Атипичная пневмония - Фомин Алексей Николаевич - Страница 49

– Эта… вот… такое дело… – нерешительно начал он, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну же, говори. В чем дело? Почему ты один? – засыпал его вопросами Колосов. – Когда ты стоял за дверью, то был более разговорчивым.

– Так… Ваших ребят забрали, – вдруг выпалил он на одном дыхании и опустил вниз глаза, вытянув руки по швам и перестав топтаться.

– То есть как это – забрали, кто забрал? – голос Виктора неожиданно дрогнул, а рука со свечой предательски поползла вниз, погружая прихожую в темноту.

– Вы не подумайте, я не виноват, просто так получилось, – внезапно перейдя от томительной паузы к сбивчивой скороговорке, начал ночной гость, – когда приехали, все вышли из машины и пошли к микроавтобусу, а я остался в кузове. Я колбасу хотел съесть. Один. Я у Марлена в доме, в холодильнике, кусок колбасы схватил, ну, после того, как мы его… Думаю: «Уеду, а те, кто остался, все сожрут». А делиться ни с кем не хотелось. Ну вот…

– Дальше, дальше! – подстегнул его Колосов.

– Тут вооруженные люди из кустов выскочили и всех арестовали, а я в кузове спрятался, а потом на ту сторону перелез и спрятался в канаве.

– Что за люди? Ты их знаешь? Милиция?

– Нет. Это американцы. Ну, те, которые в Степановском сидят. Потом подогнали свою машину, она у них, видимо, где-то замаскированная стояла, и всех увезли.

– Куда увезли?

Парень пожал тощими плечами:

– В Степановский, наверное. Куда ж еще?

– Где это? Ты знаешь? Показать дорогу сможешь? – заторопился Виктор Петрович, явно намереваясь тут же броситься на выручку.

Лена сзади тронула его за плечо.

– Я знаю, где находится Степановский. Только не торопитесь, у меня есть одна мысль. Давайте отпустим парня.

– А что с машинами? Их так и оставили на дороге? – спросил Колосов.

– Они подожгли обе: и вашу, и наш грузовик. – Он снова затоптался на месте. – Так я пойду?

– Иди. Спасибо не говорю, не за что. Но… молодец, что зашел. – Виктор Петрович дождался, пока печальный вестник выйдет наружу, и захлопнул за ним дверь.

Колосов обернулся и обессиленно привалился спиной к двери. Ноги внезапно стали ватными и с трудом держали его. Еще минуту назад он, казалось, готов был бежать и выручать сына и его товарищей, а теперь силы покинули его. Дочь стояла напротив и молча, вопросительно смотрела на него, словно ожидая, что он, не сходя с этого места, совершит чудо и тут же вернет ей брата, а себе сына. «И как я буду это делать? Надо честно себе признаться, до сих пор выручали меня. Теперь моя очередь. И что мне делать? Штурм казармы Монкада? Но я же не супергерой. Я мирный городской обыватель, среднестатистический обитатель типичного московского спальника», – думал Виктор Петрович.

– Это не американцы, – прервала его размышления Лена.

– Что? – не понял Колосов.

– Там в Степановском находятся не американцы, а голландцы и славяне какие-то: то ли чехи, то ли поляки. Степановский – это бывшая центральная усадьба совхоза. В восемнадцати километрах отсюда. Я туда раньше на велосипеде за хлебом ездила. От нас до шоссе пять километров через лес по грунтовке надо ехать, а как шоссе пересечешь, там асфальтовая дорога начинается. Так что быстро получается, минут сорок. Я Михалыча разбужу, он вас проводит. Он раньше, когда совхоз еще существовал, работал персональным водителем у директора. Народу знает тьму-тьмущую, практически каждого, кто в совхозе работал. Может, кто подскажет что-нибудь дельное, если его Михалыч попросит. Вообще-то, они там, на центральной усадьбе, этих самых голландцев чуть ли не на руках носят. Любят их. Да они и, вправду, ребята незлобивые.

– Ага, – прервал Колосов, – видели мы, какие они незлобивые.

– Ну, может быть. Но для центральной усадьбы они много сделали. Там стоит шесть пятиэтажек, почта, контора бывшая, которую последний директор приватизировал, и хоздвор. Вот на хоздворе они и расположились. Там у них и заправка, и гараж, и вертолетная площадка, и жилье они себе там оборудовали. Во-первых, благодаря голландцам в поселке есть электричество, а во-вторых, они бесплатно уголь для центральной котельной на всю зиму завозят. Без них поселок замерз бы. Ну, и пекарня работает только благодаря им. И хлеб там недорогой. Опять же, за порядком они присматривают, не то что наша милиция. Так что местные их боготворят. Стоит им услышать, как кто-нибудь из приезжих в очереди за хлебом скажет: «У-у, оккупанты проклятые…», так сразу в драку лезут.

– Ну что ж, – сказал Колосов, – тем хуже для нас.

– Я пойду Михалыча разбужу и велосипед вам достану, – сказала Лена и вышла из дома.

Через полчаса езды по темной дороге, подсвеченной лишь слабым светом фар их велосипедов, перед взором Колосова и Михалыча предстал поселок Степановский, залитый ярким электрическим светом, что твоя Тверская в прежние годы. Только теперь Колосов понял, почему так забеспокоился Михалыч, когда увидел «калашников» у него за плечами: «Ты что, сдурел, парень? Не дай бог, кто-нибудь тебя с этой дурой увидит, тут же заложит натовцам. Не-ет, оставляй ее здесь». Пришлось Колосову ограничиться пистолетом.

– Сначала заедем к одной моей старой знакомой, – сказал Михалыч, когда они въехали на центральную улицу поселка, – она тут все про всех знает. В прежние времена, когда я был не такой развалиной, как сейчас, доводилось к ней захаживать по более веселым поводам, чем ныне, кхе-кхе.

Михалыч явно кокетничал, выглядел он весьма молодцевато, уж никак не на свои семьдесят лет.

– Михалыч, ты что ли? Небось, бабка из дому выгнала? Ну что, надоели ей твои похождения по мамошкам, или, никак, кто-то опять младенца на крыльцо подбросил? – с затаенной обидой вопрошала женщина, открывшая им дверь.

К великому удивлению Колосова ей было никак не больше пятидесяти. «Ай да Михалыч, молоток», – подумал он

– Ну, о чем ты говоришь, Люба, мы к тебе по делу пришли. Видишь, человек со мной. Пусти нас, пожалуйста, посоветоваться с тобой надо, – постарался пустить вход все свое обаяние Михалыч.

– Ладно, проходите на кухню. Я сейчас, оденусь только.

Михалыч, не зажигая света, проследовал на кухню. В этой квартире он явно чувствовал себя как дома. Щелкнув выключателем, он выдвинул из-под обеденного стола две табуретки, на которые уселись они с Колосовым.

– Ты понимаешь, – заговорил Михалыч вполголоса, качнувшись к Виктору, – три года назад какая-то стерва подбросила мне на крыльцо младенчика. И письмо: мол, оставляю тебе нашего сына, воспитай его и тому подобное. Подпись – Лора. Я бабке говорю, что не знаю я никакой Лоры, еле уговорил ее. Поверила. Или сделала вид, что поверила. А эта – ну ни в какую, так и не хочет меня простить с тех пор.

– И где же теперь этот младенчик? – поинтересовался Колосов.

– Дома, спит вместе с бабкой. Где ж ему быть еще?

На пороге кухни появилась хозяйка, уже одетая, умытая, расчесанная и даже с губами, чуть-чуть тронутыми помадой. Оперлась плечом о притолоку, скрестив на груди руки.

– Ну, говори, что за пожар у тебя. Зачем среди ночи приперся?

При виде этой миловидной толстушки, которой, теперь это Колосов ясно видел, было чуть за сорок, в мозгу у Колосова снова промелькнула мысль: «Ай да Михалыч!»

– Люба, беда у нас. Вот у этого парня, – Михалыч хлопнул Колосова по плечу, – ваши натовцы сына арестовали. Надо к ним подход найти. Помоги, а, Любаша…

– А что случилось-то? Почему арестовали? – заинтересовалась хозяйка.

– Почему да как, это долгая история, Люба, посоветуй нам что-нибудь, может как-нибудь его выкрасть можно? – снова принялся уговаривать ее Михалыч.

– Никак ты его не выкрадешь, разве что целую войну тут устроите. Знаете что… К Настьке Бызовой поляк оттуда ходит, считай, что живет у нее. Знаешь ее? – она посмотрела на Михалыча.

Тот пожал плечами и скривил губы.

– Так и быть, – продолжала хозяйка, – наживу врага, конечно, на всю оставшуюся жизнь… Ну, да черт с ней. Пойдем.

Они спустились вниз, пересекли двор и вошли в соседнюю пятиэтажку, поднялись на третий этаж. Люба позвонила. Сначала за дверью было тихо, потом послышалась какая-то возня.