Тщеславие - Лебедева Виктория - Страница 26

Это пение могли выдержать сравнительно спокойно только три человека: Людмила Евгеньевна, Владимир Николаевич и я, все трое — по большой любви; похвалить же его не поворачивался язык даже у нас. Неоспоримым достоинством Славиного голоса была его чудовищная громкость, но на этом список достоинств исчерпывался, а посему это единственное достоинство плавно перетекало в недостаток. А Лора, я это точно знала, закончила с отличием музыкальную школу по классу фортепьяно.

«Утешить не утешит, но что рассмешит — это верняк», — размышляла я, но Слава спел одну песню, потом другую, потом третью и четвертую, у меня уже позвякивало в ушах, а Лора ничего, слушала, на Славу смотрела с благодарностью, а потом произнесла с явными признаками восторга в голосе:

— Спасибо! Ты так здорово поешь! Мне стало намного легче, правда! — после чего опустила глаза в пол и слегка порозовела. Слава был вне себя от радости — наконец-то он нашел человека, который смог по достоинству оценить его вокальные данные!

Мне стало тревожно… Даже страшно.

Славин сольный концерт был прерван на середине следующей песни громким стуком соседей сверху по батарее центрального отопления. Слава поднял расфокусированный взгляд на настенные часы и, предприняв героическую попытку сосредоточиться, обнаружил, что уже половина двенадцатого.

Лора сразу вся как-то осунулась, голову в плечики втянула и суетливо засобиралась домой. Собиралась, сумочку с места на место перекладывала, открывала и закрывала пряжку, а вместе с тем приговаривала как бы про себя, но голоса не понижая:

— Ох, черт, уже так поздно… Да как же это я? Сергей сейчас сцену устроит… Ой, ребят, а у вас жвачки нету? А то ведь от меня вином пахнет… Что сейчас будет! Представляю себе…

— Да ладно, — сказал великодушный Слава и сделал широкий жест рукой, отчего вся его высокая фигура угрожающе накренилась вперед, — оставайся. Обе оставайтесь. А то ведь Наде ехать далеко, электрички, наверное, и не ходят уже, а у меня все-таки все три комнаты свободны, так что каждому — по одной.

Я пожала плечами, мне было уже без разницы, останусь я или уеду, а Лора начала отнекиваться, потому что «это неудобно», потому что «это неловко и неправильно», «да я вам и так надоела за вечер», и отнекивалась так ровно до тех пор, пока Слава не сказал: «Ну, как хочешь. Надо идти — иди», — и не потянулся за курткой — провожать. Тут Лора сразу вернула свой кожаный плащ на вешалку со словами: «Да Бог с ним, с Сергеем, нельзя же так себя мучить!» — и осталась.

Мы еще немножечко посидели, попили чаю с пряниками. Лора стала заметно веселее, Слава этому явно обрадовался, и, как следствие, мне было и словечка вставить некуда. А потом Слава, уже несколько протрезвевший, опять посмотрел на часы и сказал:

— Ладно, девчонки, извините, за мной машина с работы в пять утра придет, мне спать пора. Вы еще посидите, если хотите, я вам сейчас постельное белье принесу и одеяла, а там сами разбирайтесь: одна в мою комнату, другая — здесь, а я у родителей сегодня посплю. А утром вы можете встать когда угодно, завтра же суббота, только дверь за собой захлопните, когда уходить будете.

Он принес нам два совершенно одинаковых комплекта белья (белого в голубой горох) и промаршировал в родительскую спальню.

— Знаешь, Ларис, — сказала я некоторое время спустя, когда пауза после Славиного ухода стала уже неприличной, — честно говоря, я тоже спать хочу.

— А ты где спать будешь? — поинтересовалась Лора.

— Да мне в общем-то все равно…

— Ну, раз тебе все равно, — постановила Лора, — то я тогда в Славину комнату пойду, ненавижу спать на диване.

— Хорошо, иди, — ответила я неохотно (то, что Лора будет спать в Славиной постели, пусть и одна, было мне неприятно). — Спокойной ночи.

Я сразу на покрывало криво постелила простыню, обернула наволочкой круглолицую плюшевую подушку-думку (про подушки Слава благополучно забыл, а будить его мне было жаль), накинула одеяло прямо поверх пододеяльника, покидала одежду на кресло, улеглась на диван и погасила бра. В голове шумело от выпитого почти на голодный желудок, и стоило закрыть глаза, как где-то внутри черепа зарождалось ощущение колеса, увеличивающего обороты, громоздкого скрипучего колеса, к ободу которого была намертво припаяна моя буйная голова…

…Слава сидел на двуспальной родительской кровати и подкидывал на ладони серебристый рубль, и я была тривиальной решкой, а двуликим российским орлом была, конечно же, Лора, и монета падала в кулак, но орел или решка? Орел или решка? Нет, непонятно, нет возможности вглядеться, Славины пальцы плотно сжаты, но я не сдаюсь, я пытаюсь их разомкнуть, нажимаю в секретную точку между побелевшими от усилия костяшками: второй и третьей — бесполезно, Слава намного сильнее меня, а потом монета выскальзывает и скачет по заплеванной лестнице подъезда, а мы несемся за ней наперегонки, перепрыгиваем через три ступеньки, поскальзываемся, но рублик прыгает уже по площадке первого этажа, перед распахнутым прямоугольником лифта, и готов скрыться в щели, только Слава успевает в последний момент наступить на него ногой и громко хохочет мне в лицо: «Ты зря бежала, ты опоздала! Не смотри на эту монетку, ты проиграла все равно, потому что я загадал, с самого начала загадал про вас, и кто ляжет в мою постель, тот выиграет, ты проиграла, я не хотел, чтобы ты проигрывала, но ты проиграла, как всегда! — И снова хохот в лицо: — Какая же ты неловкая, Надя… Надя, Надя…»

— Надя! Ты спишь? Я тебя не разбудила?

Я подскочила на постели и открыла глаза — передо мной стояло белое в темный горошек привидение, в котором я с перепугу не сразу узнала Лору, по самую шею укутанную одеялом.

— Я все-таки разбудила тебя, — сокрушенно сказала Лора и присела на край дивана. Я подогнула колени, освобождая ей место. — Знаешь, — сказала Лора печально, — мне не спится. Совсем… Может, поболтаем?

— Давай, я все равно уже проснулась, — согласилась я почти ровным голосом, хотя все еще чувствовала на спине и под сердцем колотье мелких иголочек сухого льда, одновременно горячих и холодных, которые может запустить в действие один только нелепый ночной кошмар.

— Я расскажу тебе одну историю, — прошептала Лора таинственно, — я еще никому ее никогда не рассказывала, а тебе расскажу. Ты только выслушай, просто выслушай, не говори ничего, ладно?

— Ладно, — кивнула я, — давай свою историю.

— Это случилось два года назад, я тогда в другом месте работала, тоже секретарем-референтом, — начала Лора, — и была у меня там подружка Лилька — на два года старше меня или на три. Я-то в ту фирму случайно попала, по объявлению. а у Лильки отец был заместителем генерального директора, он и Лильку пристроил, и жена его тоже там работала — начальником отдела. Хорошая такая женщина, добрая, и выглядела — обалдеть просто, ей уже под пятьдесят было, а смотрелась максимум на тридцать, модная, ухоженная такая, ножки хорошие, юбочки мини, брючки кожаные. Но она носа не задирала, да и Лилька тоже — вся в мать. Мы с Лилькой загорать вместе ездили по выходным, в кафешки разные ходили и так, погулять вечером. А через несколько месяцев я чувствую — отец Лилькин на меня глаз положил. Со стороны все вроде прилично так, вежливо, все-таки подружка дочери, то шоколадку мне принесет, то медведя плюшевого, анекдоты рассказывал. Внешне он так себе мужчина был, но такой галантный, воспитанный, на трех языках говорил… А туг я как-то задержалась на работе, нужно было документы оформить, уже все ушли, а я все за машинкой сижу, и приходит этот самый Александр Григорьевич, говорит: «Лариса, вы сегодня так много работали, давайте я вас домой подвезу, зачем вам в метро трястись». Я, понятно, обрадовалась, хотя чувствовала, конечно, что он это не просто так предлагает, я такие вещи всегда сразу чувствую. Мы поехали, а он даже и не спрашивает, где я живу, везет да везет себе. Приехали во двор какой-то. «Вот здесь мой дом, — говорит он мне, — может быть, зайдете кофе выпить, жена с дочкой сегодня в театр собирались». Ну, я зашла… Квартира у них шикарная, как две вот этих, и мебель вся из натурального дерева… Ну, переспали, естественно, шампанским он меня угостил, цепочку подарил золотую. Я особого удовольствия не получила, но цепочка красивая, толстая такая. А потом я вышла из подъезда, а мне навстречу — Лилька с мамой. Представляешь?! Они сразу все поняли… Но скандала не было. Лилька пыталась сначала рот открыть, когда цепочку разглядела, это Лилькина цепочка оказалась, только мать ее удержала. Мне так стыдно стало… Хоть сквозь землю провались. И зачем я это сделала, он мне даже не нравился совсем… Я еще две недели поработала, а потом уволилась, обстановка на работе нездоровая стала какая-то. Лилька со мной перестала разговаривать, но, знаешь, странно — мать ее вела себя так, словно ничего не случилось, вот это женщина! Какая выдержка!