Чужой среди своих 3 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 47

Цифры, то бишь проценты, вышли столь грандиозными, что я не поверил сам себе. Не… ну не может этого быть! Не может же, да?

— Может, — не согласился со мной отец, достав папиросы, — я сам… хм, много где побывал, и тоже подсчитывать пытался. Здесь ещё ничего… вот комсомольские стройки или лесоповал, это да!

— … я, — он прервался, переворачивая рулон толя, наваленный на доски, — Чёрт!

— Что такое? — поинтересовался я.

— Да мазут, — с досадой отозвался отец, — будь он неладен! Нормальный брус, но куда такое в дом? Вонять же будет! Только в печку зимой, и то, если не готовить!

Беседуя о разном и перескакивая с темы на тему, мы бродим по обочине, потихонечку обрастая нужным и помечая в голове, где что лежит. Это сейчас нам не нужен толь или шифер, а там как повернётся…

Отогнав прочь депрессивные мысли о том, что здесь, ну или в аналогичных условиях, нам, возможно, придётся жить годами, перевязал собранные доски, вскидывая их на плечо и давя тоску. Неужели я так нагрешил в прошлой жизни? Почему сюда…

Вернувшись, перекусили на скорую руку, и, открыв дверь нараспашку перед любопытствующими соседями, чуть ли не за час сколотили вполне приличный стол, кровать для меня, и полки, громко и напоказ сетуя на то, что вот так, наскоро, это конечно не то… и что потом надо будет сделать нормальную мебель.

Работаем мы лихо, и, оба рукастые, наловчившиеся с мебелью, ещё и, как мне кажется, красиво.

Соседи, любопытствуя и ничуть не смущаясь, проходят мимо, глазея, заходят и задают вопросы. Поскольку атмосфера у нас в комнате царит рабочая, то в основном по работе, переглядываясь и прикидывая степень рукастости…

… а на неудобных вопросах мы внезапно глохли, погружались в работу, и чуть погодя переводили разговор на нужное нам. Мы же, блин, впечатление производим… и кажется, произвели.

У той, что с зобом, аж глаза стеклянные стали, и когда мы столкнулись с ней в коридоре, улыбнулась так сладко и заискивающе, что стало ясно — подойдёт по-соседски, с просьбами и просьбишками, а вернее всего — задолбает… Ну да и чёрт с ней!

На шею если сесть попытается, то навернётся, пытаясь, а по мелочи, в обмен на хвалебные отзывы о нас, таких хороших, так почему бы и нет? Это ж, при грамотном применении и толике везения — ресурс!

— Матрасы нужно купить, — сказала мама, поджимая губы и уже жалея о широком жесте, которым мы оставили большую часть нажитого новым жильцам. Сейчас, наверное, она уже нашла с десяток вариантов, как можно было ответить, отреагировать иначе, понести меньшие потери…

… ну да знакомо, сам такой. Семейное.

Как это у французов называется? Кажется, «Остроумие на лестнице» — то бишь, когда тебя уже спустили с неё, буквально или фигурально, и ты, отряхнувшись, придумал ах какой остроумный ответ… вот только уже поздно.

— Водку надо купить, — задумчиво ответил отец, — ящик!

… вот знаю, что это мне только кажется, но — в голове у меня будто кусок мультика промелькнул, и в этом мультике слова о ящике водке передались в самые дальние соседские уши, работающие сейчас на стройках или стоящие на конвейерах ЗИЛа.

' — Ящик…' и сглатывается слюна, а в глазах, красноватых от недосыпа и алкоголя, загораются предвкушающие огоньки. Я, наверное, утрирую… но шевеление в коридоре явно оживилось!

— А хватит? — так же громко, чуть напоказ, сомневаюсь я, — Может сразу два? Ну, чтобы за добавкой не бежать?

В глазах отца промелькнули весёлые искорки и полное одобрение.

— Да пожалуй!

— Ну тогда и винца какого-нибудь, — вздохнула мама, подхватывая игру, — женщины ведь тоже будут!

Вино, понятное дело, подразумевается самое бюджетное — из тех, что послаще и покрепче, а ног сшибает как бы не лучше водки. Сухое или полусухое не оценят, проверено…

— Довезти только как? — чуточку напоказ грустит она, — По здешним дорогам всё ж побьётся….

— Да, — подхватываю я, — это машина нужна, да и ящики укутать бы… Вот в матрасы как раз и хорошо было бы!

Понятно, что всё это, про матрасы, ерунда… но слово сказано, и в одном предложении утрамбовались слова о ящиках (!) матрасах и машине. Пройдёт, или нет…

— Соседи, доброго здоровьичка! — заглянул к нам не слишком ещё старый, но весь какой-то трухлявый и мшистый дед, у которого даже уши заросли густым волосом, — Заселяетесь?

Он прошёлся по комнате, с любопытством озираясь по сторонам и уделив особое внимание мебели, попробовав ковырнуть её потрескавшимися желтоватыми ногтями с застарелой грязью под ними.

— Добро… — покивав, дедок оценил не то мебель, не то факт нашего заселения, — Вам, я слышал, машина нужна?

… прошло.

— Вот сюда, вот сюда… левее! — командует подпитой мужичок в лихо сдвинутой набекрень кепке, размахивая рукой, замотанной в грязноватый бинт, через который проступают фиолетовые пятна, — На меня! Да на меня, бля! Хули ты…

Грузовик, обдав его чёрным, едким солярочным выхлопом, взревел и отъехал назад, перевалившись в широкой колее. Водитель, не выпуская из толстогубого рта папироски, высунулся по пояс, и, глядя назад, подъехал-таки поближе к бараку, остановившись неподалёку от входа и заглушив двигатель.

— Ну вот, бля! — удовлетворённо сказал самодеятельный регулировщик и рыгнул сивушно, — Тютелька в тютельку!

Он ещё что-то говорил, тщетно привлекая к себе внимание — этакий деревенский непрошеный конферансье, приходящий без зова на любое застолье, привычный, как комар над ухом, и так же регулярно битый за своё назойливое жужжанье.

— … а я говорю… — не унимается он, борясь за внимание со всеми разом.

— Здаров! — тяжело спрыгнув с подножки, водитель, сдвинув плечом непрошеного помогайку и обтерев руки тряпкой, подошёл к отцу, — Иван!

— Здаров, тёзка, — улыбнулся отец, пожимая руку, и несколько секунд они играли в извечное мужское — кто кого передавит, остановившись на ничьей. Нисколько не сомневаюсь, что отец, с его широкими запястьями и плечами, увлёкшийся, и всерьёз, в последние месяцы гирями и турником, мог бы передавить руку водителя, но с мозгами у бати ещё лучше, чем с силушкой богатырской.

Водила — молодой ещё, но уже грузный, рыхловатый, лысеющий парень из тех, что свои обильные телеса считают признаком силы и здоровья. Просчитать такого — на раз…

— Иван, хы… — осклабился водитель, отпуская руку, — а на самом деле?

— Шимон, — ответно усмехнулся отец, — ну или Семён, но так-то без разницы. Привык.

— Эко тебя… — не вполне понятно сказал водитель, закуривая, впрочем, вполне благодушно.

В СССР антисемитизм своеобразный. Идёт он не столько из нутра, из утробы, из неприятия чужой крови, сколько от властей, тянущийся корнями в проповеди о распятом Христе, в олицетворение инородчества из газетных статей и вечное, преследуемое властями инакомыслие, своемыслие, отсутствие желания идти в ногу.

По мнению народному, есть некие таинственные и вредоносные жиды, и есть — евреи, которые почти такие же, как и все люди, только за каким-то чёртом обрезанные. Рамки эти нечёткие, колеблющиеся сейчас вместе с Линией Партии, когда какой-нибудь инженер или врач, ещё вчера «вот такой мужик», становится внезапно «жидярой пархатым» — потому что Государству понадобился внутренний враг, чётко обозначенная «Пятая колонна».

Ну а если у еврея мозоли с въевшимся насмерть машинным маслом, жёсткий прищур человека, умеющего ответить не только словами, то в «Пятую колонну», при всей ведущейся сейчас антисемитской пропаганде, впихнуть его сложно. Потому, что с такими мозолями он прежде всего не еврей, а человек труда, и значит, согласно основным советским постулатам — такой же пролетарий и гегемон, как и все нормальные люди. С национальным (неправильным!) колоритом.

А если такой еврей проставляется ящиками водки, то…

… золотой ты наш человек!

— … свининки, свининки не забудьте! — даёт мама последние наставления супругу, и это — тоже копеечки к просчитанному образу «своих» евреев, правильных. Чёрт его знает, но почему-то именно кошерная еда, или хотя бы попытки соблюдать кашрут, возбуждают особей, так сказать, примативных…