Жестокие клятвы (ЛП) - Джессинжер Джей Ти - Страница 54

Серьезно, это ужасно. Я бы даже не стала скармливать это голодающим кроликам, которые, похоже, являются целевой аудиторией.

Сидя за их огромным прямоугольным стеклянным обеденным столом, я смотрю на свою тарелку, полную несъедобных, неопознаваемых комочковатых веточек, и удивляюсь, как бедному Деклану удается сохранять столько мускулов в своем теле. Если бы мне пришлось гадать, он, вероятно, часто ест вне дома.

— Попробуйте соевые лепешки темпе с морскими водорослями, — предлагает она, указывая вилкой на уродливый продолговатый зеленовато-коричневый комок у себя на тарелке. — Они очень полезны для толстой кишки.

Я накалываю темпе — что бы это ни было, во имя всего Святого, — вилкой и откусываю от него. На вкус оно похоже на грязный кусок плавучего дерева, оставшийся от старого кораблекрушения: соленое, сырое, с рыбным привкусом, отвратительное.

— Ммм. Вкусно.

Наблюдая за мной с другого конца стола, Деклан поджимает губы, чтобы не рассмеяться. Слоан сияет.

— Правда? Я просто обожаю темпе. Оно такое универсальное. Ты готовишь, Рейна?

— Как чертов мишленовский шеф-повар, — говорит Куинн, с опаской разглядывая ядовитого вида мясистый серый комок на своей тарелке, который может быть каким-нибудь грибом. Или, возможно, вареную жабу.

— Правда? — Спрашивает Слоун, заинтригованная. — А какую кухню?

— Сицилийская кухня в частности, но итальянская кухня в целом. Моя мама родилась на Сицилии, поэтому многие из моих любимых рецептов достались мне от нее.

С ноткой гордости в голосе Куинн говорит: — Она делает все сама.

— Только не говори мне, что ты готовишь домашнюю пасту! — настойчиво говорит Деклан.

Когда я киваю, он стонет.

— Паук, ты везучий ублюдок!

Выгнув брови, Слоан поворачивается к Деклану.

— Почему, собственно, ему так повезло?

Избегая ее обжигающего взгляда и ответа, который мог стоить ему яйца, он делает большой глоток из своего бокала. Тактично пряча улыбку, я вмешиваюсь.

— Я всегда любила готовить, даже когда была маленькой. Потом, когда повзрослела, еда стала еще важнее. Это действительно единственное удовольствие, которое у меня есть в жизни. — Потянувшись за своим бокалом, я посылаю теплый взгляд в сторону Куинна. — Было, я имею в виду.

Когда я ставлю свой бокал на стол, сделав глоток, я понимаю, что все уставились на меня. Но горят только глаза Куинна.

Деклан спасает меня от того, что могло бы быть злостной атакой со стороны мистера Хэндси, сидящего рядом со мной, спрашивая: — Что ты больше всего любишь готовить?

Я смеюсь.

— О Боже. Это все равно что спросить мать, кто ее любимый ребенок. Лазанья из пяти видов сыра с острой колбасой, ризотто с трюфелями, сальтимбокка, лепешки с сицилийской начинкой — список можно продолжать.

С широко раскрытыми глазами Деклан еле слышно произносит: — Хлеб.

— Тебе стоит попробовать ее карбонару, — хвастается Куинн.

Еще тише Деклан говорит: — Бекон. — Слоан хлопает его по плечу.

Остаток ужина мы проводим за светской беседой, пока я пытаюсь перекладывать блюда на своей тарелке, чтобы выглядело, будто я их съела. На десерт Слоун предлагает веганское мороженое, приготовленное без сливок, яиц, сахара или чего-либо еще, напоминающего настоящую еду. Но, по крайней мере, он пресный и безвкусный, так что это так.

Затем мужчины извиняются и уходят поговорить в кабинет Деклана, пока мы со Слоан сидим на диване в гостиной с бокалом вина. Слава Богу, она любит вино, иначе я бы уже прыгнула в пруд.

— Итак. Рейна. Как ты?

Вытянув голые длинные ноги и положив их на кофейный столик, Слоан пристально смотрит на меня, как профессиональный следователь. Я улыбаюсь.

— Я в порядке. Спасибо, что спросила.

После паузы, в течение которой она изучает выражение моего лица, она прямо говорит: — Чушь собачья.

— Ты будешь удивлена. У меня многолетний опыт разделения своих чувств.

— Ты имеешь в виду, проглатывать их.

Я наклоняю голову в жесте, который не означает ни "да", ни "нет".

— Неожиданный брак по расчету — не самое худшее, что когда-либо случалось со мной. Я выживу.

— Держу пари, что так и будет. — Некоторое время она размышляет, затем говорит: — Значит, тебя не беспокоит эта история с браком по расчету?

— Беспокоит — одно из тех слов, которые могут иметь много разных значений.

Спустя мгновение, наблюдая за мной поверх края своего бокала, она делает глоток и произносит: — Из тебя бы вышел превосходный политик.

Это заставляет меня смеяться.

— Я высокопоставленная женщина в одной из Пяти семей Нью-Йорка. Я превосходный политик.

Она спускает ноги со стола и наклоняется, чтобы получше разглядеть меня, уперев локти в бедра.

— Он тебе нравится, не так ли?

Мне приходится сделать паузу, чтобы подумать над ответом. Я говорю правду.

— По большей части, да, — тихо отвечаю я. Когда она довольная улыбается, я добавляю: — Хотя его настроение меняется довольно резко.

Она машет рукой в воздухе.

— Он через многое прошел в последнее время.

Я могу сказать, что она тут же пожалела о том, что сказала. Откинувшись на спинку дивана, она скрещивает ноги и пьет вино, разглядывая абстрактную картину на стене, которая, кажется, внезапно очаровала ее. Такое избегающее поведение прямого и уверенного в себе человека говорит мне, что, через что бы ни пришлось пройти Куинну в последнее время, она не хочет мне об этом рассказывать.

Что, конечно, заставляет меня отчаянно узнать. Я говорю: — Я понимаю, что ты его друг. Я не буду просить ставить себя в положение, когда ты чувствуешь, что поступила бы нелояльно, предав его доверие. Но если ты можешь сказать мне что-нибудь, что могло бы помочь понять его, я была бы признательна.

Она переводит взгляд в мою сторону. Ей требуется время, чтобы собраться с мыслями. Затем она говорит: — Это его история, которую он должен сам рассказать, но я могу сказать вот что: ему причинили боль.

Я киваю.

— Он сам мне это сказал. Именно по этой причине он хотел брака по договоренности.

Ободренная тем, что я уже знаю, она распрямляет ноги и поворачивается ко мне всем телом.

— Так он рассказал тебе о моей сестре Райли?

У меня есть доля секунды, чтобы решить, как ответить. Я вспоминаю, что Джанни рассказал мне в ночь вторжения в дом о том, что сестра жены босса мафии забеременела от своего русского похитителя, и решаю пройти серую черту между правдой и ложью.

Глядя на свои руки, я говорю: — Я знаю, что она беременна от босса московской братвы.

— Да. В чем Паук винит себя.

Пораженный этим, я поднимаю взгляд.

— Почему он винит себя?

— Он был ее телохранителем, когда ее похитили. К тому же, ты знаешь, у него были к ней чувства… — Она замолкает, затем корчит гримасу. — Ты не знала об этой части.

Я сохраняю совершенно бесстрастное выражение лица, когда спрашиваю: — Как давно это было?

Она морщит нос.

— У меня такое чувство, что, возможно, я и так сказала слишком много.

Игнорируя это, я обдумываю услышанное. Если ее сестра все еще беременна, это означает, что бы ни случилось, это было в течение последних девяти месяцев.

Итак, в этом году Куинн был настолько опустошен тем, что женщина, находившаяся под его защитой, была похищена русским и забеременела от него, что он принял радикальные меры, изменившие его жизнь, и в ответ согласился на брак по договоренности с незнакомцем.

Он был влюблен в нее. Он все еще в нее влюблен.

Вот к чему было это утро. Перемена его настроения, его молчание, его необъяснимые хмурые взгляды.

Он женился на мне, занимался со мной любовью и просыпался со мной, заменяя женщину, которую он действительно хочет.

Меня подташнивает. Глупо, стыдно и тошнит.

Неделю назад это не причинило бы боли. Я бы ничего не почувствовала. Но прошлая ночь казалась мне такой реальной. Вся страсть и эмоции, которые мы разделяли, были такими чертовски реальными. Это было приятно. Впервые в жизни я почувствовала себя желанной. Защищенной. В безопасности.