Отражения нашего дома - Заргарпур Диба - Страница 30

Мне на лоб ложится ладонь халы Афсун.

– Как ты себя чувствуешь? Что-то ты бледная. Как привидение.

Знаю я этот тетушкин язык. На самом деле она хочет сказать: «Выглядишь ты дерьмово». Стряхиваю ее руку со своего потного лба.

– Иди сюда, садись. – Она ведет меня к металлическим садовым стульям и сует в руки чашку горячей воды с лимоном. – Выпей, а то у тебя внутри будут размножаться споры бактерий…

– Спасибо, хала-джан, за подробное объяснение. – Прихлебываю горьковатый напиток, чтобы набраться смелости. Сейчас или никогда. – В общем… Я хотела бы кое-что спросить.

Все вокруг суетятся, смеются, обсуждают морщинки на лбу и пересказывают бесконечные сплетни свадебного сезона.

Сжимаю в пальцах кружку и иду попытать счастья в дом. Вокруг кварцевого кухонного стола сидят мадар, хала Фарзана и хала Гульнур. Телефон мадар трезвонит как оглашенный – наверное, Эрик спешит поведать об очередном жилищном кризисе, – но она, что нехарактерно, переключает трубку в беззвучный режим. Смотрю, как она со своим маникюром пытается попасть в нужную кнопку.

– Тебе что-нибудь нужно? – косится на меня хала Гульнур.

– Да. – Я перебираю пальцами браслет. Не знаю, как объяснить. Как сказать, что в последнее время стараюсь не спать ночами, чтобы не видеть кошмарных снов. Снов о трагедии, преследующей нашу семью, о том, что на всех нас лежит проклятье, что нам суждено терять любимых – отца, бабушку, может быть, даже дочь. Смотрю в теплые, встревоженные глаза моих тетушек и решаюсь сказать. – Я хотела бы узнать о баба Калане. Для моего проекта.

– О моем дедушке? – Хала Фарзана перемешивает рис в кастрюльке на плите. Отодвинув стеклянную дверь, в кухню проскальзывает Айша. Сквозь нее просачиваются темные струйки дыма.

– Как он умер?

Наступает тягостное молчание. Мадар чуть не подавилась фисташками.

– Сара, не стоит задавать такие вопросы.

– Как он умер? – снова спрашиваю я.

Дым становится гуще, вьется вокруг наших щиколоток, но никто ничего не видит.

Хала Фарзана и хала Гульнур переглядываются, хала Гульнур тихо шепчет Айше:

– Закрой дверь, пожалуйста. Фироза-джан не любит, когда мы обсуждаем это. Тема очень… болезненная.

Айша захлопывает дверь и встает рядом со мной. Ее глаза широко распахиваются.

– Я пожалею, что пришла спасти тебя от тетушек?

Хала Гульнур приглаживает непокорные локоны за ушами и жестом велит Айше и мне сесть к кухонному острову.

– Сара-джан, что ты хотела бы узнать?

Ее лицо плывет передо мной, и приходится моргнуть, чтобы прогнать тени, начинающие стягиваться к ней. Честно говоря, я немного потрясена, что на этот раз они не стали отмахиваться и ходить вокруг да около, как обычно. Глядя на тетушку, я только в этот миг понимаю, почему было просто необходимо задать этот вопрос.

– Мы никогда не говорили о нем. Никаких рассказов, ничего. Правда, Айша?

Она задумывается, сдвинув брови. Смотрит на меня и кивает:

– Да, мы, кажется, ни разу не говорили о бабушкином папе.

И это странно, потому что в моей семье обожают рассказывать истории о тех, чьими потомками мы являемся.

– Как я уже сказала, тема болезненная для твоей бабушки, и для меня тоже. – Хала Фарзана ласково берет меня за руки. – Понимаешь, мы никогда не знали нашего дедушку, отца биби-джан, так, как ты знаешь своего. Он покинул этот мир задолго до нашего рождения. И все истории, какие я знаю, я слышала от старших. Та история, которую ты хочешь услышать, очень печальна.

– Почему?

– Девочки, дайте слово, что все услышанное не выйдет за пределы этой комнаты. Понятно? – Хала Гульнур окидывает нас суровым взглядом. – Я серьезно. Никогда и никому.

Мы с Айшей киваем.

– Наш дедушка был добрейшим на свете. Он происходил из династии ученых и поэтов, но сам был торговцем. Торговал всем понемногу – сушеными фруктами, книгами, коврами. Самыми необходимыми вещами. Тем, в чем люди нуждаются. Он всегда поступал по-доброму, и за это жители Мазари-Шарифа полюбили его. За недолгое время он стал сильным и влиятельным. Его лавка процветала. Он был знаком со всеми нужными людьми. Его репутация привлекла внимание семьи нашего отца. И неудивительно, что они попросили руки нашей мамы.

– Звучит как волшебная сказка, – говорит Айша.

– Так оно и было. Через несколько недель маму отдали в семью папы навстречу новой жизни.

В другой раз я бы восхитилась романтичностью этого рассказа. Звучало и впрямь очень красиво, но я чувствовала, что здесь отражена всего лишь часть правды. Не совсем ложь, всего лишь приукрашенная версия, превращавшая эту историю в сказку о вечной любви.

– Ладно, а потом? – Айша грызет ногти, и я, честное слово, вижу, как у нее из подмышки выползает дым. Стоит моргнуть – и дым исчезает.

– Дедушкина доброта была и благословением, и проклятием. Влияние может придать могущества, а может и превратить в мишень. На протяжении нескольких лет дедушкиным товарам был перекрыт ввоз в страну. В отсутствие товара семья стала нуждаться в деньгах, и вскоре дедушка начал накапливать долги. Однако он не прекращал работать. Ему надо было заботиться о женах, кормить детей. Но трудности нарастали, взимали печальную дань с его сердца и с его репутации. – Хала Гульнур смотрит сквозь стеклянные двери на биби-джан. Она сидит на балконе в уютном кресле-качалке, укутанная тяжелым одеялом. – Поэтому после его смерти ходило много разговоров о политических конкурентах, боявшихся его доброты, его влияния. В итоге его насмерть сбила машина. Это произошло на глазах у бабушки.

Айша ахает:

– Это был несчастный случай или…

– Или преступление, спланированное теми, кто боялся соперничества с ним? – вздыхает хала Гульнур. – Не знаю. Я бы что угодно отдала, лишь бы спросить его, что произошло в те дни. Поговаривали, будто некоторые политики опасались популярности моего деда. Эти люди распространяли о нем страшные слухи… Говорили, что он якобы сам шагнул под машину.

– Да с какой стати он бы так сделал? – Я резко вскакиваю. Табуретка противно скрипит. По всей кухне крутятся и корчатся тени. В самом углу – темный силуэт баба Калана, лицо спрятано в тени, он молча смотрит на меня, на тетушек, на маму. Останавливаю взгляд на нем. «Ты сам оставил ее, или тебя кто-то забрал? Что ты хочешь мне сказать?»

Прадедушка безмолвствует. По его щеке скатывается единственная слеза.

– Эй, эй. Отдышись. Все хорошо. – Под встревоженными взглядами трех пар глаз Айша потирает мою трясущуюся спину. – Может, тебе надо на свежий воздух?

– Нет. – Я пожимаю плечами, стряхивая ее руку, и протираю глаза. – Мне надо в точности узнать, что произошло.

– Никто здесь не сможет дать тебе такого ответа, – начинает мадар. – Но мы не собираемся распространять эти мерзкие сплетни. Он, если бы мог, остался бы со своей семьей навсегда. И ни за что бы нас вот так не покинул.

– Откуда тебе это знать! – Я расхаживаю взад и вперед, руки трясутся. – Что, если единственное наше наследие – это бросать друг друга на произвол судьбы? Тогда… – «Значит, это может случиться и со мной? И случилось с Маликой? И с биби? Что может этому помешать?»

В голове роятся жестокие сомнения. Из них складывается предательский вопрос: могла ли моя бабушка бросить Малику? Может быть, воспоминания хотят рассказать именно об этом? Какова здесь связь?

В стеклянную дверь стучат. На пороге стоит хала Моджган. Она удивленно приподнимает бровь и обводит нас жестом.

– Понимаю, джанем, все это очень грустно. – Хала Гульнур взмахом руки просит халу Моджган удалиться. – Дочь не должна видеть, как ее отец слишком рано покидает этот мир. Это случилось так внезапно, так необъяснимо. И мы не хотели, чтобы миг его смерти заслонил великое наследие его жизни. Вот почему твоя бабушка не рассказывает об этом. Возможно, это наша ошибка. Возможно, надо было больше говорить о нем, пока у моей мамы еще сохранялись воспоминания.

– Тебя это совсем не тревожит?

– А почему это должно меня тревожить? – Хала Гульнур растерянно моргает. – Это случилось задолго до моего рождения. Случилось не со мной.