Чужой среди своих 3 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 33

— Пройдёмте, — уже спокойно сказал старшина, без всяких «руки за спину» и садистского прищура маленьких, заплывших глазок. Хм…

В процедурном кабинете, скрывающемся за облезлой зелёной дверью без какой-либо таблички, немолодая тётка, не говоря ни слова, размотала мне бинт, проверила швы и заново перебинтовала, наложив густой слой вонючей мази, которую я, несмотря на фармакологическое образование, опознать не смог.

Потом, без всяких слов, меня посадили в машину, подогнанную прямо к двери. Несколько минут…

… и меня доставили в отделение милиции, где пожилой старлей в старом кителе, пахнущий сложной смесью пота, «Тройного» одеколона, лука и табака, принялся составлять на меня протокол, не слушая ничего.

— Нарушаем, значит… — бубнит он себе под нос, заполняя бумаги, — Не удивлён, да… совсем даже.

— Товарищ лейтенант, я…

— Сиди, Савелов! — резко, я бы даже сказал — яростно, оборвал меня мент, вильнув глазами куда-то в сторону, — Я таких субчиков, как ты, хорошо знаю! Не усугубляй, а то смотри у меня…

Последние слова он аж прошипел, наклонившись вперёд. Спорить резко перехотелось, да и, как я понял несколько минут спустя, советская милиция, работая по указке Старшего Брата, делает хорошую мину при плохой игре. Каким-то образом моё задержание «общественностью в штатском» на скоротечном митинге, стало вдруг актом хулиганства где-то совсем в другом месте, и задержали меня, оказывается, бравые парни из ДНД…

… за драку.

' — Сука… — кошусь на мента, а потом зачем-то и туда, куда он дёргал глазами, но не увидел в глухой стене ничего интересного, — они так и потерпевших граждан найдут, которым я, внезапно, угрожал и бил физиономии'

Настроение… да так себе, сильно вниз ушло, хотя казалось бы, ну куда больше⁈ Умом понимаю, что версия моего хулиганства будет просто для того, чтобы я не рыпался, и доказать факт задержания не составит особого труда.

Но собственно, кого интересуют факты, если бумаги — вот они⁈ А свидетели, из числа сознательных (и что немаловажно — внушаемых) граждан, охотно подтвердят факты нарушения общественного порядка.

— … ты понимаешь, что это — на всю жизнь? — выговаривает лейтенант, — Учёт в детской комнате милиции, это…

Я понимаю… и лейтенант, сука ментовская, тоже всё прекрасно понимает, и, судя по всему, ему не стыдно.

Ну или может быть, стыдно, но стыд у него трансформируется в неприязнь, притом не к «Старшим Товарищам» из КГБ, и не к советской палочной системе, а как это обычно и бывает — ко мне. Это, чёрт подери, ощущается очень даже хорошо…

Не знаю, сколько я так сидел, слушая о том, как они сообщат в школу и на работу… но наконец пришли родители, и дальше — как сквозь вату. Фоном.

Сознания я не терял, но впечатлений сегодня хапнуто столько, что сосредотачиваться уже нет никаких сил. Родители что-то говорили, входили, выходили и где-то за дверью говорили с кем-то на повышенных тонах…

… но всё закончилось тем, что они подписали какие-то бумаги, и мы пошли.

— Дома поговорим, — сказала мама бесцветным голосом, пока отец ловил машину и договаривался с водителем.

Дорога домой прошла в томительном молчании, родители смотрели прямо перед собой, да и у меня настроения что-то говорить — ну вот никакого… Лишь водитель, то и дело оборачивающийся, любопытствовал, то и дело пытаясь завести разговор, и кажется, злясь, что мы не торопимся поддерживать беседу о современной молодёжи, которой надо бы — ремня!

Подъехали к самому подъезду, и отец сунул водителю пятёрку.

— Иди мойся, — открывая дверь квартиры, приказала мама, вздохнув еле заметно, — я пока суп подогрею.

Десять минут спустя, дважды отмывшись, я, давясь и не чувствуя вкуса, ел горячий суп на курином бульоне. Родители, что характерно, ничего не говорят, а отец и вовсе повернулся полубоком, стоя с папиросой у приоткрытой форточки и глядя на улицу, где уже начало смеркаться.

— Ну так что же произошло? — наконец-то подал голос отец, — Мне такого наговорили…

— Наговорили… — не удержавшись, повторил я, кривя губы в усмешке, — Да, это они могут! Я с Лерой ненароком на демонстрацию попал… кстати, что с ней, не знаешь?

— Мать забрала, — отозвался отец, усаживаясь на подоконник и прикуривая новую папиросу.

— Ну хоть так… — согласился я, чувствуя облегчение, и, не перебиваемый, начал рассказ о сегодняшнем дне, чувствуя, как каменеют родители.

Отец, ни говоря ни слова, только прикуривает всё новые папиросы, ломая спички и глядя куда-то вдаль с таким нехорошим прищуром, что я начал тревожиться.

Мама реагирует более эмоционально, но эти эмоции не в словах, а в прикушенной губе и раздуваемых ноздрях.

— … это, на самом деле, ерунда, — я снова опускаю вниз штанины, — а вот по почкам мне несколько раз здорово влепили, да и плечо, думаю, месяца два отзываться будет.

— Да! — спохватываюсь, вспомнив торопливый шёпот диссидента в машине, и диктую данные — имена, адреса…

— Ясно, — коротко отреагировал отец, переглядываясь с матерью и отживая, — Сделаем! Сам в это не лезь, понял?

Киваю… вижу, что он уже отошёл, и кажется, прекрасно понимает, что и как нужно делать.

— Что-то ты красный весь, — озабоченно сказала мама, кладя ладонь мне на лоб, — ну-ка померяй температуру!

— … тридцать девять, — слышу как сквозь вату, — Ваня, одевайся, нужно «Скорую» вызвать!

[i] Желающие могут набрать в поисковой строке «Демонстрация семерых» и прочитать, как действовало в таких случаях КГБ, и насколько правдоподобны выкрики о «жидах».

[ii] В милиции СССР побои и пытки были обыденностью. Желающие могут выяснить хотя бы на примере серийных убийц (которых, как известно, в СССР не существовало!) и расстрелянных за их преступления невинных граждан. Были отделения милиции, города и целые регионы, где пытки задержанных воспринимались чуть не как норма. Это не только Средняя Азия, но и (к моему собственному удивлению), и Белоруссия, где в милиции было много бывших партизан, привыкших, так сказать, к вольнице.

Глава 8

Сам понимаешь…

— Давай, Савелов, переворачивайся на живот! — рявкнули мне в ухо, пробуждая от тревожного сна, — Ну⁈ Долго я ждать буду⁈

Неосознанно противлюсь попытке содрать с меня одеяло, но вялое сопротивление подавлено умелой рукой, меня перевернули на бок и стянули штаны. Символическое касанье смоченной спиртом ватки, и в задницу с размаху вонзилась толстая игла.

— Поговори мне! — раздражённо предупреждает медсестра, нажимая на поршень.

Уткнувшись лицом в подушку, пытаюсь даже не прикусить, а зажевать её. Больно, сука…

Это не те одноразовые шприцы с тоненькими иголками, к которым я привык. Кондовые советские изделия, рассчитанные на эксплуатацию десятилетиями, с иглами, загнутые кончики которых обеспечивают неповторимую гамму ощущений, и даже для меня это пытка, а уж дети…

— Неженки какие пошли, — не унимается очкастая сука, вонзая в жопу вторую иглу, и уже через пару секунд выдергивая её, и кажется — с мясом. Это, я уверен, не от нехватки времени и замотанности, а банальный садизм. Не знаю, понимает она сама, или нет, быть может, искренне считая себя хорошим человеком, который весь горит на работе, а мы твари неблагодарные, не ценим её усилий!

— Вату прижми, — приказала женщина, — Если опять пижаму кровью заляпаешь, я тебя отстирывать заставлю! Жаловаться он будет, ишь…

— Ильин! Саша! Приготовься! — рявкает она, вставая с моей кровати, — Прятаться он будет мне… вылазь, кому сказала! Сейчас штаны сниму и коридор отправлю стоять! Ну!

Угроза эта, несмотря на всю дикость для человека, считающего себя хоть сколько-нибудь нормальным, вполне реальна. Не днём, конечно… но в ночную смену бывает всякое, и это не из ряда вон, а обыденность, которую я встречал и в двадцать первом веке.

Как человек, отчасти причастный к медицине, я могу рассказать много такого, чему нормальный человек просто откажется верить. Пиетета перед отечественной медициной у меня нет вот ну нисколечки… и к слову — самое скотство в детских больницах и роддомах. О психиатрии даже думать страшно.