говядиной». И именно в «Ветчине с Говядиной» он наконец нашел ее.

Как-то вечером он отправился туда в пятый раз — главным образом потому, что там выступала пара профессиональных танцоров, к которым он воспылал неприязнью, каковую разделяли с ним буквально все мыслящие лондонцы. Ему упорно мнилось, что уж в этот-то вечер партнер, крутя свою партнершу за руки, нечаянно выпустит их и она сломает себе шею. Хотя постоянные разочарования несколько притупили первоначальный энтузиазм, надежда его еще не покинула.

На этот раз профессиональная пара выступила и удалилась, как обычно, целая и невредимая, но Ланселот даже не заметил этого. Все его внимание сосредоточилось на девушке, сидевшей по ту сторону зала, но прямо напротив него. Вне всяких сомнений, это была Она.

Ну, вы знаете поэтов. Если их эмоции взболтать как следует, они ведут себя не как мы, скучные прозаичные субъекты. Они начинают учащенно дышать через нос и берут стремительный старт. Одним прыжком Ланселот перенесся через зал, а сердце его барабанило, точно соло на бис какого-нибудь прославленного ударника.

— Потанцуем? — сказал он.

— А вы умеете танцевать? — сказала девушка.

Ланселот засмеялся небрежным смехом. Как-никак он получил прекрасное университетское образование и не преминул извлечь из него пользу. Он был человеком, не допускавшим, чтобы его левое бедро ведало, что правое творит.

— Я — любимый сын старины полковника Чарльстона, — сказал он просто.

Тут будто чугунная решетка внезапно упала на лист жести, вслед за чем загремел набат, завыли подвергаемые мучениям кошки, ухнула парочка паровых молотов, возвещая их натренированным ушам, что заиграл оркестр. Схватив девушку с бесцеремонностью, которая в любом другом месте обрекла бы его на тридцать суток тюремного заключения, предваренного суровым репримандом судьи, Ланселот принялся проталкивать покорную его воле девичью фигурку сквозь человеческое море, пока они не оказались в самом центре водоворота. Там, лишенные возможности продвинуться дальше хоть на шажок, они предались экстазу танца, тщательно вытирая подошвы о натертый паркет и порой втыкая локоть в слишком близко придвинувшиеся ребра какого-нибудь незнакомца.