Расплата за наивность - Романова Галина Владимировна - Страница 4

«Пора его остановить», – запаниковала Алла.

И тут, словно прочитав ее мысли, Серега оттолкнул Алку от себя, порывисто дыша, отвернулся к окну:

– Что, все мечтаешь о нем? Забыла, сколько горя принес он всем нам? – от нежности в его голосе не осталось и следа.

– Ты о чем это? Сережа, что-то я не пойму тебя.

– Да так, ни о чем, – криво усмехнувшись, Серега двинулся к двери. – Я же не дурак, вижу, что мои поцелуи тебя не трогают. Под ним небось визжала, как кошка.

Грязно выругавшись, он взялся за ручку входной двери:

– В понедельник берешь отпуск, собираешь вещи себе и Стасу, – Аллу возмутил безапелляционный Серегин тон, но она промолчала. – Я отвезу вас к своей тетке в Хабаровск.

– Ты сдурел, что ли, даль-то какая! – хлопая ресницами, Алка уставилась на него, закипая. А когда она закипала, то становилась неуправляемой. – На край света я повезу ребенка? Да там холод-то какой! Нечего за меня решать!

– Полчаса назад кто-то рыдал у меня на плече и просил о помощи, – голос Сереги стал обманчиво вкрадчивым. – Может, у тебя есть какие-то предложения? Я готов выслушать.

Прикусив язык, Алка сердито уставилась на своего друга, не зная, что ответить.

– Так-то, милочка! Молчишь? Правильно делаешь.

С этими словами Серега ушел, сильно хлопнув напоследок дверью.

Утренний эпизод на весь день выбил Аллу из колеи. За что ни бралась, все валилось из рук. Одна радость – Стасик. Подойдет, прижмется, ласковый, как котенок.

Гладя его светлые как лен волосы, все в мелких кудряшках, Алла вспоминала, как пять лет назад перебирала такие же упругие белокурые кудри на другой голове.

«Боже мой! Как они похожи. Ну почему Стасик ничего не взял от меня? – размышляла она. – Ведь вылитый портрет своего отца. Манера разговаривать, глядя прямо в глаза собеседнику, походка. Даже кушает как отец – неторопливо, основательно! А про внешность и говорить не приходится. Если сначала соседки строили догадки, кто отец ребенка, то едва Стасик стал подрастать – замолчали. Все и так ясно».

Алла не торопясь собирала вещи и размышляла:

«А с какой это стати я должна уезжать отсюда в тьмутаракань? Оставлять квартиру неизвестно на сколько. Дверь вон какая ветхая, плечом поднапри – и вывалится. Да и отпуск жалко тратить. Ждешь-ждешь целый год, хочется отдохнуть, полодырничать, а тут уезжать! Неизвестно, как меня там встретят. И где гарантия, что все это утрясется за время отпуска. Если Серега забрал все вещи себе, значит, я устраняюсь сама собой – моя хата с краю. Как быть? Ума не приложу».

Вздыхала, машинально наводя порядок в квартире. Неприятности неприятностями, а чистота и порядок у нее на первом месте. В маленькой квартирке пусть небогато, но уютно. Знакомые часто, приходя к ней в гости, не торопились уходить.

Малыш набегался за день так, что, еле успев поесть, уснул. Убирая его розовую пяточку под одеяло, она уже твердо знала, что в Хабаровск не поедет. Но что мальчика надо увезти из города – это бесспорно.

Спала она в эту ночь крепко и без сновидений, а когда проснулась, решение пришло само собой. Поедет она к Надежде. Про нее никто не знает. Это ее секрет, наверное, единственный, который ей удалось скрыть от бдительного ока Сереги и Кольки. Живет она недалеко, в каких-то тридцати километрах от их городка, что тоже очень удобно. «Стаську отвезу, осмотрюсь здесь: что и как, а там видно будет. Да и телефон у Надьки есть. Так что связь с сыном будет постоянная», – повеселев, Алка быстренько собралась в дорогу.

Уже подъезжая к Надькиному поселку, она заробела: «А ну, как ее дома нет? Надо было позвонить. Хоть она человек домашний, но может ведь и отлучиться куда-нибудь».

Но все страхи оказались напрасными. Надежда была на месте, о чем свидетельствовала открытая нараспашку дверь ее уютного домика с голубыми окошками.

Алла вошла в калитку и громко позвала:

– Надюнчик! Ты где? Это я!

На терраске загромыхало, и Надежда выплыла собственной персоной. Надо добавить, Надюнчиком звала ее только Алка, поэтому та появилась уже с радостной улыбкой на устах:

– Кто это к нам приехал? Господи! Неужели дождалась? – Надя чуть не прослезилась и кинулась обниматься.

– Тише ты, задушишь! – Алка смеялась и говорила одновременно, а в горле стоял противный комок.

– А это кто такой хорошенький? – присев перед Стасом, Надежда с нежностью разглядывала мальчика со всех сторон, глаза ее подозрительно заблестели. Она подхватила его на руки, облобызала румяные щечки и, щебеча, пошла к дому. – Стасюшка, мальчик мой хорошенький! Приехал тетку Надю навестить, вот умник-то.

Алка с глупой улыбкой наблюдала за ними, бросив сумку у ног, на душе было радостно и спокойно, будто ее приезд сюда не был следствием грядущих неприятностей.

Сияющая Надежда оглянулась с порога:

– Ну, чего сияешь? Иди уж, мамуля дорогая!

Подняв сумку и проходя через двор, Алка на ходу отмечала, какой порядок царил вокруг: ни одной лишней щепки или ведра перевернутого, все на своем месте. «Стасику хорошо тут будет, воздух какой – хоть ложками ешь. Тишина!» – Алка вздохнула, представив разлуку с сыном, с которым не разлучалась с рождения.

Надежда уже хлопотала вовсю. Стасик, раздетый и обласканный, уплетал сгущенку, как всегда неторопливо, но при этом ухитряясь перемазаться от уха до уха.

Тарелки как по волшебству одна за другой появлялись на столе: грибы, курятина, сало, колбаса и всякие соленья.

– Сейчас еще картошечки сварю, а то не дело это – без картошечки-то! – Надька разрумянилась и сновала от стола к плите, от плиты к холодильнику. – Эх, знала бы, что приедете, не стала бы молоко продавать, а то я-то его не люблю, все продаю почти, оставляю только на масло или сметану.

– Надюнчик, как я по тебе соскучилась! – Алка сидела, привалившись к столу, и не сводила с нее глаз.

– Соскучилась, – передразнила Надька. – Как же! Три года не была! Как будто ехать на край света! У, бесстыжая!

С этими словами Надежда подошла к ней, облапила и прижала к своей пухлой груди:

– Что случилось-то, Алк? Понимаю, с порога не спрашивают, ну ты ж знаешь, как я за тебя переживаю! И глазыньки твои обмануть меня не могут – уж очень они грустные. Права я или нет?

Алка всхлипнула:

– Права! Еще как права! Но разговор этот долгий и не при ребенке.

Стасик, услышав, что о нем говорят, перестал есть и смотрел на них. Взгляд его небесно-голубых глаз был не по-детски серьезен.

– Все в порядке, малыш. Кушай, кушай, – Алла, освободясь из Надькиных объятий, чмокнула сына в макушку.

– А ты плачешь? – он все еще настороженно смотрел на мать.

– Нет, милый. Просто мы с тетей Надей давно не виделись, вот и все.

Стасик продолжил свое занятие, а Надежда свое – метать тарелки на стол. При этом то и дело поглядывала на Алку: «Во что ты опять влипла?» – вопрошал ее взгляд, но она молчала, только вздыхала время от времени.

Когда все со стола было перепробовано и за встречу выпито не по одной рюмке знаменитой Надькиной наливки, Алка приступила к своему рассказу. Стасика отправили играть с котенком в другую комнату, и оттуда доносился радостный визг малыша.

Надо отдать должное – Надька слушать умела. Когда Алка закончила, она, пытливо глядя на нее, спросила:

– А почему ты сама-то не хочешь исчезнуть из города? Что у меня, места, что ли, не хватит? Ты знаешь, что, кроме вас со Стаськой, у меня никого нет. Если завтра соберешься жить здесь совсем, я всем святым свечек понаставлю.

– Ну, у меня работа, – растягивая слова, мямлила Алка, – да и квартиру оставлять надолго не хочется.

– Чего у тебя там брать-то? Да моего добра на всех хватит!

– А что ни что, все равно жалко! Я на кровные все покупала! – окрысилась Алла.

– Ты кого обмануть хочешь? Это ты можешь Сереге или Кольке заливать, они по глупости своей мужской, может, и поверят, но я-то знаю, почему ты в городе хочешь остаться! – Надежда в сердцах бросила тряпку, которой сметала крошки со стола. – Все забыть не можешь! За что ж ты любишь его так по-собачьи? Тьфу!