Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Дашкова Полина Викторовна - Страница 6

— Прекрати ржать, — поморщился Арсеньев, — двух человек убили.

— Ой-ой-ой, какие мы правильные, — проворчал старший лейтенант, — слышь, Сань, ты не вспомнил, как зовут певицу?

Майор ничего не ответил. В гостиную вернулась домработница. Запахло каким-то моющим средством. В руках у нее был пластиковый синий тазик, в котором хлюпала мыльная вода. Она недовольно огляделась.

— Господи, какая грязь… невозможно.

— Светлана Анатольевна, сядьте, пожалуйста, — майор взял у нее тазик, поставил на пол — я должен задать вам еще несколько вопросов.

— Я не знаю, — она помотала головой и нахмурилась, — не понимаю. Чего вы от меня хотите? Я вошла в квартиру, увидела их на кровати и сразу позвонила в милицию. Мне добавить совершенно нечего.

— Как вам кажется, что-нибудь из вещей пропало?

— Чтобы ответить, мне надо посмотреть. А как я могу, если вы не позволяете ни к чему прикасаться?

— Хозяйка держала в доме крупные суммы денег?

Широкое мягкое лицо Лисовой моментально вспыхнуло.

— Не знаю! — прошипела она и энергично помотала головой.

— А кто знает? — вкрадчиво встрял Остапчук.

— Во всяком случае, не я! У меня нет привычки копаться в чужих вещах, и чужими деньгами я не интересуюсь.

— Погодите, но вы же убираете в квартире, — напомнил Арсеньев, — вам приходится раскладывать вещи по местам.

— Да, я стираю белье, развешиваю одежду в гардеробной комнате, чищу обувь. Но я никогда не заглядываю в ящики комода и письменного стола. Я понятия не имею, что там может лежать.

— Ну хорошо, а родственники какие-нибудь «есть у нее? Родители, сестра, брат?

— Родители, вероятно, есть. Во всяком случае, мать. Где-то в глубокой провинции. Но я здесь вам ничем помочь не могу. Никогда ее не видела и даже не слышала, чтобы они говорили по телефону.

— А что вы так нервничаете? — недоуменно пожал плечами Остапчук.

— Довольно сложно сохранять спокойствие в подобной ситуации, — Лисова саркастически усмехнулась, — вы, молодые люди, привыкли к смерти, к трупам, а я, извините, нет.

— Ну ладно, — вздохнул Арсеньев, — чем занималась ваша хозяйка Кравцова Виктория Павловна?

— Вы же смотрели документы.

— Хотелось бы услышать от вас, более подробно.

— Я не знаю.

— Не знаете, где работала ваша хозяйка?

— Понятия не имею, — в голосе Лисовой послышался легкий вызов, — в наше время это вообще не важно.

— Простите, не понял, — Арсеньев улыбнулся, — что именно не важно?

— В наше время, молодой человек, люди не работают. Они делают деньги. Во всяком случае, люди того круга, к которому принадлежала покойная.

— А к какому кругу она принадлежала, интересно? — опять встрял Остапчук. — Что-то я не понимаю, гражданка Лисова. Ничего-то вы не знаете, ни о чем понятия не имеете, — он зашел сзади и оперся руками на спинку ее стула, — получается, что отвечать на наши вопросы вы не желаете. Тогда давайте оформлять все, как положено, в письменной форме, на имя прокурора, с подробным объяснением причин, по которым вы отказываетесь давать свидетельские показания.

— Я не отказываюсь давать показания. Я просто не могу разговаривать в таком тоне, — холодно отчеканила Лисова.

— Нормальный тон, гражданка, нормальный, — возразил Остапчук.

— Пожалуйста, Светлана Анатольевна, ответьте на вопрос. Где работала ваша хозяйка? — Арсеньев грозно взглянул на старшего лейтенанта через ее голову и выразительно двинул бровями. Остапчук в ответ скорчил уморительную рожу и поднял руки, мол, разбирайся сам с этой теткой.

Светлана Анатольевна между тем встала, направилась в угол гостиной, долго рылась в своей вместительной сумке, наконец достала бутылочку валокордина, накапала в рюмку, выпила залпом, промокнула губы все той же салфеткой, уже серой от пыли, аккуратно сложила ее, спрятала в карман, после чего вернулась на место и, глядя мимо Арсеньева, быстро невнятно произнесла:

— Кажется, она занималась рекламой. Вообще, меня все это не касается. Я не имею привычки совать нос в чужие дела.

„Так ведет себя человек, который боится сболтнуть лишнее, — машинально отметил майор, — нет, неверно. Так ведет себя человек, который вообще боится. Всего на свете. Но не хочет этого показывать. А кому на ее месте не было бы страшно?“

— Значит, вы пришли в одиннадцать сорок? — уточнил Арсеньев, глядя в выпуклые светло-карие глаза домработницы. — Вы ожидали застать Викторию Павловну дома?

— Я пришла убрать в квартире. Я прихожу три раза в неделю, к двенадцати, и работаю до шести. У меня есть ключ. Остальное меня не касается.

— Ваша хозяйка не собиралась уезжать из Москвы на праздники?

— Не знаю.

— Погодите, Светлана Анатольевна, но вы ведь как-то общались, разговаривали? Она вам платила предупреждала, что должна уехать, что придут гости, ну и так далее, — Арсеньев слегка напрягся, пока не понимая почему. Вряд ли ему передалась шутовская подозрительность Гены Остапчука. Старший лейтенант вообще всегда всех подозревал, даже в случаях естественной смерти со значением кивал в сторону близких покойного, а потом долго вычислял, какие у этих близких могли быть мотивы и выгоды, что им достанется из имущества.

— Одним из условий было молчание, — Ли-сова надменно вскинула подбородок. — Когда я начала здесь работать…

— А когда вы начали? — быстро перебил Арсеньев.

— Год назад.

— По рекомендации знакомых? Или через агентство?

— По просьбе моего близкого друга. Я много лет веду в его доме хозяйство, и он попросил помочь одинокой женщине, с которой связан по работе.

— По работе? Значит, вы все-таки знаете, где работала ваша хозяйка? — тихо спросил Арсеньев.

Лисова молча помотала головой.

— Что за близкий друг? Пожалуйста, назовите его фамилию.

— Послушайте, зачем вы меня допрашиваете? По какому праву? Все равно вам не доверят расследовать такое серьезное дело. Убит иностранец, и мне странно, почему до сих пор здесь нет сотрудников ФСБ. А вы, собственно, кто такой? Из районного отделения?

— Почему район? Мы не район! — обиделся Остапчук. — Мы из МУРа, я же вам, гражданочка, показывал удостоверение. Читать умеете? Так знакомого-то вашего как зовут, который вас сюда рекомендовал? Телефончик его потрудитесь сообщить.

Лисова вытаращила глаза, открыла рот, но больше не произнесла ни слова и вдруг стала медленно заваливаться на бок, продолжая смотреть на Арсеньева. Остапчук все еще стоял позади нее и успел подхватить. Со стула она не свалилась.

— Ну, ну, гражданочка, не надо нам здесь спектакли разыгрывать, — проворчал он и легонько похлопал ее по щекам.

Впрочем, это был не спектакль. Светлана Анатольевна действительно на несколько минут лишилась чувств.

Дождь кончился, но туман все не рассеивался. Он стал голубоватым, как обезжиренное молоко.

— Возьми себя в руки, — бормотал Андрей Евгеньевич Григорьев, пробегая мелкой трусцой по влажному тротуару, мимо нарядных двухэтажных домов классического колониального стиля, мимо аккуратной маленькой копии готического собора с двумя тонкими ребристыми башенками и цветными витражами. На углу Сидней-стрит он чуть не налетел на разносчика пиццы, который тащил высоченную стопку белых коробок, и видны были только его ноги в форменных синих штанах с желтыми лампасами.

За чугунной оградой школы святого Мартина резвились дети. Настоящие маленькие американцы, раскованные, сытые, счастливые. Все вокруг напоминало качественное голливудское кино, и бегущий трусцой благородный старик Эндрю Григорьефф с лицом усталого от собственных знаний профессора, немного комичный, но вполне добротный американский гражданин, чудесно вписывался в кадр.

Мяч перелетел через ограду, подпрыгнул у ног Григорьева и скакнул на мостовую. Кино продолжалось.

— Пожалуйста, сэр! — прозвучал из-за ограды детский голос.

Русоволосый румяный мальчик схватился руками за чугунные прутья, смотрел на Григорьева и улыбался. Андрей Евгеньевич шагнул на мостовую, поймал мяч. Это оказалась голова чудовища из популярного мультсериала. Не дай Бог приснится во сне такая глумливая гадина.