Гость из будущего. Том 1 (СИ) - Порошин Влад - Страница 37

— Ну, ты и борзый, — сплюнул на металлический пол трамвайчика этот мутный тип в кепке и отвалил куда-то на нос нашего небольшого прогулочного судна.

— Давай сойдём на ближайшей пристани, — зашептала мне Нонна.

«Куда тут сойдешь с плавучей лодки?» — подумал я, когда с носовой части трамвайчика показался в шляпе и в сером плаще интеллигентный человек возраста Христа. На руки незнакомца не по погоде были надеты чёрные перчатки. И хоть длинный нос, проницательные глаза и худое лицо больше подошли бы какому-нибудь художнику, перед нами был самый настоящий бандит и скорее всего отсидевший уже не один год. Незнакомец присел на соседнюю скамейку и представился:

— Здравствуйте, меня зовут Юрий Алексеевич.

— Добрый день, Феллини Игоревич, — кивнул я. — Это ваш мальчишка не даёт моей гостье из Москвы любоваться нашим замечательным городом?

— Что поделаешь, приходится работать с тем, кто есть, — пожал плечами этот странный Юрий. — Я не отниму много вашего времени. Скажите, Феллини, это вы угадали счёт матча СССР — Швеция, а так же назвали авторов забитых мячей?

— Нонна, — шепнул я перепуганной актрисе, — я с дядей поговорю пять минут. Ты главное ничего не бойся, я с тобой. Пройдёмте в хвост трамвайчика, — сказал я, встав с места и тут же подумал, что должен был заранее просчитать последствия игры на тотализаторе, и теперь нужно было как-то выкарабкиваться, бандиты просто так не отвяжутся.

«Может, дать в челюсть и концы в воду, сам упал, поскользнулся, очнулся — винт», — пронеслось в моей голове, однако я сейчас был не в кино, где люди умирают понарошку до команды режиссёра: «стоп, снято». «Никакого криминала, только мирные переговоры», — решил я, пока мы с незнакомцем шли между скамеек в направлении гудящего винта прогулочного трамвайчика.

— Что вы от меня хотите? — буркнул я, когда мы остались с Юрием Алексеевичем тет-а-тет.

— Я хочу сделать большую ставку на финал Кубка Европы, который скоро пройдёт в Мадриде и Барселоне, — не стал юлить незнакомец. — Продайте мне результаты матчей, не буду спрашивать, где вы их берёте, какую используете систему, какое гадание, ради Бога, это ваша тайна. Однако я вам верю, у меня чуйка.

— Спасибо, мне ваше предложение не интересно, — кивнул я и подумал, что чем дальше от криминала, тем свободней дышится и спокойней живётся. — Всего хорошего, разговор окончен.

— Не окончен, — криво усмехнулся бандит, не дав мне пройти. — Вас ведь недавно уволили с «Ленфильма»? Давайте баш на баш. Вы мне результаты, а я сделаю так, что вас вернут обратно в штат. Вижу на лице недоумение. Поэтому объясняю, ваш директор товарищ Киселёв сидел до 1954 года в Каргопольлаге, где руководил самодеятельностью. И мне этот вопрос решить, проще, чем высморкаться.

— Век воли не видать, вы, наверное, забыли добавить? — улыбнулся я. — Предложение, конечно, интересное, но не более. А вот, к примеру, имеете ли вы возможность сделать так, чтобы мне, человеку без ВГИКовского образования, позволили снять бы своё кино? Вот она — задачка со звёздочкой. Вижу по лицу, не договорились. Всего доброго.

«Топай дядя с миром, пока челюсть цела, а на киностудию я и так устроюсь», — подумал я и решительно двинулся к Нонне, которая уже несколько раз тревожно оглянулась в хвостовую часть нашего прогулочного трамвайчика.

Глава 15

Если верить советской прессе, то наш народ имел самое лучшее медицинское обслуживание в мире. Про ржавые иголки многоразового использования, про стоматологов, запросто выдёргивающих с больным зубом зубы здоровые, про тараканов, клопов и муравьёв, которые в больничном стационаре чувствовали себя лучше всех, пресса скромно умалчивала. Зато мне запомнилась одна статья про нашего советского доктора, который сам себе вырезал аппендицит. «Гвозди бы делать из этих людей», — как сказал поэт Николай Тихонов. В общем, медицина была лучшая, как область балета, но ещё лучше было не болеть или проходить лечение в стационарах для партийных, советских и хозяйственных руководителей. Кстати, нашего Леонида Быкова положили именно в такое заведение, которое располагалось на Крестовском острове и в простонародье называлось «Свердловка».

И именно сюда я и директор фильма Шурухт примчались в воскресенье рано утром, и после небольшой традиционной перебранки с вежливым медперсоналом вытащили Леонида Фёдоровича на разговор в небольшую зелёную зону берега реки Крестовка. Выглядел наш режиссёр бодрячком, а шляпа и мешковатый не по размеру пиджак, надетый поверх полосатой пижамы, сразу говорил всем окружающим, что Леонид Фёдорович артист комедийного жанра.

— Как идут съёмки? — поинтересовался он первым делом.

— Замечательно, — буркнул я, — осталось только финальные титры пришпандорить. На главную роль срочно вызвали из Москвы Леонида Харитонова. Был Ваня Бровкин солдатом на целине, а стал по комсомольскому призыву в театре гримёром Зайчиком. Я думаю, роль удалась.

— Ты чего несёшь? — опешил Леонид Быков. — Я ведь только вчера из БДТ на скорой помощи уехал.

— А время вообще пролетает стремительно, не успеешь оглянуться, как уже здравствуй пенсия, — грустно улыбнулся я, вспомнив прежнюю жизнь. — Леонид Фёдорович, нужна ваша расписочка, чтобы мы спокойно начали съёмочный процесс.

— Какая расписка? — Быков покосился на дядю Йосю.

— Стандартная, претензий не имею, всецело доверяю, вот, — затараторил Шурухт, вытащив из папки готовый документ, который требовалось только подписать. — А то у нас плёнки впритык. Переснимать отснятые эпизоды — возможностей не имеем.

— Ловко придумано, — прокашлялся Леонид Фёдорович, но ставить собственную закорючку на официальную бумагу почему-то не стал.

— Напоминаю, в пятницу утром нас покидают: Вицин и дядя Лёша Смирнов, — сказал я главному режиссёру. — А нам кроме эпизодов в театре, нужно отснять финал всей кинокомедии.

— Чего? — присвистнул Быков, присев от неожиданности на скамейку.

— Это гениально! — улыбнулся я. — Понимаете, в чём дело, мы используем в фильме три великолепные песни. Три хита.

— Ну-ну, — недовольно проворчал Леонид Фёдорович.

— В начале кинокомедии идёт модный показ, где сам Эдуард Хиль исполняет «Королеву красоты». По переулкам бродит лето, солнце льется прямо с крыш, — пропел я в воображаемый микрофон. — А в середине картины, когда сломан забор и вы с Наташей гуляете по ночному Ленинграду, звучит уже песня «Любовь настала».

— Которую поёт тоже Хиль и твоя Нонна? — ещё более посмурнев, проворчал Быков.

— Да, как много лет во мне любовь спала, — снова пропел я. — А уже в финале, вы, то есть ваш Зайчик выходит из психбольницы, идёт счастливый по городу…

— Видит, как гуляет девочка по железнодорожным путям и спасет её, — продолжил Леонид Фёдорович.

— Нет, — махнул я рукой. — Девочку, железную дорогу и поезд вычёркиваем. Зайчик идёт, улыбается всем вокруг, радуется жизни, а ему навстречу выходит Наташа, то есть Нонна, ну не важно. Они встречаются, крупный план двух лиц в профиль, которые вот-вот поцелуются, но звучит голос за кадром: «роли исполняли», вы резко поворачиваетесь на камеру, и Нонна поёт: «Ты со мной дели каждый день земли, потому что я — песенка твоя». Камера отъезжает, а там все наши актёры танцуют шейк. Вицин смешно изгибается, дядя лёша Смирнов смешно шевелит ручками.

— И дети вокруг прыгают? — криво усмехнулся Быков.

— Точно! И врачи из психбольницы, и бюрократ Шабашников вместе с секретаршей дёргаются под музыку и все, все, все! — выкрикнул я. — Один большой праздник жизни. СССР, веселье, мир, молодость, дружба, любовь! Люди через сорок лет будут смотреть эту картину и плакать. Это гениально!

Леонид Фёдорович коротко простонал, схватился за живот и, сняв шляпу с головы, просипел:

— Я тебя, Феллини, сейчас убью!

В подтверждение своих слов шляпа главного режиссёра полетела в мою сторону. Однако внезапно налетевший ветерок подхватил её и понёс прямиком в речку Крестовку.