"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет - Страница 91

— Препятствиях?.. — В ее пристальном взгляде сквозило удивление.

— …наш брак, — решительно заявил я. — Поскольку вы были замужем за моим братом, многие ученые мужи полагают, что наше супружество не могло быть освящено церковью, вследствие чего возникает вопрос о законном рождении Марии и…

Продолжить мне не удалось, ибо Екатерина начала кричать и размахивать руками, как ветряная мельница.

— Как смеет кто-то ставить под сомнение разрешение Его Святейшества? Да и наши с вами отцы с чистой совестью признали наш брак. Они оба…

Наши отцы? Сколько же лет минуло с тех пор… Когда-то они имели большое влияние, а теперь их забыли все, кроме Екатерины.

— …дали согласие! Более того, благословили нас. И они вели праведную жизнь!

Неужели? Только не Фердинанд, а уж если говорить о моем отце… кто знал, что было у него на душе? И тот и другой подчинялись Папе, соблюдая законы политической игры. Наверное, этим и ограничивалась их праведность.

— Возможно, они действительно жили благочестиво, — сказал я, чтобы немного утешить Екатерину. — Но даже добродетельные люди допускают ошибки. А в действительности сам Господь давным-давно осудил наш брак. Как бы ни мучительно…

— Господь? — возмущенно перебила меня Екатерина, гордо выпрямившись.

— Да. Мы хоронили детей одного за другим. У нас нет наследника. Никогда еще английский король так сильно не нуждался в законном преемнике, и не бывало еще, чтобы все его сыновья умирали, как не случалось и того, чтобы король женился на супруге своего брата.

— У нас есть принцесса Мария.

— Дочь не удержится на троне. Если она выйдет замуж… и муж ее, как должно, будет королевского рода… то в итоге Англией будет править иноземец. Если ж она останется в девушках, род Тюдоров прервется и опять начнется гражданская война. У Ланкастеров и Йорков полно родственников. Какой исход вашей праведной душе кажется предпочтительнее?

— На все Божья воля. Какие бы испытания Он ни послал нам, сие есть Его воля. Мы должны покориться.

Неужели она не способна делать логические выводы?

— Увы! Мы как раз нарушили Его закон и Его волю! Мы с вами согрешили! И за это Господь карает нас!

Она начала перебирать четки. Я так и не сказал главного. Струсил. Мне следовало прямо сообщить ей о своем решении.

— Екатерина, — сказал я, подходя к ней. — Я обсудил наш брак со сведущими теологами. Они кропотливо изучили Священное Писание и пришли к заключению, что законность наших супружеских уз вызывает большие сомнения. Вероятно, последние восемнадцать лет мы с вами жили в грехе. И пока этот вопрос не прояснится, нам следует поселиться отдельно и соблюдать целомудрие: мне — как холостяку, а вам — как вдовствующей принцессе. Вы можете выбрать любую королевскую резиденцию, и я желаю…

Екатерина взглянула на меня глазами, исполненными обжигающей силы.

— Я не ваша жена? — только и произнесла она убитым, глухим тоном.

— Не знаю, — ответил я. — Церковники должны вынести решение. А пока совесть не позволяет мне…

Она разразилась слезами… громкими мучительными рыданиями. Я бросился успокаивать ее, говоря, что это всего лишь формальность… что я по-прежнему люблю ее… и хотел бы, чтобы она осталась моей женой, но…

Плач не прекращался. Я не знал, что делать, и помчался прочь, стремясь найти спасительный покой в тишине своего кабинета.

Почему всегда все кончается слезами? И почему я сбежал?

Следующие несколько месяцев я провел замечательно — в двойственном положении не женатого, но и не холостого мужчины. Моя незаконная жена пребывала в безутешной печали, а будущая — в нетерпении и огорчении. Уолси подвел меня. Его великолепный план о «тайном суде» в Англии закончился неудачей. И это еще мягко сказано, поскольку впоследствии изменилось отношение ко мне в Англии… более того, во всей Европе. Причем далеко не в мою пользу.

И что мне оставалось делать в этой двусмысленной ситуации? Жить с Екатериной? Хранить целомудрие? Анна непреклонно заявляла, что возляжет со мной лишь на супружеское ложе.

Я предпочел воздержание. И теперь понимаю тех, кто утверждает: оно способствует усилению самосознания и самоконтроля. В течение шести лет — подумать только! — я вел монашескую жизнь и в течение этого времени стал другим человеком, более решительным, умеющим справляться со своими чувствами. Научившись владеть собой, я обрел большое влияние на других, иными словами — новое могущество, которым должен обладать истинный король.

XXXVIII

Мы с Анной ежедневно гуляли в садах, частенько захаживая в одну беседку, которая ей очень нравилась. Она любила пройтись по сумрачной виноградной галерее, густо увитой резной зеленой листвой и пронизанной солнечными лучами, которые сплетались в изумрудное кружево.

При наших встречах мне так хотелось заключить ее в объятия и погладить блестящую гладь агатовых черных волос, что я едва сдерживал свои порывы. Но чувство долга останавливало меня.

Ради приличия Анна настояла, чтобы внешне мы поддерживали прежние отношения: я играл роль супруга Екатерины, а она — незамужней девицы на выданье. Ее положение было куда веселее моего. Ей полагалось щебетать с поклонниками, а мне — держаться рядом с внешне степенной, но на самом деле глубоко возмущенной Екатериной.

Между тем в своих покоях она упорно строчила тайные письма племяннику, императору Карлу, умоляя о помощи, — эти послания, разумеется, по моему приказу перехватывали и их копии подшивали в архив. В попытках защитить наш брак она проявила безрассудную смелость, призывая иноземные силы! Екатерина притворялась настоящей англичанкой, но ее поступки опровергали это. Она считала, что Карл может вмешиваться в дела Англии и что я отступлю перед его имперской волей.

Со своей стороны, я тоже упорно шел по ложному следу, пытаясь добиться от Папы признания исходной незаконности моего брака. Кроме того, наши многочисленные посредники отправились в Рим, дабы получить дозволение на завершение процесса в Англии, и потерпели неудачу. Папа Климент не имел намерения передавать кому-либо свои полномочия. Он настаивал, что такое дело может быть решено только в Ватикане.

Проводя в ожидании долгие месяцы, я постоянно видел Анну, пламенный предмет моей страсти, в окружении красивых молодых людей… и в том числе ее кузена, Томаса Уайетта.

Во всех прочих отношениях Уайетт мне нравился. Я ценил его как талантливого поэта. Вдобавок он имел способности к дипломатии и музыке. Но он уже обзавелся женой, и посему ему незачем было добиваться чьей-то благосклонности. К тому же странно искать внимания кузины. Анна уверяла, что они выросли вместе в Кенте. Мне не нравилось, однако, как братец с сестрицей поглядывали друг на друга. Они вели себя неподобающе.

Я хорошо помню (хорошо помню? Да я просто не в силах вычеркнуть это воспоминание из памяти!) чудесный майский день — прошло около года после дурацкого «суда» Уолси, и мои сердечные желания оставались все так же далеки от исполнения. Придворные собрались покатать шары. На ровно подстриженной лужайке установили множество деревянных кеглей, и мужчины состязались в бросании тяжелого шара, стремясь сбить как можно больше аккуратно установленных фигур. Екатерина восседала в резном кресле, точно шахматная королева, и даже Брэндон и Уолси соблазнились и вышли на свежий воздух ради наших праздничных забав. Брэндон еще не расплатился полностью за свое «непослушание» и потому обычно избегал встреч с кардиналом. В тот день, правда, все были в приподнятом настроении. На лужайке царили мир и согласие. Приехала моя сестра Мария, что особенно радовало меня.

Игра в шары проходила крайне оживленно. Брэндон еще не растерял силу, хотя былую сноровку уже утратил. Его шар то и дело со страшной скоростью пролетал мимо цели. По этому поводу он частенько разражался хохотом. Его не волновал выигрыш.

Уайетт был ловким игроком и искусно метил в самую большую группу кеглей. Всякий раз, делая точный удар, он небрежно посмеивался, словно показывая, как мало это значит для его. В финальном круге он сбил больше всех фигур.