Серая Орда - Фомичев Сергей - Страница 8

Ук ополовинил кубок, помолчал. Потом продолжил.

— Ты знаешь, я в русские свары не хочу влезать. Они там все промеж себя родственники. А чужую семью примирять последнее дело. Только шишек напрасных набьёшь. Может и зря, не знаю. Но теперь не одних русских это дело — наши те земли, что поперёк горла москвичам стали.

Открытой брани они понятно не желают. Понимают, за Муром и Мещеру против них многие встанут. И не потому, что Москвы не боятся. Как раз потому что боятся и встанут…

Сокол и сам был осведомлён в московских делах не хуже Ука, но слушал внимательно. Слухи слухами проверяются.

— Я особо не боялся. С Муромом у них не вышло. А мы в лесу и болотах, что у ихнего Христа за пазухой спрятаны. Но человек тот, из Сарая, весть подал, будто Москва иначе задумала действовать, где-то в степи поддержку нашла. Подробно не сообщил. Воровства дорожного побоялся. Вот я Варунка и отправил к нему, чтобы при личной встрече подробней узнал.

Не знаю, что там Чунай имел в виду, что он успел от Варунка услышать, но что-то серьёзное действительно затевается. Пропал Варунок. Под носом прямо. Думаешь случайность? Думаешь, вурды или разбойники?

— Нет, не думаю, — покачал головой Сокол. — В тот раз под Муромом в суздальского княжича, Бориса, стреляли. Чудом промахнулись. И тоже неясно было, кто навёл злодеев на посольство. Оно ведь тайно отправилось. Константин бояр продажных накануне в пыточную спровадил. Некому было предать.

Видел я ту стрелу, Борис сам мне её показывал. Жуткая, скажу я тебе, стрела. Зачарованная — не то слово. Сила в ней злобная не людская…

— Один корешок у побегов этих, — кивнул Ук. — И на Варунка, полагаю, те же псы зло замыслили.

Старый князь постоял молча и перешёл к просьбе.

— Знаю, да и люди говорят, что можешь ты с помощью ведовства своего зреть человека, где бы тот ни был, — в глазах Ука мелькнула надежда. — Так ли это? Можешь ли сказать, что с моим сыном и где он теперь?

Сокол с ответом замешкался. Розыск потерявшихся княжичей не значился среди сильных его сторон. Той же Мене он значительно уступал в подобно рода ведовстве. Но кое-что, конечно, умел и Сокол. И если бы тревогу подняли спустя день-другой, он, пожалуй, сумел бы отыскать юношу. Однако за неделю с лишним, след безнадёжно простыл.

Но и расстраивать князя раньше времени Сокол не захотел. Встать на затёртый след он не мог, а, положим, узнать некоторые подробности исчезновения, попытаться почувствовать Варунка, чародей был вполне в силах.

— Многого не обещаю, — наконец сказал он. — Но что могу, сделаю. Нет ли у тебя, князь, вещицы сына твоего? Такой, какую носил он некоторое время на себе или при себе. Чтобы помнила ещё хозяина.

Ук молча кивнул и вышел. Ненадолго. Сокол не успел перекинуться парой слов с воеводой и печатником, как князь вернулся, держа шитый золотом пояс.

— Вот. Этот пояс он точно носил. Ещё весной. А в дорогу-то новый надел.

Сокол встал, взял пояс.

— Возьму с собой, если не возражаешь. До завтра.

Сказав это, он направился к выходу и князь, спеша узнать о сыне хоть что-нибудь, не решился остановить чародея вопросом.

Колдовство предстояло нехитрое и много времени обычно не отбирало, но зато требовало определённого часа. А именно восхода, который на сегодня чародей уже пропустил. Поэтому, вернувшись из кремника, Сокол занялся другими заботами, а поиски Варунка оставил на утро.

На заднем дворе чародейского дома стоял приземистый сруб. Ни окон, ни дверей, ни дымника сруб не имел. Попасть внутрь можно было только через узкий лаз, проделанный под нижним бревном клети. Даже днём сруб наполнял густой сумрак и только во время восхода, при ясном небе, солнце врывалось сюда через устроенную под крышей щель широкой полоской света.

Чародей называл её световым полотном. Солнечные лучи среди мрака и правда напоминали тонкую тканину, как бы висящую над головой. Но настоящее зрелище начиналось, когда Сокол ставил на землю плошку с дымящимися углями или травами. Дым струился наверх, притягиваясь к единственной щели. Попадая на полотно, дымные завитушки начинали играть. Сполохи сливались в дивные узоры, которые меняли друг друга то вспыхивая огнём, то тускнея, устремляясь к солнцу или кружась на месте, разбегаясь и сталкиваясь с другими рисунками.

Сокол тогда ложился на землю, и смотрел на игру дыма и света, либо просто отдыхая, либо стараясь разгадать тайну узоров. Часто ему удавалось увидеть знаки, которые толковались и так и эдак, реже сполохи вызывали отчётливые видения. А иногда чародею казалось, что сам его дух, ломая законы, пробивал рубежи смертного мира и блуждал в неведомых пределах, насыщаясь свободой.

В розыске пропавшего княжича одно только глядение на волшебные рисунки не годилось. Сокол снял со стены мешочек с конопляными листьями, пожамкал их руками и засыпал в плошку. Неторопливо раздул осиновые угли, добиваясь густого дыма, и принялся читать заговор.

Скоро он погрузился в полудрёму и теребя в руках пояс княжича, постарался вспомнить его лицо. Сокол пролежал так почти час — столько отмеряло колдовству осеннее Солнце…

Несмотря на раннее утро, Сокол пришёл в княжеские палаты сильно уставшим. Ук, казалось, и не уходил никуда, ни спать, ни есть — ждал чародейского приговора. Печатник дремал здесь же на лавке, а воевода мял уши, прогоняя сон. Увидев изнеможенного и совсем нерадостного Сокола, князь испугался, но тот поспешил успокоить.

— Сын твой жив. Это всё что могу сказать наверняка. Здоров ли, ранен ли, в плену или на свободе — не знаю.

Ук выдохнул. Видимо он опасался самого худшего. Теперь, после мига улыбки, усталость появилась и на его лице.

— Подумал я князь, — продолжал Сокол. — И хочу помочь тебе в поисках. Дело не только Варунка касается, тут вся Мещера под угрозой.

— Найди его, Сокол, — встрепенулся князь. — Всё дам, что надо — серебро, коней, воинов — только найди. Сам уж готов мчаться, куда глаза глядят, да что с того толку…

Глава вторая

Поиски

Выслушав Сокола, Рыжий некоторое время молчал. Не потому молчал, что был впечатлён рассказом, а потому, что жевал. Лицо его вовсе не выражало тревоги за судьбу княжича или княжества, оно вообще ничего не выражало, словно чародей поведал ему не особенно хитрую притчу, суть которой не показалась Рыжему занимательной или полезной.

— Да… — произнес он, дожевав. — Барыша в этом деле будет не много, а хлопот огребём. Опять ты, Сокол, ради князя стараешься. В прошлый раз по болотам лазили, пиявок кормили… едва ноги унесли. Теперь неведомо куда попадём. От княжьих бед завсегда спины у других ломятся. Ук у нас хоть и не кровопивец, как многие из его племени, но так же и не праведник ведь.

Рыжий считал всякую власть никчёмной и вредной и не любил её, как только умел, а именно чинил шкоду при каждом удобном случае. Соблюдая при этом, правда, священное правило — в своём доме не гадить.

Тарко молчал и не обращал на ворчание товарища никакого внимания. По поводу властителей он сильно не напрягался, потому как считал себя человеком свободным, ни от кого независимым. Но всё же была одна беда — давно и безнадёжно он влюбился в дочь старого Ука Вияну и ради неё готов был на любое, самое безумное и не сулящее никакого прибытка предприятие.

Сокол убеждать Рыжего не собирался. Сказал просто:

— Ты, Роман, такие завёрнутые дела любишь, толк в них имеешь, и мне, я полагаю, поможешь. Не князя если, так нашей дружбы ради.

— Мудрёно это всё, — поморщился тот. — Напоремся неведомо на что.

Но он уже сдался. Да и не мог бы Рыжий отказать Соколу, даже если бы дело и впрямь ему не по нраву пришлось. Только так, поворчал из приличия.

— Лады, — сказал, наконец, он. — Мне надо собрать кое-что, когда выступаем?