Моя жена – ведьма. Дилогия (СИ) - Белянин Андрей Олегович - Страница 61

Я с удовольствием осмотрел роскошно убранную прихожую, картины на стенах, высокие лепные потолки. Хорошо жили народные кровопийцы, аж завидно! Анцифер с Фармазоном, раскрыв рты, тоже зырили по сторонам. Наконец двери распахнулись, и уже другой, более солидный, мужчина торжественно произнес:

— Графиня ждет вас, господин Петрашевский.

Почему я выбрал для себя фамилию революционера-народовольца? Как-то само собой вырвалось… не иначе как мне тоже придется здесь заняться террором.

Внутреннее убранство старорусского помещичьего дома было точно таким, каким его изображали Перов и Федотов. Тяжелые портьеры, богатые ковры, добротная мебель ручной работы, фарфоровые вазы, бронзовые статуэтки, портреты в роскошных рамах… На их фоне я особенно остро почувствовал нелепость своего костюма и общую абсурдность самой затеи. Думать надо было прежде, чем лезть… В одной из комнат, видимо гостиной, за роялем сидела молодая красивая женщина. На ней было ошеломляющее черное платье из бархата и шелка, на шее ожерелье из массивного жемчуга. Роскошные рыжие волосы убраны в высокую прическу, открывая нежную шейку и плавное течение белой линии плеч. Женщина играла нечто печальное из Брамса (а может, из Гайдна? Я не мог разглядеть слишком мелкий шрифт над нотами).

— Кто вы? — Голос был грудной и мягкий, он обволакивал.

— Я?

— Разве Парамон привел кого-нибудь еще?

— А я есть известный поэт, переводчик и учитель иностранных языков! — Я вовремя вспомнил про акцент и начал наступление. — Миль пардон, мадам, на меня напали разбойники, я весь ограблен, ле гран проблем! Экскюзе муа?!

— Странно… — Женщина продолжала играть, даже не оборачиваясь в мою сторону. — Последнего смутьяна мой муж собственноручно повесил еще прошлой осенью. По-французски вы говорите с явным рязанским прононсом. Кто вы по национальности?

— Немец, — выдавил я. Если она хоть что-то смыслит в немецком, все пропало…

— Гут нахт, майн либе хэррен. Я, гут нахт… — За моей спиной послышалось знакомое хихиканье Фармазона. Поняв, что сейчас будет, я было зажал ладонями рот, но не успел…

— Айн клейне фройляйн, Ольга Марковна. Их либе вас из дас — по уши! Айн поцелуен аллес, аллес, юбер аллес! Ви есть ханде хох, капитулирен перед маин либе. Иначе, айн просто дер вег цурюк. Ком цу мир, мин херц! Я к вам пришел унд вени, види, вици… Ферштейн?

Графиня остолбенела. Музыка прекратилась. Я скосил глаза на довольного Фармазона.

— Ты что делаешь, гад? Это же сплошной плагиат из Бродского, стихотворение «Два часа в резервуаре». Ты думаешь, я современную поэзию не знаю?!

— Ты, может, и нахватался чего, а вот она точно не знает, — невозмутимо повел бровью черт. — Чем ты опять не доволен? Просил немецкий — получи, пожалуйста!

— Я просил?!!! — От негодования у меня перехватило горло. Фармазон нахально насвистывал «Танец маленьких лебедей», Анцифера вообще не было видно, а женщина за роялем напряженно встала, обратив ко мне кипящий гневом взор:

— Вы шарлатан!

— Я… все объясню…

— Эй, кто там есть?! — Графиня повернулась к дверям.

Должен признать, что даже в эту грозовую минуту она производила невероятное впечатление. Огромные зеленые глаза в обрамлении густейших ресниц, маленький чувственный рот, легкий румянец на щеках, прямой изящный носик… Очень красивая женщина! На ее окрик появились два плечистых лакея.

— Взять его, выбросить за ограду и спустить собак!

— За что?! — взвыл я, но лакей мгновенно схватил меня под руки. — Пустите сейчас же, а не то… я вам стихи почитаю!

— Ах да… вы же еще и поэт, — презрительно скривила губы хозяйка усадьбы. — Ну что же, будем считать это последним желанием. Видимо, вы все-таки не простой аферист, читайте!

— Запросто! — огрызнулся я. — Начнем с небольшого стихотворения о любви, Франции и поэзии:

Минутное молчание… После чего женщина, всхлипнув от избытка чувств, бросается вперед и повисает у меня на шее. Я замер…

— Очень эффектно! — язвительно отметил черт. — Жаль щелкнуть нечем — такой снимочек для Натальи Владимировны…

— Пошли прочь, холопы! — Лакеи мгновенно отстали от меня, задом пятясь к двери. — Как же тебя зовут, любимый мой?

— А? М… кр… я… упс…

— Не поняла… Ну, ладно, какая разница?! — Графиня потянулась ко мне розовыми губками, я было отпрянул назад, но Фармазон неожиданно подставил мне ногу, и я рухнул на спину, увлекая за собой переполненную «внезапной любовью» Ольгу Марковну. Не отвечать на ее пылкие поцелуи было слишком опасно, хотя я извивался изо всех сил, — видимо, у дамочки был большой опыт в таких делах. А тут еще в мой рукав вцепился подоспевший Анцифер, истошно вопя:

— Что вы делаете, греховодник несчастный?! Вставайте скорее, там муж идет!

— Ольга Марк… овна! Да не… не надо, я сам…

— Что ты хочешь, счастье мое? Только скажи, — томно дышала графиня, активно пытаясь залезть пухлыми ручками мне под рясу. Вот когда я припомнил сетования ангела по поводу укороченного подола.

— Я хотел сказать — муж идет!

— Муж?!!

За дверью раздались тяжелые шаги. Графиню с меня словно ветром сдуло! Миг — и она уже сидела за роялем, плавно переворачивая ноты. Прическа поправлена, платье приглажено, дыхание ровное… Барин вошел без стука, я как раз начал подниматься с пола.

— Что за тип у тебя в гостиной?! — рявкнул он, тыча пальцем в мою сторону.

— Несчастный немец, ограбленный разбойниками, — спокойно ответила его жена.

— Немец?

— Я, я… Гутен морген, герр Филатов, доброго здоровьичка, как говорится… — выдавил я, поправляя рясу. Хозяин обошел меня кругом, оглядывая с чисто собачьим пристрастием. Он и сам был похож на отставного бульдога. Низкорослый, кривоногий, толстый, на квадратной голове короткий бобрик седых волос, густые бакенбарды и крепкие зубы в постоянном неприятном оскале. Узкие глазки сверлили мою особу с явным недоверием.

— Чего же ему здесь надо?

— Я попросила герра Петрашевского дать мне несколько уроков французского.

— Как это?! Ты же сказала, что он немец.

— И что? Он превосходно владеет языком… — Один тон, каким графиня произнесла эту интимную двусмысленность, должен был насторожить любого мужа, но… Граф либо непроходимо туп, либо настолько уверен в собственной неотразимости, что не в состоянии даже предположить во мне какого-нибудь конкурента. В любом случае спорить с женой он не стал, а грозно повернулся ко мне:

— Вы дворянин?

— Я? В смысле… О! Я, я… Я, дас ист потомственный аристократ. Майн фаттер дас ист высокий чин в городском магистрате. Их бин…

— Ясно, сколько вы хотите за урок? — перебил хозяин дома. — Больше двух с полтиной я не дам!

— Найн, найн, — в свою очередь уперся я. — Данке шен за такой мизер! Месье, ваша ля бель фам намерена парле ле франсе, а это стоит еще труа экю или цвейн марк. Так что три сорок серебром, по рукам?

— Запорю на конюшне, немчура проклятая… — зашипел было сволочной супруг, но графиня быстро его успокоила:

— Павлик, не волнуйся. Эти иностранцы всегда зарабатывают гораздо меньше русских. Герр Петрашевский забыл, что останется у нас на полном пансионе. Мы вполне сможем выделить ему комнатку во флигеле, есть он будет на кухне с прислугой, так что трех рублей за все его услуги будет более чем достаточно.