Дикие сердца (ЛП) - Джессинжер Джей Ти - Страница 59

—Ты моя. Ты моя. Ты моя, дорогая.

Убаюканная в его объятиях и раскинувшаяся вокруг его члена, я испытываю такой сильный оргазм, что меня переполняют эмоции. Я начинаю плакать.

—Я знаю, — шепчет он. — О, черт, детка, я, блядь, знаю.

Когда он запрокидывает голову, кричит в потолок и кочает за мной, я понимаю, что все мои мысли о том, чтобы защититься от него, теперь бесполезны.

Каким бы безумным или неправильным это ни было, я полностью согласена.

Все, что я могу сейчас сделать, это держаться и кататься на этих американских горках до конца, куда бы это нас ни привело.

40

Райли

Мал и я долго лежим, обнявшись, в постели в темноте, прежде чем он, наконец, заговаривает.

—С тобой все в порядке? Его голос звучит мрачно. Как будто он беспокоится, что сделал что-то не так.

—Ты не причинил мне боли, если это то, о чем ты спрашиваешь.

—Твое горло...?

—Ты мог бы сжать вдвое сильнее, и я бы этого не почувствовала.

Он облегченно выдыхает. — Игра с дыханием может быть опасной. Нам следовало сначала поговорить об этом. Придумать стоп-слово.

Боже милостивый, когда я слышу, как он произносит —игру с дыханием и —стоп-слово, мое воображение разыгрывает все извращенные сценарии, в которых люди могут участвовать парами, трио или группами.

Я представляю его посреди извивающейся груды обнаженных тел в секс-клубе, богоподобного и блестящего, когда он трахает каждую случайную дырочку в поле зрения, и чувствую, что вот-вот упаду в обморок.

—Вот тебе стоп-слово: у меня нет никакого интереса слушать о твоем прошлом сексуальном опыте. Мысль о том, что ты делаешь то, что мы только что сделали с другой женщиной, вызывает у меня желание вонзить топор войны тебе в грудь и поджечь тебя.

Через мгновение он говорит: —Это слишком длинно для стоп-слова. Трудно запомнить в пылу момента.

Я слышу смех в его тоне, ублюдок.

—Ты знаешь, что я имею в виду.

—Да, слышу, — бормочет он, сжимая меня. —Ты ревнуешь.

—Пфф.

— Отрицай это сколько хочешь, но я ничего не упоминал о своем прошлом. Я просто предположил, что нам нужно поговорить о том, чем мы занимаемся вместе, а потом вдруг ты стал угрожать мне смертью.

Смущенная тем, что он прав, я прячу лицо в изгибе его шеи. Когда он нежно целует мою шею, я шепчу: — Прости.

—Не извиняйся. Я точно знаю, что ты чувствуешь.

—Ты знаешь?

—Почему бы тебе снова не упомянуть о своем белокуром телохранителе и не посмотреть, как я к этому отнесусь?

Это снижает мое раздражение до приемлемой степени. Я прижимаюсь к нему ближе, закрывая глаза. — Нет, спасибо. Но мы можем поговорить о том, что произошло за ужином?

Он оставляет нежные поцелуи на моем горле и вдоль ключицы. — Случилось то, что ты дерзила королю Братвы, и он полюбил тебя за это.

—Ты уверен, что он не передумает позже?

—Я уверен. На этого человека никто не смел даже повышать голос в течение двадцати лет. Он нашел твою гневную речь очень занимательной.

—Хотя я не могу понять, почему он так разозлился на тебя.

Он делает паузу, целуя меня, чтобы задумчиво произнести: — Я тоже.

—Вам запрещено похищать людей?

Он усмехается. Я расцениваю это как "нет".

—О чем вы, ребята, говорили по-русски?

—В основном о бизнесе.

—Он рассказал тебе, как узнал обо мне?

—Нет. Я спросил, тот ли это человек, к которому он отправил меня в Нью-Йорк, чтобы помочь найти Деклана, но он сказал, что нет. Сказал, что это был покойник, его старый друг, который знал всех и вся.

—Мертвый мужчина? Много ли времени он проводит у спиритической доски, разговаривая с духами?

—Я тоже этого не понял, но Пахан сказал, что хочет представить меня ему. Его голос понижается. — Теперь, когда он встретил тебя.

—Я? Какое отношение я имею к чему-либо?

—Я не знаю.

—Все это очень странно.

—Да. Особенно та часть, где он сказал мне взять отпуск.

Я поднимаю голову и смотрю на него. — Отпуск?

— Месяц отпуска, — отвечает он, кивая.

—Он когда-нибудь раньше давал тебе отпуск?

—Никогда.

—Тебе не кажется это странным?

—Кажется.

—И что ты собираешься с этим делать?

Он улыбается. — Возьму месячный отпуск.

Меня охватывает опасный трепет, как будто я стою на краю опасно высокого утеса и смотрю вниз. Стараясь выглядеть беспечной, я спрашиваю: — Куда ты поедешь?

Его улыбка снисходительна. — Посмотри на себя, пытающуюся вести себя невинно. Ты точно знаешь, куда я поеду. Он запечатлевает на моих губах нежнейший из поцелуев. — И с кем.

—В хижину, — шепчу я, целуя его в ответ. —Со мной.

Перекатываясь на меня, он захватывает мой рот в глубоком, горячем поцелуе, при этом обхватывая рукой мое горло. — Да, с тобой, говорит он хриплым голосом. — Моя маленькая болтливая пленнца.

Я обнимаю его за спину, дрожа от удовольствия от ощущения его большого, сильного тела рядом со своим. — Твою мятую серую салфетку кто-то слишком долго оставлял в кармане.

—Мой упрямый боец.

—Твоя бездомная мышь-олень с крошечными, похожими на клыки бивнями.

—Мой мир.

Это сказано шепотом, когда он смотрит глубоко в мои глаза с выражением обожания.

Я сглатываю, мое сердце бьется быстрее. — Могу я теперь кое-что сказать?

—Нет.

—Хотя это очень комплиментарно. Тебе понравится.

—Я уже знаю, детка. Я вижу это в твоих глазах.

—О. Хорошо. Значит, это чувство взаимно?

—Черт возьми, женщина. Заткнись.

Он снова целует меня, давая мне для этого очень вескую причину.

Утром мы возвращаемся в хижину в лесу.

По дороге из аэропорта по изрытой колеями грунтовой дороге я набираюсь смелости и спрашиваю Мала о Пауке. Я надеюсь, что, поскольку мы не в постели, он не разозлится так сильно.

Я ошибаюсь.

Как только я упоминаю его имя, он замирает.

—Он жив.

—Он собирается оставаться таким?

—Нет, если ты продолжишь спрашивать меня о нем.

—Я спрашиваю только потому, что ты мне ничего не рассказываешь. Последнее, что я слышала, это то, что ты накачал его наркотиками и велел покинуть страну, но он этого не сделал.

Он долго молчит. Я не уверена, что он когда-нибудь ответит мне, но потом он это делает, сжав челюсти и глядя прямо в лобовое стекло, пока ведет машину.

—Он все еще в Москве. Вынюхивает все вокруг, как собака.

—Что ты планируешь с ним делать?

—Ничего.

Я изучаю его профиль, но не могу понять, о чем он думает. Это все равно что смотреть на кирпичную стену.

Если бы кирпичная стена хотела что-то разбить, то да.

—Мне жаль, что этот разговор выводит тебя из себя, но я должна быть уверена, что с ним все будет в порядке.

Медленно, четко выговаривая слова, он отвечает: — Почему это так важно для тебя?

— Мал, посмотри на меня.

Вместо этого он сжимает челюсти.

—Да ладно. Всего на секунду.

Он делает преувеличенный вдох, выдыхает, затем смотрит в мою сторону.

Как только наши взгляды встречаются, я тихо говорю: — У меня нет к нему чувств. Никогда не было. Я обещаю тебе. Но он мне нравился, и он был действительно добр ко мне. Я не хочу, чтобы с ним случилось что-то плохое. Понятно?

Он задерживает мой взгляд еще на мгновение, затем снова смотрит в лобовое стекло.

Некоторое время мы едем в тишине. Я позволяю ему обдумать это в голове, не приставая к нему, и, наконец, вознаграждена, когда он неохотно говорит: — Я уже дал понять, что он вне досягаемости. Никто не должен его трогать. Если с ним случится что-то плохое, это будет не наших рук дело.