Дыхание осени 2 (СИ) - Ручей Наталья - Страница 25

— Да, — подтверждает Яр, — она знает, что Егор живет с тобой. Она так же знает ваш адрес и знает, что… мы с тобой в разводе. Но, — Яр какое-то время рассматривает занавеску в зале, а потом упирает в меня такой тяжелый взгляд, что удивительно, как занавеска не изменила карнизу с ковром, — она понятии не имеет, где живу я.

Не дождавшись моей реакции, Яр вкрадчиво продолжает мысль:

— Мы можем сделать вид, что я живу с тобой.

— Не хватало!

— Мы можем сделать вид, что я живу с вами.

— Нет!

— Мама уверена, что Егору нужна семья…

— Ты не был женат, но твой брат все равно жил с тобой!

— Да. Со мной.

И я, наконец, считываю между строк. Он — семья для Егора, я — никто. И даже такая мать предпочтительней, чем никто.

— Это займет несколько дней, — говорит Яр. — Она увидит, что мы вместе — какая разница, где мы живем? А потом… я могу съехать…

Могу…

То есть, может съехать, а может остаться?!

— Ты съедешь! — выпаливаю.

— Как скажешь, — поспешно соглашается, а до меня доходит, на что я только что подписалась. Это же…Яр будет жить в моей квартире… В нашей квартире с Егором… И как не сойти с ума?

Я не выдержу. Не смогу. Я все-таки сброшу его с балкона…

Егор мгновенно оказывается рядом и обнимает и шепчет что-то ласковое, от чего успокаиваюсь. Подняв глаза, смотрю на Яра: а он не кажется довольным перспективой жить со мной в тесных квадратных метрах. Наверное, зря я вижу во всем тайные умыслы, но все же…

— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю его.

— Егор тебя любит, а ты любишь его.

— Только поэтому?

— Любовь — слишком редкое чувство, Злата, чтобы им разбрасываться.

Что он может знать о любви, если сам не любил, не любит? Что могу знать о любви я, если опустошена? Скользкая тема. Не для меня. Не с ним.

— Ты уверен, что не хочешь уехать в Голландию с мамой? — спрашиваю Егора.

Тот качает головой раз сто, не надеясь на мое быстрое понимание. Вся родня копирует синхронный узор напольного ковра, вроде бы и есть, но незаметны: молчат, не вмешиваются, только дышат громко и не в унисон, выдавая свое присутствие.

— Хорошо, — подтверждаю согласие, — если ты думаешь, что это сработает…

— Заеду завтра в пять, — посмотрев на часы, объявляет Яр и раскланивается с моими родственниками. — Мама, вы, как и ваша дочь, изумительно красивы… Папа, я как и вы, не могу сказать, что очень рад знакомству, не скрещивая за спиной пальцы… Бабуля, ваш бантик очаровательно молодежен.

Он уже практически у двери, когда меня осеняет, что он уходит. Один. В ночь. В чужом городе. Догоняю его, когда обувается.

— Ты куда?

Мне, действительно, интересно, где он планирует провести ночь — не из ревности, а потому что теперь он мне нужен, предпочтительно живым, а в нашем городе нет ни одной гостиницы и посуточно квартиры не сдают. Было бы лето — перебился, а так — снежок, и в квартире не тропики, на улице и подавно. Простынет, и отпаивай его потом чаями и микстурами, вместо нескольких дней проваляется в нашей с Егором квартире неделю, и мне что, самой прыгать с балкона от такого соседства? Нет уж, пусть объясняется.

— Самолет только завтра утром, так что поищу, где остановиться. Завтра, как и сказал, заеду за вами. Успеете собраться?

— Да, — киваю, — но вряд ли ты за это время успеешь найти ночлег.

— Очень мило, что ты за меня переживаешь, но я справлюсь.

Я оглядываюсь на родителей. Те — ждут развязки событий. А бабуля, качнув седовласой головой и, соответственно, бантиком, решительно объявляет:

— Ну вот что, молодой человек, никуда вы не пойдете!

— Неужели? — заинтриговано оборачивается Яр.

— Да, — гремит бабуля прорезавшимся сопрано, — у меня переночуете.

— К чему такие сложности?

— А к тому, — бабуля упирает руки в стройные бедра, — что чем ближе вы ко мне будете, тем больше у меня шансов надавать вам заслуженных пощечин.

С минуту они рассматривают друг друга, и когда я уже думаю, с кем разыскивать Яра с утра пораньше — с милицией или родней (от него за версту разит деньгами, а у нас народ простой: если денег много, ими надо делиться), он с улыбкой отвешивает полупоклон и очаровывает бабушку обещанием:

— Буду рад рассказать вам свою версию за чаем с баранками.

И вот интересно, как он узнал, что по ночам бабуля коротает бессонницу чаем с бубликами и сухарями? По ее фигуре такое не скажешь. Но слова Яра не только радуют бабулю — как же, вдвоем и ночь не длинна, — Егор носится по комнате постреленком, а родители, многозначительно переглянувшись, скрываются на кухне.

— Давайте, обсудите что там у вас с глазу на глаз, — советует Яру бабуля, — и пойдем ко мне. Сомневаюсь, что здесь вас накормят.

— Сомневаюсь, что он от этого умрет до завтра, — усмехаюсь я.

— Сомневаюсь, что даже если и умру, ты это заметишь, — громко вздыхает Яр.

Бабуля тоже ретируется на кухню, мы остаемся втроем.

А и… терпимо… Переносимость нормальная, по крайней мере, у меня скулы не сводит и я не шарахаюсь от каждого жеста. Пожалуй, несколько дней выдержу, да и не будет Яр сиднем дома сидеть — так, для вида разок заночует. И то… если не будет занят… на одной из квартир…

Но только я расслабленно перевожу дыхание, как слышу за спиной:

— Яр! А мы про тебя статью написали! Я кое в чем немного усомнился, а так все знал! Может, проверишь?!

Всерьез прикидываю варианты: скончаться не сходя с этого места или совершить двойное убийство, когда дальнейшие слова Яра в одну секунду превращают меня в огонь, а в следующую — уничтожают до состояния пепла.

— Конечно, — говорит он, прожигая душу темными глазами, — я с удовольствием почитаю.

Мальчик сверкает, как наливное яблочко и то ли действительно вспомнил, что я принимала участие в написании статьи, то ли из вежливости спрашивает не против ли я, чтобы ее проверили на ошибки. Момент, когда можно соврать, что статья отправлена редактору, безнадежно упущен, и вот я сижу в комнате, смотрю в спину, закрывающую мой ноутбук, жду непонятно чего.

— Ты собиралась это отправить? — спрашивает Яр, не оборачиваясь.

— Да, — говорю его спине. — А что, нашел несоответствия?

— Всего два, одно из них пустяковое. — Он быстро вносит поправки, и я не выдерживаю. Подхожу, всматриваюсь в экран. — Вот здесь, — показывает, — я стажировался в Англии, а не Голландии. И не два года, а три.

Как по мне, обе поправки пустяковые, но спорить — это тратить на Яра время, и вообще… Я не хочу… мне неудобно… в общем, я не могу видеть его в своей комнате, не желаю терпеть его присутствие больше, чем это необходимо.

— Ну ладно, — Яр отворачивается, — думаю, теперь это можно отправить.

— Я сама.

— Как знаешь, — легко соглашается, но не отходит, пока я, бегло просмотрев изменения, не отправляю письмо редактору. — Могу прогнозировать, что статью не только утвердят, но и закажут новый материал.

Я вовсе не собираюсь обсуждать с ним карьерные планы, но молчать с ним невыносимо.

— Сомневаюсь, — пожимаю плечами.

— Зря, — улыбается он.

Улыбается так, что мне хочется хлопнуть перед ним дверью, да так, чтобы задеть хотя бы кончик носа.

— Злата, — прищуривается, рассматривая меня, — я знаю, что ты вольна жить как хочешь…

— Вот именно, — вскидываюсь, думая, что начнет говорить о Макаре.

— Но с тобой ребенок.

— И, поверь, я о нем не забываю.

Егор кивнув, отворачивается к балкону. Что он там высмотрел? Окурки моего оцта? Морозные узоры на стекле? Вот же притвора!

— Уверен, что это так, — говорит Яр. — Да и Егор не даст забыть о себе, но… Иногда кажется, что это единственный выход, но это тупик, Злата.

— Моя личная жизнь тебя больше не касается.

— Да. И нет.

Он резко поднимается и мне на долю секунды кажется, что надо мной одна из моих надуманных башен, и что если я закрою глаза и смогу убедить себя, что ничего нет, башня рассыплется. Я раньше так делала, правда, тренировалась подолгу, чтобы по кирпичикам разрушить провинциальные комплексы. Потом или устала, или обленилась, или привыкла к себе. А башня не унимается, вторгается в личное пространство, у меня в ушах звон колокольни, а ей хоть бы что — снова сильна и как шпала прямая.