"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет - Страница 75

Я смягчил улыбкой непререкаемость моего приказа.

Мор ответил удовлетворительно. В его «Отповеди Лютеру», написанной под псевдонимом Уильям Росс, утверждалось, что душа Лютера «переполнена мерзостью». Мор назвал его «более грязным, чем свинья, и более глупым, чем осел», «раболепствующим буффоном, бывшим монахом, ставшим на путь сводничества», «чей рот полон смрадных экскрементов» и пригоден только для того, «чтобы дотянуться прогнившими зубами лишь до задницы облегчающейся ослицы». Он призвал читателей швырнуть обратно в Лютеров «разъяренный рот, в эту поистине полную собачьего дерьма пасть все то, что способна извергнуть его заслуживающая осуждения гниль, и излить нечистоты всех сточных труб и сортиров» на его голову. Лютер, как и ожидалось, страшно разгневался.

— Вы порадовали меня, — сообщил я Мору. — И я награжу вас по достоинству.

Честно говоря, он не проявил особой оригинальности, просто и довольно скучно обыгрывая тему «дерьма» и «сортиров».

— Особенно вам удался образ облегчающейся ослицы, — добавил я.

Единственная заслуживающая внимания находка.

— Назначьте пособие Уильяму Россу, дабы конюшни его неизменно очищались от навоза, — ответил Мор. — Прошу вас, не связывайте мое настоящее имя и звание с этой отповедью.

— Но благодаря ей вы сами очистились от тайной скверны — выпустили на волю бесенка, вашу земную, телесную ипостась.

— О да, за это я могу поблагодарить вас, — печально произнес он.

— Грубая брань, ваше величество, — заметил Уолси, глянув на лежавшую на моем письменном столе «Отповедь Лютеру».

— Верно. Я несколько смущен тем, что за меня вступился такой защитник… кем бы он ни оказался.

Уолси понюхал ароматический шарик.

— Вонь литературного дерьма не перебьешь ни корицей, ни гвоздикой, — сказал я, — к сожалению…

— Да уж, нынче все, кому не лень, могут взяться за перо и заказать печатный оттиск, потому-то книжные лавки и заполонили дрянные пасквили. — Кардинал вновь потянул носом. — Слава богу, что вы успели подарить ваш труд Папе Льву, а не этому… голландскому выскочке. И что благочестивый Папа Лев спокойно почил, не увидев столь мерзкой перепалки и воинственных памфлетов.

Я прикусил губу, стараясь подавить усмешку.

— А чувства Папы Адриана вас не волнуют?

На самом деле Уолси питал серьезные надежды на то, что после неожиданной кончины Льва Римским Папой изберут именно его. Он попытался купить императорские голоса в папской курии. Но избрали все-таки Адриана, епископа Тортосы, который воспитывал нынешнего императора Карла в его отроческие годы. По общему мнению, новый Папа был святым человеком, образованным и неспешным, как «тортосская черепаха»[61], то есть вдвое медленнее обычного.

— Я не знаком с ним.

Уолси не рассказывал мне о попытке подкупа конклава. Но мы с ним продолжали тайно следить друг за другом. Неужели он узнал, что «Отповедь Лютеру» я поручил написать Мору? Надеюсь, что нет.

Пора перейти к насущному делу: для сбора денег в преддверии войны мне пришлось созвать парламент.

Да, Франциск нарушил договор о всеобщем мире, вторгнувшись в Наварру и отвоевав ее у императора Карла. И теперь тот призывал всех участников, подписавших в 1518 году соглашение, наказать нарушителя, как того требовали его условия.

— Какие налоги вы хотите предложить?

— Четыре шиллинга с фунта, ваше величество.

— Это же двадцатипятипроцентный налог! Они ни за что не согласятся!

— Доброе имя нашего королевства стоит большего.

Неужели он утратил разум и чувство меры?

— Нет, так не пойдет. Никогда не просите того, в чем легко отказать. Это создаст плохой прецедент.

Он помотал головой. Его подбородки заколыхались из стороны в сторону.

— Они не посмеют отказать, — произнес кардинал певучим голосом, уместным на торжественных мессах, которые он, кстати, больше не служил.

Не тогда ли у меня зародились сомнения в святости и мудрости папства? Если Уолси могли серьезно рассматривать как претендента на столь высокий сан… О боже, как хорошо, что я успел написать свою книгу в то время, когда моя вера еще оставалась незыблемой.

С парламентом вышло неудачно. Выдвинув предложение о сборе налогов, Уолси разразился возвышенными призывами к войне против нарушителя мирного договора, короля Франциска. Говорил он, как всегда, красноречиво. Пожалуй, ему не составило бы труда убедить птиц спуститься с кроны дерева, дабы послушать его рулады. Он заготовил ответы на любые возражения.

Но Мор, спикер палаты общин, предложил именно то, на что Уолси никак не рассчитывал: молчание. Он заявил, что, по древней привилегии, палата общин может хранить «на редкость упорное молчание» в ответ на любые происки иноземцев. И добавил, что сие должно вполне устроить Уолси: «ввиду того, что лорд-кардинал недавно обвинил нас в легковесности речей».

Потрясающий прием. Уолси не оставалось иного выхода, кроме как покинуть собрание, признав поражение. На следующем заседании член парламента, один из кардинальских подопечных, тихо и спокойно высказался о том, что неразумно тратить деньги на межгосударственную войну, когда их можно с большей пользой потратить на подавление бунтующих у нас под боком скоттов и «заодно присоединить к владениям нашего короля Шотландию».

В результате мне разрешили ввести налог по одному шиллингу с фунта.

— А что за тихоня предложил присоединить Шотландию к нашей короне? — постфактум спросил я Уолси, когда рана, нанесенная его гордости, перестала кровоточить.

— Томас Кромвель, — ответил он. — Молодой человек из моей свиты. Он всегда начинает болтать, когда следует хранить молчание.

То есть кардинал попытался извиниться за него.

— А мне казалось, что отныне вы не считаете молчание золотом!

Его рана еще не затянулась, а соль оказалась под рукой.

— По-моему, его предложение прозвучало… достойно, — продолжил я. — В отличие от Мора. Неужели таким упрямством этот умник стремился доказать свою честность?

— Кромвель думает лишь о достижимых целях и не видит безопасных или заранее оговоренных путей… Король Шотландии… Готов держать пари, он уже видит шотландскую корону на вашей голове.

— Что ж, придется убедиться в этом.

Уголки моих губ поползли вверх в притворной улыбке. Такому хитрому способу я научился недавно, чтобы скрыть раздражение и скуку.

В итоге пришлось начать войну. Парламент обеспечил нас средствами, одобрив годичные поборы. К несчастью, их оказалось недостаточно, поскольку военные действия затянулись на три года. Мы были вынуждены раскошелиться и понесли потери, но упустили возможность решающей победы и лишились ее славы. Франциск проиграл битву при Павии, и Карл взял его в плен. Армия французов была разбита. Сражаясь рядом со своим господином и покровителем, самозванец, величающий себя «Белая Роза Йорков», — младший брат Эдмунда Ричард де ла Поль, которому Франциск сулил английскую корону, — погиб на поле боя.

— Теперь мы избавились от всех претендентов! — вскричал я, получив эту новость.

Отличный повод для радости. Но то была чужая победа.

В начале войны мы нанесли сокрушительный удар. Я призвал Брэндона из его владений в Суффолке, где он томился от скуки, и поручил ему командование наступлением. Его отряды стояли уже в сорока милях от Парижа. Но тут закончились деньги и благоприятный сезон. Выпал снег, и англичане стали отступать по обледенелым дорогам. Войска не могли провести на чужбине всю зиму; в холода невозможно обеспечить полевую жизнь двацати-пятитысячной армии. (Как обидно, что военный успех зависит от приказов генерала-мороза!) Я умолял парламент собрать деньги, чтобы весной вернуться на завоеванные позиции. И получил отказ.

Вот так шанс завоевания Франции погубили несколько самодовольных овцеводов из Йоркшира и пивоваров из Кента. Их голоса перевесили на этом чопорном голосовании.