Civilization (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 2

Узбеки перестали тараторить, бросившись сбивать свою разбредающуюся отару. Я оперся рукой о холоднющую крышу машины, с которой еще не стаял лед, положил руку на остатки наледи, пытаясь проверить реальность происходящего. Лёд как лёд! Собрав горстью быстро мокнущий снег, я бросил его себе в лицо, пытаясь прийти в себя. Брр.…Очки забрызгал. Но, вроде бы, теперь чувствую себя получше!

Так или иначе, отсюда надо выбираться.

Я сел за руль и попытался завести машину. С третьей попытки движок ожил, привычно зарычав пробитым глушителем. Тронулся с места, развернулся, но уехал недалеко — мокрая земля шлифовалась бешено крутящимися колесами. Нет, так до асфальта я не доеду!

Чертова резина. Вот всегда знал, что всесезонка — дерьмо. Но хранить запасные покрышки в Москве было негде, и пришлось мне, купив один комплект, ездить на нем везде и всегда. Хорошо, реагентов там не жалеют, не то, что в регионах!

Узбеки уже занялись отарой, с подозрением поглядывая на меня. Помочь мне они явно не собирались. Думают, я овцу у них приехал украсть, что ли?

— Где найти трактор? — крикнул я им.

Один из них рукой указал, куда идти за трактором, не переставая сверлить меня тревожным, недоверчивым взглядом. Я запер машину и побрел в указанном направлении, ориентируясь на овечьи следы.

Ощущение нереальности происходящего не уходило. Что такое случилось-то? Ни разу не испытывал ничего подобного! Микроинсульт, что ли? Надо заняться уже здоровьем, а то допрыгаюсь так, без выходных ишача, да и курить стал слишком много…

Вскоре передо мною за пеленой дождя проступили контуры широких приземистых строений.

По пути я сорвал пару стеблей, сжал их в ладони. Обычный, буро-ржавый осенний бурьян, высохший и ломкий… И как это случилось, что на исходе декабря я оказался среди осеннего пейзажа, будто и не было позади ни ноября с ранними заморозками, ни декабря со страшными снегопадами… Все это было бы похоже на какой-то бредовый сон, но слишком уж реальны были моросящий дождь, тревожное лицо пастуха и чавкающая грязь под ногами.

Разумное объяснение было только одно: потеряв сознание, я съехал с дороги, и укатился в поле, где и встал. То, что погода так быстро переменилась, конечно, странно, но это еще как-то можно объяснить… Но я же точно помню, что ехал в сумерках… А тут — совсем светло, как в разгар дня! Неужели я был без сознания целую ночь? Но двигатель машины еще горячий! Мотор работал всю ночь и лишь под утро заглох? Тоже невозможно — коробка передач стояла на скорости! А еще идет дождь, вокруг нет снега и на пожухшей, но местами ещё зеленой траве пасутся овцы с уродливыми курдюками. И всё это в Тверской области. В конце декабря.

* * *

Я подошел к постройкам ближе. Передо мной был хутор из трёх-четырёх жилых домов, стоявших на приличном расстоянии друг от друга в окружении многочисленных хозяйственных построек и садовых деревьев. Часть зданий оказалась сделана из серых сэндвич-панелей, другие — просто каркасы, обтянутые виниловым тентом. И все какое-то…чужое. Не видно привычных спутников российской деревни — непролазной грязи и полуразрушенных ферм. Кругом — аккуратные постройки, электрические изгороди и дорожки, посыпанные мелким щебнем, и выглядит все это опрятно, производя впечатление редкого в нашей глубинке преуспевающего хозяйства.

Из ближнего дома вышла женщина в платке и стеганой ромбом серой рабочей одежде. Она с недоумением посмотрела на меня из-за решетчатой изгороди, окружавшей строения.

— Здравствуйте!

Женщина неторопливо оглядела меня, а я — ее. Старше среднего возраста, лицо, когда-то, наверное, красивое, теперь же, обветренное и с морщинами, как у людей, всю жизнь работавших на открытом воздухе.

— Здравствуйте — ответила она немного нараспев, — вы за сыром пожаловали? Рано еще! А молоко, ежели желаете, есть!

Странная женщина, и говорит как-то чудно, подумалось мне. «Пожаловали». Для меня это лексикон девятнадцатого века!

— Нет, я, видимо, заблудился. Где я нахожусь, не подскажете?

Женщина посмотрела на меня оценивающе, как будто решая, правду я говорю, или придуряюсь.

— Ну, как где, хутор Новосвятский, Богословской волости, Бичераховского отдела — произнесла она тоном, каким обычно взрослые, ответственные люди разговаривают с малолетним недотепой. — Вы без навигатора тут путешествуете?

Так, слово «навигатор» мне знакомо. А вот эти все хутора, волости и отделы — вообще нет. Не должно быть таких муниципальных единиц в Тверской области. И почему «волость», что за архаизмы? Не называют так поселения в нашей стране даже в самой глуши, пожилые люди «сельсоветом» могут назвать по привычке, но уж никак не «волостью»!

— Мне нужен трактор, вытащить машину на дорогу, — ответил я, смущенный всеми этими непонятками.

— Трактор спросите у Клима Егоровича, он за домом, на моторном дворе. Только тут до шоссейной дороги — очень далеко!

Климом Егоровичем оказался крепкий мужчина лет шестидесяти, с внешностью, с которой мог бы сойти и за русского, и за кавказца или турка. Очень черные, без седины волосы, густые усы, роста чуть выше среднего, плотного телосложения, в теплой зеленой безрукавке и рабочих штанах с лямками. Он внимательно посмотрел на меня, выслушал краткий рассказ о моих несчастьях, и протянул руку, тщательно сначала ее вытерев.

— Добро пожаловать, мил человек, — голос у хозяина оказался мелодичным и глубоким. — Трактор, так и быть, сейчас заведу. Сильно ли застряли? Может, вездеходом вас дернуть?

— Даже не знаю. Там, где стою, все сравнительно ровно, а вот что дальше будет, ближе к асфальту? Кстати, далеко до него? И, где я вообще нахожусь? Я, видимо заблудился! Бичерахинский отдел — это где?

— «Бичераховский» — поправил меня Клим Ефимович. — А находитесь вы там же где и я, — предгорья Кавказа, Терское казачье войско — сообщил он мне своим спокойным, уверенным баритоном, слегка улыбаясь в черные щетинистые усы.

Некоторое время я просто стоял и смотрел на него, хлопая глазами. Этого не может быть… или я все-таки сплю?

— Где, простите?

Хозяин перестал улыбаться.

— Терская область, если настаиваете — произнес он также спокойно, даже ласково, но глаза стали холодными. — Мы по старинке «казачьим войском» его называем!

— Кавказ? — тупо уточнил я, не доверяя своим познаниям в географии.

— Кавказ — спокойно подтвердил он, кивнув. — А вы-то что ожидали?

И смотрит на меня, будто ответ ему очевиден.

А я, черт побери, ожидал другого! Совсем, совсем, б^%ь, другого!

Что делает человек, если ему по голове со всей силы бьют кувалдой? А ничего он не делает, — просто падает навзничь. Вот так же и я — хоть и остался стоять на ногах, но внутри все ушло куда-то к центру земли. Я тупо смотрел на него, а он — на меня, и, чувствовалось, с каждой секундой терял сомнения в моей неадекватности.

За спиной вдруг раздались крики и блеяние овец. Отара, которую я встретил дорогой, возвращалась назад. Клим Егорович, увидев их, сорвался с места, и возмущенно что-то крича, побежал к пастухам.

Они уже загоняли встревоженную скотину в огороженный невысокой электроизгородью двор возле овчарни. У изгороди Клим Егорович и пастухи, которых я встретил со стадом буквально четверть часа назад, оживленно дискутировали на каком-то тюркском наречии. Чабаны, эмоционально жестикулируя, рассказывали что-то хозяину, казавшемуся слишком озадаченным. Затем Клим Егорович в сопровождении одного из чабанов быстро ушел по тропинке, что только что привела меня к хутору. Я остался топтаться на месте, глядя, как оставшийся пастух нервно загоняет овец в кошару. Что тут происходит? Неужели это Северный Кавказ? Уже совсем другими глазами смотрел я на поникшие под дождем травы. Вот эти высокие растения с пышными метелками, мне не знакомы. В Тверской области такое не растет! Так, а это что?

У изгороди лежало несколько круглых комков сухой травы. Пнув один из них, я внутренне похолодел, глядя, как рыхлый мяч весело покатился по утоптанной, засыпанной мелким овечьим пометом тропке. Перекати-поле. Точно, оно! Раньше я такое только по телевизору и видел!