Укус Милосердия (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович - Страница 41

— Мог бы просто сказать, что мы Блюстители… — проворчал я, — … и не воюем между собой.

— Да? — неподвижное узкое лицо моего старшего сородича изобразило легкую тень удивления, — А я и не знал, что ты порождаешь Блюстителей, а не вампиров, Конрад. Думаешь, мы навечно закабалены?

— Думаю, что над дверью загорелся зеленый свет, Сильвестр.

— Ты прав. Мне пора. Конрад. Дитя.

Действительно, портальная комната сигнализировала о своей готовности принять очередного агента. Кивнув в знак благодарности, старший вампир замер, на секунду закрыв глаза, а затем его облик потёк, неуловимо изменяясь на… худого человека. Высохшего, недосыпающего, с усталым изможденным лицом. И при этом — никакой ауры высшего хищника. Раз — и всё.

Затем он встал, сунул папку подмышку и заспешил к двери.

— Ч-ч-ч-ч-то эт-т-т-о бы-бы…

— Полноценный вампир, милая. Можно сказать, sanguinia sapiens vulgaris, — ухмыльнулся я, — Немного худоват, немного суховат, но настоящий, не то, что мы.

— К-к-ка-кой уж-жас!

— Будешь жрать людей… — несмотря на то, что я почти воткнул губы в острое ухо Тарасовой, та, казалось, сама подсунула головную дырку поближе, получив, таким образом, от меня невинный поцелуй, — … станешь такой же. И не внешне. Тебя совсем не внешность так напугала.

— Не стану!! — в этих словах у Тарасовой прозвучали страсть, ярость, пожар, обещание и… много-много ссыкливости.

— Умная девочка. О, наша очередь, пойдем.

— А-а о-он та-ам?

— Нет, он уже в Нижнем мире. Идём. Нас ждёт Санкт-Петербург!

Глава 16

Туризм и обучение

Без малейшего стыда могу признаться, что являюсь очень любопытным разумным. Конечно, после трех сотен лет жизни (да еще какой) немногое может удивить, но некоторые вещи, теории и состояния — ого-го! Даже больше скажу, всё, что вызывает чувства — начинает цениться куда сильнее. Например, в гоблине, одетом в джинсовый комбинезон, хмуро нас оглядевшем, записавшим в учетную книгу, узнавшему желаемые координаты и настроившему портал — нет совершенно ничего удивительно.

…а вот в реакции свежеобращенной вампирессы на Нижний мир…

Для беспалевного перемещения по планете Нижнего мира, мы давным-давно придумали использовать подвальные и полуподвальные помещения. Местные люди и сами любят зарыться поглубже, так что заныкать портал за безымянной железной дверью, которая может в любой момент раскрыться на минуту, выпустив или впустив неизвестного — милое дело. Если же само помещение вызовет у кого-нибудь настойчивого вопросы, то он, вскрыв дверь, просто обнаружит склад барахла. Дешево, сердито, надежно.

— Уффф… — Тарасова сидела на корточках, обняв себя за коленки, и её била крупная дрожь, — Кон-ра-рад! Ч-то этооо?!.

— Отходняк, — буркнул я, сунув руки в карманы, — Крепись, сейчас еще и тошнить будет минут десять.

— От перехо-да?

— Нет, переход не ощущается. Это тебя приветствует Нижний мир.

Конечно, она не обучена ничему совершенно, мелькает мимолетная мысль, пока я рассматриваю колбасящуюся в темноте девчонку. Но это ладно, так и должно быть. Научим, покажем, заставим, поможем. Но потом. Сначала она должна понять, что жить в Низшем мире не сможет ни-ког-да. Понять и принять.

— Буэ!!

— Э! Не сметь тут блевать! Держи в себе! Крепись! Скоро пройдет!

— Б… бу-эээ!

— Держи в себе, я сказал! Я не буду это прямым контролем останавливать!

— Б…

— Тарасова, имей совесть!

Ну вот, она наблевала прямо в коробку с вещами для прикрытия. Устаренные пальто, плащи, рабочие робы. И смотри как работает, мерзавка, аж подпрыгивает, пуская струю.

Нет в жизни счастья.

— Почему мне так… плохо?

— Потому что ты в Низшем мире, милая. Сейчас твой организм, неплохо так промариновавшийся в очень бедной, но всё же магической среде, с болью и слезами отдает окружающему пространству те крохи магии, которые в нем были. Не то чтобы они нам, вампирам, нужны были для существования… но, представь, что магия — это совершенно безвредный, даже полезный стимулятор, которого ты внезапно лишилась. Вставай давай, это еще цветочки.

Ягодки были впереди, но до них пришлось слегка напрячь мозги. Несмотря на то, что Тарасова уделала шмотки для прикрытия, они нам не особо были и нужны, я в плаще и шляпе, а на девушке куртка с большим капюшоном. Другое дело — её внешность. В отличие от меня накладывать облик Алиса не умела, зато это за неё мог сделать мистер Арвестер, «подключившись» к ученице напрямую. Только для этого ей нужно было прекратить стонать и содрогаться в уже сухих рвотных спазмах

Ладно, первую беду кое-как решили, но в отместку за недержание я сочинил Алисе Батьковне лицо детское и не очень умное, благо, что зеркал рядом не было. А затем, наказав называть меня папой (ну куда её еще, раз такая мелкая уродилась?), открыл подвал, выведя бурчащую желудком деточку на волю.

На воле была поздняя весна Санкт-Петербурга во всей своей непритязательной вечерней красе. То есть множестве пьяного и полупьяного народу, выбравшегося из зимних берлог и не желающего залезать назад. На меня окружающие поглядывали с пониманием — батя в старомодном бежевом плаще и шляпе ведет домой пьяную дочь-подростка, болтающуюся за ним неуверенным хвостиком. Вполне обычное зрелище для этого города и этого времени.

— Давай уже приходи в себя! — потеребил я волочащуюся за мной девицу, — Мы тут долго гулять будем? Я такси хочу вызвать.

— Аа?!. — умирающей лебедью проквакала мученица, — Мне дурно и тошно. Вокруг всё нечеткое, как будто…

— Ненастоящее, да? — хмыкнул я, — Пустота, головокружение, сосущее ощущение в желудке, по женской части тоже, наверное, ноет.

— Когда мне станет… легче?

— С минуты на минуту.

Другим куда хуже, нужно проходить долгие курсы адаптации, практиковать различные методики, тренироваться. Но Алиса этому миру родная, её организму перестроиться удастся куда быстрее. Уже очухивается, как посмотрю.

— За что мне всё это… — пожаловалась Тарасова мусорной урне, куда только что сплюнула как хороший верблюд.

— Потому что нельзя быть красивой такой, — нагло соврал я, не собираясь рассказывать, как она сейчас выглядит для посторонних, — Идём «кока-колы» бахнем. И пожрём чего.

Эти слова оказали волшебное впечатление на тут же приободрившуюся девушку. Через пять минут, взяв себе в ларьке по два чебурека и по холодной литрушке американской отравы мы с извращенным удовольствием сожрали эту мерзость на лавочке в чем-то, напоминающем парк. Мимо нас шли люди, большей частью питерские и пьяные. Женщины с любопытством косились на меня, несмотря на то что я старательно прятал рожу под шляпу. Человечки очень любят высоких и худощавых.

— Уфф… — выдала моя спутница, стремительно скучнея после еды.

— Что такое?

— Не отпускает, — пожаловалась она, — Стало легче, но по-прежнему ощущение, как будто цыгане холодными медузами мне в душу блюют!

— А не, это уже нормальное состояние, — покивал я, — Смесь Петербурга и Низшего мира. Лучше уже не будет.

— Конраааад…

— Пойдем ловить такси. Пора к папочке.

— Конраа…

— Цыц. В машине не болтай.

Поймать «бомбилу» было проще, чем чихнуть. Тут охотников на пешеходов было полным-полно, правда, цены они пытались заряжать какие-то совсем безбожные. У меня даже сложилось впечатление, что согласись человек на первое предложение таксиста, то тот сразу увезет его в дурку. Предполагался торг, но даже так цену за провоз в область можно было сбить лишь до лишь немного не дотягивающей до «охренели!». Показав алчной морде извозчика деньги, я погрузил молча горюющее чадо на заднее сиденье, а сам сел спереди, тут же мстительно выключив таксисту говорилку пожеланием тишины.

Тот жутко обиделся, от чего и давил на газ со всей дури. Слабую и дохлую Алису мотало по всему широкому сиденью видавшей виды «волги», в салоне пахло табаком и немытыми людьми, а за окном стоял Питер. Я почти чувствовал страдания бедного «птенца». Это и требуется. Чем хуже она себя будет чувствовать — тем ниже шанс, что когда-нибудь попробует вернуться.