"Дева со знаменем". История Франции XV–XXI вв. в портретах Жанны д’Арк - Тогоева Ольга Игоревна - Страница 45

Все эти инсигнии отнюдь не являлись лишь символами власти, они активно использовались в различных торжественных ситуациях. К ним также относились такие артефакты, как трон Дагоберта I, короля франков в 629–634 гг. и последнего могущественного правителя из династии Меровингов. На нем Наполеон восседал 16 августа 1804 г. во время награждения орденом Почетного легиона французских солдат в военном лагере в Булони[867]. Была также отыскана так называемая железная корона Ломбардии, изготовленная, согласно преданию, из гвоздя от Распятия Иисуса Христа; в 774 г. ее использовал Карл Великий, принимая титул правителя франков и лангобардов[868]. Двадцать шестого мая 1805 г. с этой же короной на голове Наполеон был провозглашен королем Италии[869]. Не менее важной с точки зрения политической символики оказывалась и длань правосудия Людовика IX Святого. Средневековая иконография французского короля в обязательном порядке учитывала этот его атрибут, поскольку уже с конца XIII столетия Людовик почитался своими соотечественниками как выдающийся законодатель[870]. Для Наполеона подобная отсылка также имела важнейшее значение, ведь именно он являлся «отцом» первого кодифицированного свода гражданского права во Франции, так называемого Кодекса: его обсуждение в Государственном совете проходило зимой — ранней весной 1804 г., а его последний титул был официально принят 20 марта того же года[871].

Повышенное внимание к историческому прошлому проявлялось и в отношении к государственным должностям, многие из которых первый консул Республики восстановил в тот же день, когда Сенат провозгласил его императором, и которые отсылали к образу правления его славных предшественников — римских цезарей и французских королей. Согласно указу Наполеона, возрождались сразу несколько высших придворных чинов: архиканцлера Империи, хранителя императорской печати; архиказначея; государственного архиканцлера, в обязанности которого еще в эпоху Средневековья входило управление королевской (а в новых условиях — имперской) администрацией; верховного выборщика, известного еще по истории Священной Римской империи; великого адмирала и великих офицеров (в том числе восемнадцати маршалов). Пост великого коннетабля был отдан младшему брату монарха, Луи Бонапарту, который сохранил это звание, даже став королем Голландии[872].

Провозглашение Наполеона императором состоялось, однако, лишь 18 мая 1804 г. К этому времени статуя Жанны д'Арк авторства Гуа — младшего уже заняла свое место на центральной площади Орлеана. И странный, противоречивший исторической действительности барельеф, на котором героиня была представлена в роли коннетабля Франции, совершенно очевидным образом перекликался с появлением нового коннетабля — теперь уже в Империи. Было бы заманчиво предположить, что Наполеон видел эскизы будущего памятника и его постамента, и идея возродить должность одного из самых значимых советников французских королей пришла ему в голову при общении со скульптором[873]. Однако, события развивались, вероятно, все же в обратном порядке.

Превращение первого консула Республики в императора французов, вне всякого сомнения, заняло не один день: к этой идее Бонапарт шел постепенно, хотя и совершенно последовательно[874]. Уже в 1800 г. он поселился в королевских покоях дворца Тюильри, его «придворные» оделись в ливреи, а в 1802 г. он выписал из Неаполя своего любимого композитора Джованни Паизиелло, который возглавил личную капеллу консула. В том же году был учрежден орден Почетного легиона, вторивший средневековым рыцарским образцам, а сам Наполеон начал совершать — на манер французских королей — поездки в различные города страны[875]. Столь же педантично, насколько можно судить, продумывалось и устройство нового государственного аппарата, во многом копировавшего монархический: для возрождения старых должностей были извлечены из архивов и изучены патентные протоколы времен Старого порядка[876]. Грядущие преобразования тщательно обдумывались самим первым консулом[877], становились они предметом дебатов и в Трибунате, и в Сенате, и в армии[878]. Как следствие, обсуждались они и рядовыми гражданами Республики, вот почему окончательное установление Империи не вызвало новой революции: идея монархии уже присутствовала в умах французов[879].

Манипуляциям с общественным мнением Наполеон всегда придавал особое значение, достаточно вспомнить подготовку почвы для провозглашения его пожизненным консулом[880]. Не только периодическая печать находилась под его неусыпным контролем[881]: надзор осуществлялся за всей художественной продукцией в стране и дискуссиями в столичных салонах[882]. В этих условиях решение Эдма Гуа — младшего изобразить на одном из барельефов памятника сцену коронации с участием Жанны д'Арк в роли коннетабля Франции вызывает особый интерес.

К сожалению, мы не знаем, как именно было принято данное решение. Стало ли оно результатом личной встречи скульптора с Бонапартом или с одним из его приближенных. Явилось ли оно следствием прямого указания первого консула, или же Эдм Гуа — младший опирался лишь на слухи, которые циркулировали в парижском обществе задолго до 18 мая 1804 г. Одно, тем не менее, остается, на мой взгляд, несомненным. Появление сцены коронации на орлеанском памятнике было далеко не случайным: в ней соединились, как мне представляется, две основные идеи, которыми руководствовался художник. Подразумевая под коленопреклоненным Карлом VII будущего Наполеона I, скульптор прямо заявлял, что стоящая рядом с ним Орлеанская Дева благословляет нового военного лидера французов — такого же, каким она сама была когда-то, — на дальнейшее противостояние с Англией, на победу над ней, о чем свидетельствовал поднятый меч в ее руке — символ не только королевской власти, но и справедливой войны[883].

Более того, Жанна как официально признанная в результате процесса по ее реабилитации посланница Небес передавала королевство Карлу/Наполеону в управление от имени Господа, поскольку французский правитель всегда считался лишь Его наместником на земле[884]. Единоличная власть нового императора, проходящего ритуал Божественной инвеституры (посредством все того же меча), получала через Жанну освящение Свыше — аргумент, которому в потестарной имагологии и церемониале практически любой эпохи мало что можно было противопоставить.

Иными словами, скульптура Эдма Гуа — младшего представляла собой скромный, но от того не менее очевидный оммаж, принесенный художником своему будущему императору. Возможно, он оказался не столь откровенным, как в случае Пьер-Поля Прюдона или Жак-Луи Давида, но совершенно недвусмысленным и позволяющим отныне рассматривать «Жанну д'Арк в сражении» как еще одно свидетельство переломного периода в истории Франции — создания Империи на обломках Республики. Именно с этого момента, как мы увидим далее, начался и совершенно новый этап в осмыслении и использовании самого образа Орлеанской Девы — его активная инструментализация, превращение в одно из важнейших средств политической борьбы и политической пропаганды.