Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений - Посевин Степан Степанович - Страница 8

Только 22 августа к вечеру полковник Казбегоров и подполковник Шрам присоединились к своему штабу корпуса в районе Лигат, в усадьбе Палтмале, где и выслушал доклад Филиппа о выезде семейств из Риги; доклад был аналогичен с заявлением старика Оскара, и полковник успокоился.

Общими силами корпуса, с присоединением 4-й и 5-й Сибирских стрелковых дивизий, натиск противника 23 августа остановлен на линии Зегевольд. В течение 3–5 дней германское командование все еще пыталось продвинуться вперед, но безрезультатно. Спайка сибирских и латышских стрелков была еще солидная, и еще в руках опытных начальников-офицеров.

Подводя итоги операции 19–26 августа, командир корпуса генерал Новицкий неоднократно выказывал свою личную похвалу и восхищение геройскими подвигах и сверхчеловеческой выносливости в боях латышских стрелков. Высоко ценя их заслуги, генерал Новицкий 25 августа лично приказал пишущему настоящие строчки: немедленно сделать представление в штаб 12-й армии о снабжении стрелков всех латышских частей 1-й и 2-й Латышских стрелковых бригад обмундированием и обувью вне процентной нормы, ввиду сильной обношенности их в боях и геройских подвигов. И когда это было уже сделано, ведавший распределением полковник В…ль секретное об этом распоряжение генерала Новицкого передал своему «большевистскому комитету», а тот — в комитет штаба 12-й армии Нахимсону и Данишевскому[28], «историческим купцам». Поднялся политический скандал: «большими преступниками» оказались генерал Новицкий и пишущий эти строчки. Дело передано в штаб Северного фронта. И только там, разбирая отчет об операциях под Ригой и против Икскюля, по личному объяснению генерала Новицкого, дело приняло другой оборот, виновником оказался полковник В….ль, который и был предан суду и отчислен от должности в резерв, в центр страны, за дискредитирование высшего военного начальника во время боев; таким образом, положение Латышских стрелков и их вне процентной нормы снабжение было утверждено.

Новый район фронта, новые позиции на Венденских укрепленных высотах, для 2-го Сибирского армейского корпуса генерала Новицкого знаменателен был тем, что боевой состав корпуса был не велик — 4-я и 5-я Сибирские дивизии, с дивизионной и корпусной артиллерией, технические части, 1-й и 2-й Латышской стрелковой бригады, корпусная кавалерия — 2-го полка (Уланский и Донской казачий), другие вспомогательные части, но по составу едоков корпус доведен был до состава хорошей армии: около 230 тысяч человек и до 56 000 лошадей. Эта масса — остатки 43-го корпуса, 109, 110, 111 и 112-й пехотных дивизий с артиллерией на бумаге, ибо она почти вся где-то потеряна, незначительные остатки 186-й и 185-й пехотных дивизий, бог весть какими путями попавшие, некоторые отдельные пехотные и конные части 33-й и 44-й пехотной дивизии соседнего 45-го корпуса, — начала постепенно группироваться и, так сказать, давать сведения о своем существовании в тылу и в районе 2-го Сибирского армейского корпуса только на третий-пятый день боев, будучи официально переданной в подчинение генералу Новицкому еще вечером 19 августа. Морально разложенная и психологически разбитая эта масса, как видно, начала было выздоравливать от большевистского угара «свобода на фронте» и от агитационной их работы, разрешенной им высшими «правителями» и «руководителями», в то время как генерала Скалона[29], конечно, поспешили предать суду все под давлением тех же армейских комитетов, сваливавших свою преступную работу на других. Пока делали расследование о работе генерала Скалона, созывали суд и судили, собранные остатки войсковых частей и дивизии 43-й и 45-й армейских корпусов в составе 2-го Сибирского армейского корпуса генерала Новицкого приведены в порядок и вполне были уже готовы к боевой работе. Но вот суд не нашел состава преступления в работе генерала Скалона и он, понятно, был оправдан. Это послужило новым сигналом для «товарищеских руководителей»: разложение армии усилилось. На фронте полное бездействие. В тылу разложили Кавказскую туземную дивизию генерала Багратиона[30] и Кавалерийский корпус генерала Крымова[31], двигавшиеся на Петроград для уничтожения «крамолы» в виде «Центрального нелегального совета разных депутатов» в Смольном и большого столичного гарнизона, покрасневшего от безделья, но заручившегося еще 2 марта на это безделье от Временного правительства. В результате все привело к началу октября, лишний раз доказав преступную работу Временного правительства господина Керенского и агентов от Центрального нелегального совета на фронте Сиверса, поспевшего куда-то скрыться к 19 августа, Нахимсона, Данишевского, а в тылу — Брега, Дожи, Капу, Хачивили, Иоффе, Опала, Мучинского и других лиц, поистине странными «русскими» фамилиями в судьбе великой свободной Российской страны. А где же были великие российские народные патриоты из временного комитета Государственной думы? С надежными, громкими фамилиями времен бескровной революции и власти начала марта и высокие вожди, спросит читатель. Они были тут же; некоторые из них спокойно и самонадеянно смотрели на разыгрывающуюся драму, а многие же даже заискивали у власть имущих расположения к себе и повышения по службе, охали по временам, куда-то писали и опять молчали, пока рука великого масона, вершителя судеб народов, приближалась и к ним, а затем к концу октября разбежались; и в свою очередь взялись за оружие, но было уже поздно… Масонский мистицизм глубоко пустил корни своего учения к разложению широких масс и армий; они оказались в большинстве — морально больные и без реальных идей к жизни; пессимизм вихрем захватил их в свое течение, создав из них шайки грабителей.

III

В то время как вблизи города Риги развивались сильные бои с утра 19 августа, на частной квартире генерала штаба полковника Казбегорова, в самом городе, только и говорили о Давиде Ильиче. На этот раз Людмиле Рихардовне казалось невероятным — передавать через денщика, что он, мол, занят, и даже сильно, и дома завтракать не будет: она относила это к разряду случайностей, характеризуя собою тех интеллигентных семейств, которым надоела война до тошноты, но которым все же хотелось, чтобы она окончилась успешно и восторжествовало бы свободное народное право под защитой больших армий, сгруппированных на фронтах.

— Что за «занят»? Прежде всего своя семья и дом, а затем уже и служба… — просто объясняла Людмила Рихардовна своим родителям, спокойно сидя за столом.

Родной ее отец, старик Цепа, пытается ее уговорить и доказать обратное, приведя в основу и характер, и общественное и служебное положение зятя своего, генерала штаба полковника Казбегорова.

— Никогда, никогда! — волнуясь и краснея, вмешалась старушка Цепа, а затем сердито и грозно обращаясь к падчерице своей, продолжала: — Я видела его и по глазам, что он большой и богатый у тебя аристократ, капризами начинает заниматься, не правда ли?..

Настало короткое молчание, которое нарушила снова расходившаяся «мамаша». — Чем ты можешь доказать, что ты его жена? — неожиданно мачеха бросила обвинение Людмиле Рихардовне. — Удостоверения из штаба не взяла, а других документов также нет. Смотри, Филипп и тот забрал свои вещи и унес «его» пальто, а остальные вещи находятся ведь в штабе… Ты теперь одна!.. — нервничая и почти крича, заключила неспокойная мачеха, и замолчав от злости, она опустила глаза как бы в раздумьях.

Людмила Рихардовна и ее отец также молчали и изредка поглядывали друг на друга в недоумении; и только нарушали установившуюся тишину мухи, жужжавшие и нестерпимо кусавшие, неожиданно налетевшие в столовую из сада перед дождем. Но вот послышалась в городе артиллерийская стрельба, а затем и взрывы. Старушка Цепа немного успокоилась и снова первая заговорила:

— Я понимаю его теперь! Они отступят, и он оставит тебя навсегда. Ты находишься в чужой квартире и тебя силой выселить могут. Ведь дворник Оскар все знает…