Повелитель тьмы (СИ) - "Amazerak" - Страница 37

— Вам надо было обратиться ко мне, а не заниматься самоуправством. Поймите же, речь идёт об отношениях с соседней губернией! Там вас не знают, там вам не будут всё спускать с рук, как здесь. Мне вообще-то тоже не нравилось, что вы у нас творили, но я-то подумал, закончите вы с Любецкими делить, чего не поделили — и успокоитесь. Но нет же, вам мало оказалось, в соседнюю губернию полезли. Вы хоть понимаете, с кем связались? Калакуцкий — это не тот, с кем можно шутки шутить. Помнится, десять лет назад, когда его только назначили сюда, против его порядков несколько семейств взбунтовалось, так он собственноручно казнил пять глав родов! И с тех пор там тишина, а у нас с ними мир. А теперь появились вы, Алексей Михайлович, и устроили чёрте знает, что!

— Хм, бей своих, чтобы чужие боялись? Похоже, работает… Так какие он выдвинул требования? — поинтересовался Озёров. — Мою голову просит?

— К счастью, нет. Да, вы убили одного очень сильного владеющего из губернской гвардии, но на первый раз Калакуцкий готов простить. Он хочет вернуть семьдесят пять процентов «Золотого пути», которые вы с Любецкими забрали, выплатить денежную компенсацию и принести извинения.

— То есть, мы должны всю компанию отдать? Жирно им не будет? Калакуцкий так-то ко мне убийц подослал. За это никто извиниться не хочет?

— Алексей Михайлович, вот только не надо артачиться. Требования более чем скромные, учитывая все обстоятельства.

— Ничего себе, скромный требования, — Озёров усмехнулся.

— В этом ничего смешного! — процедил Эдуард. — В общем, так, отныне больше никакого произвола. Делаете всё так, как я скажу. И в Барнаул — ни ногой. В конце концов, пострадать можете не только вы. Барнаульцы — наши соседи, с ними и дела у нас ведутся, и чьи-то родственники там проживают. Не ставьте, пожалуйста, нас всех под удар.

— Эдуард Анатольевич, ещё раз объясняю, когда прежний глава Любецких помер, Елагины отобрали у них долю компании. Её удалось вернуть только благодаря моему вмешательству. Вот такие вот «партнёры». И мы прогнёмся перед ними? Стерпим? Покажем свою слабость? Тогда и другие начнут так себя вести. А что? Можно же! Всё равно утрёмся, да?

— Хватит, ради всего святого! Сейчас не время спорить. Мы… точнее, вы перешли границу дозволенного, и я просто пытаюсь уладить вопрос миром. Пожалуйста, сделайте, как я сказал. Так будет лучше для всех, в том числе, для вас.

— Эдуард Анатольевич, я вас понимаю и тоже считаю, что мы должны избежать прямого столкновения с барнаульской аристократией, — проговорил Озёров. — Но если прогнёмся, по вам же самим это ударит: по вашей репутации, а, возможно, и по карману. Поэтому давайте выдвинем встречное предложение. Попытаемся найти с Калакуцким компромисс, что скажете? Я готов отдать пятнадцать процентов «Золотого пути» — мою собственную долю. Я забрал её у Елагина в качестве компенсации, но он и так уже достаточно наказан, поэтому верну. Но пятьдесят процентов принадлежат «Первосибирску-23», и они останутся у нас. Это не обсуждается.

Эдуард нахмурился. Алексей, похоже, решил поторговаться с барнаульским губернатором, только вот парень не знал, что с такими людьми, как Калакуцкий, подобное не сработает. Тот никогда не церемонился с врагами, и потому его слушались и боялись.

— Но и это ещё не всё, — продолжил Озёров. — Недавно мне стало известно, что Елагины уже много лет обманывали своих партнёров, скрывая реальную прибыль компании, из-за чего Любецкий, а теперь и я не дополучили дивиденды. Допустим, я не буду требовать выплаты всех неустоек, но ситуацию необходимо исправить. Елагины должны предоставить честные отчёты и платить полную сумму. Таковы мои условия.

Третьяков нахмурился ещё сильнее:

— Вряд ли Калакуцкий согласится. Это не тот человек, который пойдёт на уступки.

— Эдуард Анатольевич, я не намерен мириться с обманом. Вы готовы это проглотить? Да, сейчас это вас напрямую, может, и не касается, но один раз прогнёмся, потом с нас не слезут.

— Вы должны были прийти ко мне сразу и рассказать о проблеме. Тогда можно было бы договориться, а сейчас… Не знаю. Вы зашли слишком далеко.

Эдуарду тоже не нравилась сложившаяся ситуация. Алексей говорил правильные слова, но правильными они были в вакууме. Сейчас подобная риторика выглядела опасной. В конце концов, основная вина лежала именно на Озёрове и его необдуманных поступках. Парень многое не знал, он приехал сюда полгода назад и не имел ни малейшего представления о той политике, которую ведут местные губернаторы, и всё равно качал права, лез, что называется в чужой монастырь со своим уставом.

Эдуард не мог начать вражду с соседями. У Третьяковых тоже имелись доли в барнаульских компаниях, и это следовало держать в голове при решении данного вопроса.

— И всё же вы должны попытаться, — убеждал Озёров. — Поторгуйтесь с ними, выбейте лучшие условия. Елагины с Калакуцкими много дел наворотили. Их вина тоже здесь есть. На кону — правда.

— Правда, — хмыкнул Третьяков. — Что, по вашему, правда? Рода постоянно друг с другом враждуют, постоянно что-то делят. Компании то к одним переходят, то к другим. Любецкие недавно были вашими злейшими врагами, а теперь вы им покровительствуете. Поссоритесь снова — так они сразу права на вашу долю заявят, дескать вы у них силой отобрали. Вот и вся «правда». Так живём. А мне всё это разгребать приходится, всех мирить, чтобы и между своими кровопролития избежать, и с соседями не передраться. А вы рассуждаете о какой-то «правде».

— Поэтому, видимо, все меня и пытаются убить, — на лице Озёрова появилась ироничная усмешка.

— Кто «все»? Не понимаю, о чём вы.

— Кто-то из первосибирцев пытался избавиться от меня летом, когда я только на границу поехал.

— Почему вы решили, что тут замешаны наши? — Эдуарду стало не по себе. Зачем Озёров решил вспомнить сейчас об этом?

— Когда я приехал в учебку, офицеры подстроили ситуацию, чтобы отправить меня в штрафную роту на самый сложный участок, где я должен был погибнуть. Мне удалось выяснить, что приказ исходил от командования седьмой дивизии. А ведь генерал Юрьевский — из нашей аристократии.

— Возможно, но…

— Второй момент, — Озёров опять перебил. При этом парень вёл себя по-прежнему невозмутимо. Оставалось лишь поражаться его выдержке и спокойствию. — В начале августа меня должны были отвезти в суд для пересмотра дела. Все понимали, что меня оправдают. И кто-то под видом военной полиции послал группу убийц. Уровень подготовки был таким, что сделать это могло лишь военное руководство не ниже командования полка, а скорее всего, опять же дивизии.

— Если вас пытались убить, то я сожалею о случившемся, но у вас есть доказательства? Вы обвиняете Юрьевского? Я не понимаю…

— Доказательства мне и не нужны. Я же не собираюсь в суд подавать, но два плюс два сложить могу. И с Юрьевским, кстати, я уже беседовал.

— Что ж, хорошо, что вы разрешили ваши разногласия… — пробормотал Эдуард, чувствуя, как на лбу выступает пот.

— Я всё прекрасно понимаю. Кому-то не понравилось, что князь из чужого рода наводит здесь свои порядки. Это естественная реакция. Но надеюсь, что с тех пор отношение ко мне изменилось. Ведь теперь мы все в одной лодке, отныне здесь мой дом, моя земля, и я буду её защищать, как и вы. Не хотелось бы вспоминать старое. Правда ведь? В общем, постарайтесь, пожалуйста, договориться с Калакуцким. А если не получится, отсылайте его ко мне. Я с ним разберусь по-своему.

— Никаких, «по-своему», — буркнул Эдуард. Надо было срочно спровадить Озёрова, чтобы тот не заметил. — Я поговорю с ним… Если вопросов нет, можете идти. У меня, ещё одна встреча скоро, не могу, к сожалению долго засиживаться с вами.

— Разумеется, — Озёров поднялся с дивана. — Всего хорошего, Эдуард Анатольевич.

Ннекоторое время губернатор сидел подавленный. Зачем Озёров завёл разговор о покушении? Чего он хотел этим добиться? Похоже, парень всё знал.

Эдуард не слишком-то жалел о том, что пытался избавиться от Озёрова. Возможно, если бы тот погиб там, в тёмной области, проблем действительно было бы меньше. Но вот отец… отец видел юнце что-то особенное и верил, что Алексей принесёт пользу Первосибирску.