Вся правда о Муллинерах (сборник) (СИ) - Вудхауз Пэлем Грэнвилл - Страница 112

Мистер Муллинер умудренно кивнул.

— Что правда, то правда, — согласился он, — и, полагаю, всякий раз, когда под каким-нибудь обрывом находят куски семейного поверенного, Большая Четверка Скотленд-Ярда тут же устраивает облаву на всех окрестных виконтов.

— Баронеты будут похуже виконтов, — свирепо заявил Пинта Портера. — Меня только в прошлом месяце один облапошил с коровой.

— Графы будут похуже баронетов, — возразил Виски С Лимонным Соком. — Я бы мог вам такое порассказать про графов!

— А как насчет кавалеров ордена Британской империи? — угрюмо осведомился Темный Эль. — Если хотите знать мое мнение, этим О.Б.И. пальца в рот не клади.

Мистер Муллинер вздохнул.

— Беда в том, — сказал он, — что как ни горько говорить об этом, но вся британская аристократия пронизана и опутана безнравственностью. Осмелюсь предположить, что булавка, наугад вонзенная в любую страницу справочника Дебретта, обязательно проткнет фамилию пэра, чья совесть чернее сажи. А если кто-нибудь в этом сомневается, история моего племянника Адриана Муллинера, частного сыщика, послужит неопровержимым доказательством.

— А я и не знал, что у вас есть племянник — частный сыщик, — сказал Виски С Лимонным Соком.

О да! Сейчас он удалился от дел (начал мистер Муллинер), но одно время мог затмить на избранном им поприще кого угодно. Простившись с Оксфордом и испробовав два-три занятия, которые не пришлись ему по вкусу, он обрел свою нишу, став партнером в фирме «Уиджери и Бун, агенты по расследованиям», Аберлмар-стрит. На втором году своего пребывания в этой солидной старинной фирме он познакомился с леди Миллисент Шиптон-Беллинджер, младшей дочерью пятого графа Брангболтона, и отдал ей свое сердце.

Свело молодую парочку «Дело об исчезнувшем скотч-терьере». В чисто профессиональном смысле мой племянник никогда не ставил это дело в один ряд с наиболее блистательными плодами своего дедуктивного метода, однако, учитывая все последствия, я думаю, он имел полное право считать его венцом своей карьеры. А произошло вот что: он встретил в парке заблудившееся животное, по адресу и фамилии на ошейнике пришел к дедуктивному заключению, что оно принадлежит леди Миллисент Шиптон-Беллинджер, Аппер-Брук-стрит, 18а, в заключение своей прогулки отнес его туда и вернул владелице.

«Задачка для младенца» — вот фраза, с какой Адриан Муллинер небрежно пожимал плечами, если кто-нибудь упоминал при нем это расследование, однако леди Миллисент не могла бы отнестись к случившемуся с большим энтузиазмом и восторгом, будь оно верхом дедуктивной проницательности. Она окружила моего племянника поклонением, пригласила его войти в дом и выпить чаю с поджаренным хлебом, сандвичами с анчоусами и двумя сортами кекса, после чего они расстались, связанные даже на столь ранней стадии своего знакомства чувством несколько более теплым, чем простая дружба.

Да, я убежден, что девушка влюбилась в Адриана столь же молниеносно, как и он в нее. Ее ослепительная красота — вот что очаровало его. Она же, полагаю, была покорена не только правильностью его черт, каковая — как и у всех Муллинеров — не оставляла желать лучшего, но и тем, что он был брюнет с неизъяснимой грустью в глазах.

Грусть эта, собственно говоря, объяснялась несварением желудка, которым он страдал с детства, но девушка, естественно, усмотрела в ней признак великой романтической души. Никто, почувствовала она, не может казаться столь серьезным и печальным, если в нем нет скрытых глубин.

Понять ее нетрудно. Всю жизнь ее окружали безмозглые юнцы, которые посредством моноклей добывали подобие зрения из своих глаз, а что до увлекательных разговоров, то их силы окончательно истощались после вопроса, побывала ли она на выставке в Королевской академии искусств или не принести ли ей стакан лимонада. И брюнет с проницательными глазами вроде Адриана Муллинера, который интересно и непринужденно рассуждал об отпечатках подошв, психологии и преступном мире, не мог не покорить ее.

Но как бы то ни было, их любовь расцвела с удивительной быстротой. Не прошло и двух недель после их первой встречи, как Адриан, угощая Миллисент завтраком в «Кровавом пятне», детективном клубе на Руперт-стрит, сделал ей предложение и получил согласие. И можно с уверенностью сказать, что в следующие двадцать четыре часа во всем Лондоне, включая и ближние пригороды, не нашлось бы частного сыщика счастливее Адриана.

Однако на следующий день, когда он вновь угощал Миллисент завтраком, его встревожило выражение на ее лице, в котором его натренированный взгляд тотчас опознал душевную муку.

— Ах, Адриан, — сказала девушка прерывающимся голосом, — случилось самое ужасное. Мой отец и слушать ничего не хочет о нашем браке. Когда я объяснила ему, что мы помолвлены, он сказал «ха!», причем несколько раз, и прибавил, что никогда в жизни не слышал подобной дьявольской чепухи. Видишь ли, после неприятностей с моим дядей Джо в тысяча девятьсот двадцать восьмом году он терпеть не может сыщиков.

— Мне кажется, я не знаком с твоим дядей Джо.

— Ты сможешь заполнить этот пробел в будущем году. С учетом хорошего поведения, он должен вернуться к нам где-то около июля. И еще одно…

— Неужели еще что-то?

— Да. Ты знаешь сэра Джаспера Эдлтона, О.Б.И.?

— Финансиста?

— Отец хочет, чтобы я вышла за него. Ну не ужасно ли это?

— Бесспорно, мне доводилось слышать вещи и поприятнее, — согласился Адриан. — Тут есть над чем поразмыслить.

Размышление над злополучностью своего положения самым неблагоприятным образом подействовало на диспепсию Адриана Муллинера. Если в течение последних двух недель, пребывая в экстазе от свиданий с Миллисент и дедуктивно заключив, что она платит ему взаимностью, он совсем забыл о своем желудке, то теперь приступы несварения возобновились, став еще мучительнее. Наконец после бессонной ночи, в течение которой он испытал все эмоции человека, беззаботно проглотившего дружную семейку скорпионов, Адриан решил обратиться к специалисту.

Специалист был одним из тех современных энтузиастов, которые презирают обветшалые формулы и рецепты более консервативной массы представителей медицинской профессии. Он тщательно осмотрел Адриана, затем откинулся на спинку кресла и сложил кончики пальцев.

— Улыбайтесь! — сказал он.

— Что? — сказал Адриан.

— Улыбайтесь, мистер Муллинер!

— Вы сказали: улыбайтесь?

— Вот именно. Улыбайтесь.

— Но, — веско возразил Адриан, — я только что потерял единственную любимую девушку в моей жизни.

— Вот и прекрасно, — сказал холостой специалист. — Ну же! Начинайте улыбаться.

Адриан был несколько сбит с толку.

— Послушайте, — сказал он, — при чем тут улыбки? Мы, если память мне не изменяет, говорили о моем желудочном соке. А теперь каким-то таинственным образом сползли на тему улыбок. Что, собственно, вы подразумеваете под этим своим «улыбайтесь»? Я вообще никогда не улыбаюсь. Да, да, с той самой минуты, когда дворецкий, споткнувшись о спаниеля, опрокинул судок с растопленным маслом на мою тетю Элизабет, я ни разу не улыбнулся. Тогда мне было двенадцать.

Специалист кивнул:

— Вот именно. Потому-то ваш желудочный тракт и досаждает вам. Диспепсия, — продолжал он, — как признают теперь прогрессивные представители нашей профессии, носит чисто психологический характер. Мы не лечим ее порошками и микстурами. Единственное лекарство от нее — счастье. Будьте веселы, мистер Муллинер. Будьте бодры. А если это не в ваших силах, то по крайней мере улыбайтесь. Простая разминка смеятельных мышц сама по себе уже благотворна. Идите в мир и каждую свободную минуту улыбайтесь во что бы то ни стало.

— Вот так?

— Шире, шире!

— А теперь?

— Уже лучше, — сказал специалист, — но все еще не так эластично, как хотелось бы. Естественно, вам нужно напрактиковаться. Разумеется, мышцы не могут сразу с легкостью выполнять непривычную функцию. Я уверен, вы справитесь и скоро все пойдет на лад.

Он смерил Адриана задумчивым взглядом.