Дикие сердца (ЛП) - Джессинжер Джей Ти - Страница 53

Однажды, когда мы заканчивали завтракать, он ни с того ни с сего спрашивает меня, не хочу ли я научиться стрелять из пистолета.

Это пугает меня. Его ответ не успокаивает.

— Зачем мне нужно уметь стрелять из пистолета?

— Лучше знать и не воспользаваться, чем не знать когда будет необходимо.

Это звучит как мудрый совет, но также и как предупреждение. Словно в любой момент наш маленький кусочек рая в дикой местности может разорваться надвое.

Итак, я учусь стрелять из пистолета.

Затем я учусь стрелять из винтовки.

Когда мы обнаруживаем, что я не только очень хорошо поражаю неподвижные мишени, но и получаю от этого удовольствие, Мал предлагает мне пойти с ним на охоту и попробовать поразить что-нибудь движущееся.

— Я бы никогда не смогла застрелить животное, — вот мой немедленный ответ.

— Если бы у тебя в руках было мое ружье, когда медведь бросился на тебя, ты бы нажала на спусковой крючок?

— Самооборона — это не то же самое, что тыходить на улицу и искать кого-нибудь, кого можно убить.

Мал мгновение молча смотрит на меня. Его глаза бесконечны и темны.

— Убийство есть убийство, независимо от стоящих за ним намерений. Морализаторство не меняет того факта, что ты сделал что-то живое неживым.

Он ничего не отвечает.

Поскольку он эксперт в этом вопросе, я достаточно мудра, чтобы не спорить с ним.

Однажды поздно вечером ему звонят, и это все меняет.

Мы лежим в постели, его ноги подтянуты к моим. Я засыпаю, когда жужжащий звук возвращает меня в сознание.

Это звонит его мобильный телефон в кармане пальто.

— Ты собираешься ответить на этот вопрос?

— Я должен. Он не двигается.

— Ничего страшного, если тебе придется. Я не возражаю.

Он сжимает меня в объятиях, бормоча: — Ты должна возражать.

Но потом он вздыхает, встает с кровати и берет телефон. Он подносит трубку к уху и коротко произносит: — Да.

Несколько мгновений он молчит, прислушиваясь. Затем он опускает голову и снова произносит — Да, только на этот раз это звучит смиренно.

Когда он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, его глаза закрыты, как жалюзи на окнах.

— Что случилось? Все в порядке?

— Тебе нужно собрать вещи. Прямо сейчас.

Мое сердцебиение ускоряется, я сажусь. — Почему?

— Мы едем в город.

37

Райли

Это десятиминутная прогулка по лесу до того места, где Мал держит свой грузовик, спрятанный в низком кирпичном строении, встроенном в склон холма. Оттуда час езды по изрытой колеями грунтовой дороге до города, очаровательной альпийской деревушки с взлетно-посадочной полосой для небольших самолетов на одном конце. Перелет до города длится чуть меньше двух часов.

Как и во всем остальном, что он делает, Мал легко и уверенно пилотирует Cessna.

Мы приземляемся в Москве, не сказав ни слова с тех пор, как уехали.

Я не знаю почему.

Я также не знаю, почему мне страшно.

Но я инстинктивно чувствую, что это большое дело — то, что он берет меня в город. Это больше, чем просто место, где он работает, это также место, где находится его босс. Где находится Паук. Где опасность поджидает нас обоих.

В лесу мы могли притвориться, что он жил другой жизнью. Его отлучки были короткими перерывами в мирном маленьком пузыре. Мы были снежным шаром на полке.

Но снежный шар разбивается вдребезги в тот момент, когда мы приземляемся в аэропорту Шереметьево, и я открываю для себя другую сторону жизни Мала.

Темная сторона.

Где живут все его монстры.

Черный Phantom ждет нас на асфальте. Водитель берет наши сумки и загружает их в багажник, не глядя на меня, даже не замечая моего существования.

В этом чувствуется целеустремленность. Как будто он знает, что произойдет что-то ужасное, если он посмотрит в мою сторону, и он не посмеет рискнуть.

Мал что-то говорит ему по-русски. Затем водитель кланяется — он кланяется — и открывает заднюю дверь.

Мал забирается в машину позади меня, и мы уезжаем.

И я не могу перестать смотреть в окна. Ночная Москва — это сверкающая сказка огней, людей и движения. Она кажется больше Сан-Франциско в десять раз.

Мал берет меня за руку и сжимает ее. — О чем ты думаешь?

— Снега нет.

— Мы больше не в горах. После паузы он говорит: — Что еще?

Как хорошо он меня понимает. Когда я опускаю взгляд на свои руки, он обнимает меня за плечи и притягивает к себе, наклоняя голову, чтобы пробормотать: — Что еще, малютка?

Я кладу голову ему на плечо и закрываю глаза. – Обо всем остальном.

Он нежно целует меня в лоб. Я рада, что он больше ничего не говорит.

Поездка из аэропорта до его дома занимает меньше тридцати минут, но к тому времени, как мы добираемся туда, я на пределе своих нервов. Даже невероятно краситые виды на город, проплывающие за окнами, не могут отвлечь меня от паники.

Я чувствую себя измотанной, как будто выпила слишком много кофеина. После спокойствия леса все кажется слишком громким, слишком близким, слишком ярким. Мое сердце учащенно бьется.

Мы въезжаем в гараж стеклянной башни и останавливаемся перед рядом лифтов. Четверо здоровенных мужчин в черных костюмах выходят вперед. Один из них открывает мою дверь, другой обходит машину сзади и открывает дверь Мала.

Ему не нужно указывать мне оставаться на месте. Моя интуиция подсказывает мне, что здесь есть правила, новые правила, о которых я не знаю. Главное из них — следовать его примеру.

Мал тыходит из Phantomа, обходит меня сбоку и протягивает руку.

Мужчины в костюмах отступают, чтобы выстроиться в очередь перед лифтами. Руки скрещены за спиной, лица бесстрастны, они смотрят вдаль.

Я беру Мала за руку и выхожу, чувствуя себя неуверенно. Он обхватывает меня своей большой рукой, чтобы поддержать.

Один из людей в черном нажимает кнопку вызова лифта, затем снова притворяется статуей.

Когда двери открываются и мы с Малом проходим мимо мужчин, все они одновременно кланяются.

Я жду, пока двери закроются и лифт начнет движение, прежде чем спросить: — Что, черт возьми, это было?

Он говорит просто: — Уважение.

— Это твои телохранители?

— У меня нет телохранителей.

— Почему бы их нет?

Он бросает на меня косой взгляд.

— О. Точно. Ты тот парень, для которого другим людям нужны телохранители.

Он мгновение смотрит на меня, полуприкрыв глаза, затем берет меня за руку и притягивает к своей груди. Он обхватывает мою голову руками и целует меня.

Это грубый поцелуй, но не страстный.

Этот поцелуй говорит мне успокоиться. Что он все контролирует, и мне не о чем беспокоиться.

Что он не допустит, чтобы со мной случилось что-то плохое.

Я прижимаюсь лбом к его груди и вздыхаю. — Спасибо.

— Тебе это было нужно.

— Да.

— Я знаю.

Несмотря на расшатанные нервы, я улыбаюсь. — И что теперь будет происходить?

— Сейчас мы тебя устроим, а потом я пойду работать.

Работа. Так много насилия содержится в таком малом количестве букв.

Лифт останавливается. Двери открываются. Мал берет меня за руки и ведет в фойе темной квартиры. Вид на город через окна от пола до потолка озаряет пространство призрачным сиянием.

— Срань господня.

— Тебе нравится?

Я не знаю, нравится ли мне это в точности, но это красиво, поэтому я придерживаюсь позитива. — Это невероятно.

Он ведет меня через гостиную, пустую, если не считать гигантской черной фигуры, сидящей перед телевизором с большим экраном на стене. Мы проходим мимо открытого пространства, которое, кажется, должно быть столовой, но оно также пусто. Затем мы оказываемся на кухне, огромном гулком пространстве из белого мрамора и стекла, стерильном, как операционная.