Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Формула первой любви - Лубенец Светлана - Страница 15


15
Изменить размер шрифта:

А уж про Одинцова с Муськой и говорить нечего. На них приятно и забавно смотреть: веселые, смеются все время, острят, подкалывают друг друга. Но если опять же честно, ему, Степе, хотелось бы, чтобы у него было с кем-нибудь так, как у Пашки с Надей или у Зайцева с Клювихой. Все-таки приятно, когда девушка смотрит на тебя, как на супермужчину, и вздыхает.

Степа прикинул, кто из девочек 9-го «А» пока еще остался на свободе. Выходило, что по-прежнему ничья – красавица Арина, потом Люда Павлова и влюбленная в химию Таня Прохорова. Что касается Люды, то ее лучше не трогать. Во-первых, слишком умная. Хотя он, Степа, тоже не дурак, раз в 9-м «А» учится, но его интеллект до павловского явно не дотягивает. А когда женщина умнее мужчины, это опасно. Это он по своей семье знает, в которой мать помыкает отцом как хочет и прилюдно называет его «мой дурачок». «Дурачком» при умной Люде Степа быть не согласен. Во-вторых, эту Павлову совершенно непонятные отношения связывают с Исмаилом, не говоря уже о Кондратюке, которому она досталась при жеребьевке. Пожалуй, пусть эта троица сама между собой разбирается. Лучше рассмотреть кандидатуру Дробышевой. Вообще-то Заяц как бы отдал ее Пашке в обмен на битую морду Николаева из 9-го «Б», но теперь, когда Румянцев с Надей, получается, что Аринка вообще никому не нужна. Вот парни – дураки! Ведь с такой красавицей только по Питеру пройтись – многого стоит! Может, именно за ней и приударить? Правда, с тех пор, как после жеребьевки он размышлял о трудностях свиданий, знаний на сей счет у него не прибавилось. Абсолютно. Ну так и что? Можно подумать, что Заяц знал, что ему с Клювихой делать! Дошел небось своим умом путем проб и ошибок.

Т-а-ак… С чего же начать? Все счастливчики 9-го «А» начинали со стишков, причем оказалось – чем стишата глупее, тем лучше результат.

Степа попотел часа два и выдал следующее:

На тебя, как на свет, я лечу мотыльком,
И сгорю, если ты не спасешь.
Ни сегодня, ни завтра, ни даже потом
В моем сердце ты не умрешь.

Он перечел пару раз свое творение и скривился от отвращения. От таких виршей, как говорится, может скиснуть даже молоко. Но Заяц, между прочим, приобрел «свою девушку» как раз с помощью чего-то подобного. В конце концов, на некоторое время вполне можно прикинуться глупее обыкновенного.

Степа перепечатал стихи на компьютере самым затейливым шрифтом, который только нашел, украсил розочкой отвратительного оранжевого цвета, а потом решил на всякий случай еще и подписаться, а то вдруг Арина подумает на Исмаила или еще на кого-нибудь другого. Пусть ее мысли сразу примут правильное направление.

Степа собирался засунуть листок со стихами в сумку Дробышевой на следующий день, когда она оставит ее в кабинете химии, чтобы налегке идти в столовую.

На следующий день Карпухович еле дождался, когда кончится история и они пойдут в кабинет химии, чтобы забросить туда свои вещи по пути в столовую. Это ничего, что он кашку с котлеткой пропустит. Не малышонок. На другой перемене что-нибудь купит в буфете. Тут такое дело! Тут, может, судьба решается! Вот, например, его двоюродный брат Славка со своей будущей женой в одном классе учились. Это ж понимать надо!

Степа быстро забросил рюкзак на свою парту и, улучив момент, мышкой юркнул под кафедру, где затаился до тех пор, пока все не вышли из класса и в замке с той стороны двери не повернулся ключ. Тогда он выполз и принялся искать Аринкину сумку…

«Вот идиот! Ведь даже не удосужился рассмотреть, как она у нее выглядит!» Степа, конечно, знал, где Дробышева обычно сидит, но химичка никогда не следит за рассадкой, и она могла бросить вещи на любую парту. Хорошо, что в классе девчонок только шесть штук. К тому же ярко-красный рюкзачок Черновой с обезьянкой на цепочке ни с чьим не перепутаешь.

Степа как раз взял в руки небольшую черную сумочку, лежащую рядом с Муськиным рюкзаком, когда за спиной раздалось звонкое:

– Что ты тут делаешь, Карпухович?

Степа в ужасе обернулся. Как же он мог про нее забыть? Конечно же за ним стояла Таня Прохорова, помешанная на химии и проводящая все перемены в лаборантской за всякими опытами. На ней был огромный для ее тщедушного тела синий халат, прожженный в нескольких местах, а в одной руке она держала пробирку, в которой пузырилась, дымясь, какая-то рыжая жидкость.

– Я? – переспросил Степа, чтобы хоть как-то протянуть время, и развернулся к ней всем телом, чтобы за спиной незаметно опустить на стол сумочку.

– Ну не я же! Все знают, что я тут делаю! – строго сказала Таня и заглянула ему за спину. – Зачем ты трогал Надину сумку?

– Это Надина? – не стал ничего отрицать Степа, потому что понял: она все видела.

– Надина! Ты что, Карпухович, вор?

– Совсем ты, Прохорова, рехнулась тут со своей химией! У меня вот! – И он потряс перед ее носом сложенным листком со стихами. – Записка… Ясно тебе? Любовная, между прочим!

– Наде? – удивилась Таня. – Так… Румянцев же тебе… лицо попортит!

– Конечно же не Наде… – согласился Степа. – Я просто сумки перепутал. Нормальному мужчине никогда в жизни не запомнить все эти ваши пряжечки, веревочки, бантики…

– Так ты скажи, кому хочешь положить записку, и я покажу тебе сумку. Хотя я и так догадываюсь кому. Ты наверняка не оригинален, – и Таня презрительно улыбнулась.

– Ну? И про кого же ты думаешь? – нахмурился Степа.

Прохорова переложила в другую руку свою огнедышащую пробирку, поправила челку над бровями и, еще более презрительно глядя на Карпуховича, произнесла по слогам:

– На Дро-бы-ше-ву! Разве не так?

Хотя это было точно так, но Степа не мог позволить, чтобы какая-то Прохорова его так быстро разгадала.

– Вовсе и не… Дробышевой… – вынужден был сказать он, чтобы оказаться оригинальным.

– Ну… ведь и не Павловой же? Тут вообще неизвестно, кто тебе сильнее накостыляет: Исмаилов или Кондратюк.

– Ну, конечно, не Павловой, – радостно согласился Степа и похолодел. Кого бы он теперь ни назвал, все равно выходило, что ему пришлось бы драться. Конечно, Алика Зайцева он одолел бы одним пальцем, но Клювиха, даже и без бублика на затылке, ему все равно не нужна. Выбора у бедного Степы не оставалось. Если теперь отказаться от всего, то получалось, что он вор, потому что лез в Надькину сумку. Он тяжело вздохнул и сказал: – Вообще-то… если уж честно… то я хотел положить это… тебе…

– Мне? – с сомнением покачала головой Таня, но Степа видел, что такой оборот дела ее устраивает. – Ну-ка дай! – Она вырвала у него из рук листок со стихами. – Так! – объявила она, прочитав. – Вообще-то мне нравится, хотя «завтра» – это и есть в какой-то степени – «потом»! Ты не находишь?

Степа находил свои стихи очень скверными, но сказал:

– Зато от души. – И вдруг заметил, что из-за спины Тани в потолок поднимается тонкая струйка дыма.

Он потянул носом. Пахло чем-то неприятно-кислым.

– Танька! – крикнул он. – А где твоя пробирка?

– Ой! – взвыла Прохорова и огляделась. Пробирка мешала ей держать листок, и она, разволновавшись от Степиных метафор, автоматически куда-то сунула ее.

Пустая пробирка лежала прямо на коричневой сумке со множеством молний. Рыжей жидкости нигде не было видно, зато на сумке красовалась отвратительная дыра с рваными, все еще дымящимися краями.

– Ужас! – охнула Таня и сумасшедшими глазами посмотрела на Карпуховича. – Это же Аринкина сумка… Какой кошмар!

Одновременно со словом «кошмар» раздался звонок на урок, и в замке заскрежетал ключ. Дверь распахнулась, и в кабинет ввалились одноклассники.

– Чем это здесь так погано пахнет? – сморщил нос Румянцев и остановился возле застывших столбами Тани и Степана. Увидев дымящуюся дыру на сумке, он присвистнул, и к ним подтянулись остальные одноклассники.

– Что же это! Это же моя новая сумка! – прошептала Дробышева, разглядывая сквозь дыру съежившуюся обложку какой-то тетради. – Там же мое сочинение по литературе… и вообще… там моя косметика… фирменная… Танька! Ты дрянь! Ты что натворила? Менделеев недоделанный!