Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений - Посевин Степан Степанович - Страница 10

— Видите ли, Людмила Рихардовна… — с замешательством проговорил Брег, но неожиданно замолчал против своей воли.

И как только он заговорил, жалкое выражение скользнуло по лицу Людмилы Рихардовны. Она быстро взглянула на него, и вдруг ей стало невыносимо больно. Но это чувство мгновенно сменилось острой необходимостью доказать ему, как много он сам потерял и как она все-таки счастлива, несмотря на горе и унижение, которые он причинял ей раньше, будучи женихом.

— Что вы хотели мне сказать? — спросила Людмила Рихардовна, проходя мимо с тючками вещей, выносимых на двор для укладки на телегу.

— Пусть уезжают старики, тогда… — особенно нежно ответил Брег и моментально схватил ее за руку выше локтя.

Но Людмила Рихардовна поспешно прошла с вещами дальше, а он, почувствовав себя обиженным, остался сидеть у стола и замолчал; острый язычок мгновенно облизал его пересохшие губы, глаза сузились, а все тело прапорщика под просторным статским светлым костюмом отекло в бессильном физическом восторге. Наконец все было готово: старики Цепы уехали, а Людмила Рихардовна вернулась в квартиру и молча подошла к окну в столовой.

— Представьте же, — ласково заговорила она, бросив при этом взгляд на Брега и высоко держа светловолосую головку, она продолжала, — наконец-то родители уехали… На дворе сразу как-то стало темно… Всюду тишина, но со стороны Икскюля все же слышна сильная артиллерийская стрельба…

Брег поднялся со стула и также подошел к окну, но, плохо собой владея, дрожащим голосом проговорил:

— И такая красавица, как вы, когда-то была моей милой и любимой невестой…

— Возьмите же себя в руки и не дрожите, как щенок около матки; а еще офицер-герой-трус-измен-ник!.. Если вы потеряли меня полтора года тому назад, благодаря своим же увлеченьям, так зачем же судьба вас занесла ко мне сегодня, как к даме?.. — твердо ответила Людмила Рихардовна и улыбнулась, а затем, немного подумав, продолжала говорить в другом направлении, почти серьезным, повелительным тоном: — Завтра нам нужно рано вставать, сложить вещи, убрать квартиру и передать ее с имуществом старику-дворнику Оскару, а самим ехать на станцию… Сборный поезд отходит ведь в 9 часов утра… Вам работы много! Ведь вы теперь здесь единственный мужчина!… А пока что, немного закусим, что есть из холодного, и спать! Ваша комната та же, где спали и днем, по указанию мамы… — и она быстро отошла от окна и начала накрывать стол к ужину.

Странная и сложная путаница чувств и мыслей была у прапорщика Брега. Еще полтора года тому назад эта гордая 25-летняя аристократка-красавица, с высшим образованием женщина, была его невестой, называла его на «ты» и ласкательным именем, а теперь смеется и даже дерзости говорит ему. Он не мог понять глубокую перемену характера ее, а главное, боялся, чтобы она не догадалась и о его действительном побеге с фронта. Полковника Казбегорова он лично не знал, но слыхал о нем как об ученом докторе психологии и как о большом и богатом аристократе, и очень красивом и молодом Генерального штаба полковнике.

— Пожалуйста, присаживайтесь к столу, господин Брег! — Закончив работу около стола, Людмила Рихардовна ласково пригласила его к столу. — Вы что-нибудь пьете? — продолжала заботливо говорить она. — У меня есть остатки коньяку. Давид Ильич без этого средства положительно не может жить; держит его всегда как средство от простуды…

— В этом себе я не изменил, — угрюмо ответил Брег, — пью, как пил всегда, и только партийность замучила меня, много надо говорить и приходится воздерживаться от пьянства-

Но присел он к столу против хозяйки, молча выпил рюмку коньяка и начал с аппетитом закусывать, незаметно, украдкой, исподлобья поглядывая на хозяйку.

— Ну, как же вы, женились?.. И счастлива ваша жизнь? — нарушив молчание, первой спросила Людмила Рихардовна.

— Нет! Я еще не женат… С тех пор, как вы оставили меня, в моем сердце нет места для другой… Вся жизнь моя протекала только в воспоминаниях о вас. Даже сны и те не дают мне покоя: то я на «ты» вас называю, то ласкаю вас… И вот сегодня, воспользовавшись случаем — загоравшимся горячим боем в Икскюльском районе — я был по делам в штабе 12-й армии у товарища Нахимсона, а после решил посетить и вас на квартире, когда полковника нет дома… Но судьбе угодно было иначе, противник стал переходить реку, и я на фронт не еду, там нечего мне больше делать… — закончил он, вспоминая свою работу по разложению на фронте Икскюльского участка войсковых частей, которые еще в начале боя многие успешно разбежались, а он, переодевшись в статский костюм, скрылся в Ригу.

Людмила Рихардовна тем временем молча кушала и маленькими глотками запивала красным вином. Непонятны ей были чувства Брега, в то время как она официально была помолвлена и считалась его невестой, а он, не отвечая ей как жених, предавался разгульной жизни в Нарве. Вспомнила она и страдания и тоску свою по Казбегорову в моменты, когда проявлялась у нее первая горячая любовь к нему, а также и те трудности, через которые она прошла, при подчинении Давида Ильича своему влиянию. Иметь мужем-другом великого и ученого джентльмена-интеллигента, как ее Давид Ильич, она считала теперь за великое счастье, почему на его слова только усмехнулась, подняла глаза и тихо заговорила:

— Видите ли, господин Брег, вы ошиблись! Ведь я не такая теперь «девчонка», какой раньше была, с которой вы хотели играть, как кошка с мышкой, но и той игрой вас не удостоили… Я слишком люблю своего мужа и удивляюсь вашему откровению, в виде рассказа снов-фантазий больной головы…

— Но ведь времена меняются, — неожиданно вспыхнул прапорщик Брег, — меняются и обстоятельства… И тогда фантазия становится реальностью, а современная реальность — утопией…

— Пусть меняются, — спокойным тоном протянула Людмила Рихардовна. — Я удивляюсь только скорому вашему решению и тому, что вы забываете элементарные правила эволюции: человечество воспринимает перемены идей, быта, нрава, экономики и вообще духовной жизни без особой чувствительной ломки, но если перемену вводить силою, навязывать всему человечеству чуждую ему идею и несуразную по его понятиям духовную жизнь, то я и мой муж, представьте, сумеем обойтись и без ваших большевистских фантазий… — закончила она решительно, умышленно переведя разговор на политическую тему.

— Не понимаю вас, Людмила Рихардовна!..

— Я, кажется, объяснила ясно; да теперь, вообще, новые политики и представители Советов и комитетов ничего не понимают того, что касается их лично и их утопических идей, — ответила она спокойно и немного покраснела.

— Вы очень храбрая! — со злой улыбкой заметил Брег.

— Пусть будет так!.. Мне нечего бояться в своей квартире и притом в присутствии «представителя власти», ну, хотя бы в вашем лице… Если вам есть свобода всюду говорить все то, что вы чувствуете, переживаете и даже во сне видите, так почему же я не могу говорить, хотя бы в защиту самой себя?.. — ответила она повышенным тоном и с чуть-чуть заметной улыбкой на покрасневшем от злости лице, а затем немного отвернулась в сторону и незаметно вытерла салфеткой губы и ощупью проверила — на месте ли ее маленький револьвер «браунинг», с которым она никогда не расставалась, нося его незаметно за поясом юбки, как подарок мужа для самозащиты.

Прапорщик Брег молчал. Он не знал, что и о чем можно говорить, чтобы не вооружать против себя и не нарушать корректности гостя. Перед ним открылась какая-то пустота, и, почувствовав себя ничтожным, маленьким, бессильным перед энергичной молодой интеллигентной женщиной, так остро и с насмешкой указавшей ему, кто он такой в действительности есть, он смутился и, опустив глаза, немного покраснел. Ужин был окончен.

Заметив неловкое положение гостя, Людмила Рихардовна поспешила вновь заговорить, но уже тоном спокойной, вежливой хозяйки:

— Завтра ведь нам нужно подыматься не позже 6 часов утра. Идите, пожалуйста, спать в ту комнату, которую вам я указала. Постель там уже готова… — и она первая поднялась из-за стола и протянув руку Брегу, пожелала ему спокойной ночи, извинилась за свои откровенные пояснения на затронутые им темы и с мыслями только о своем муже ушла спать в свой будуар, заперев за собою дверь на ключ.