Сашка (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 17

Проснулся или очнулся Кох в темноте. На этот раз он был какой-никакой дерюгой прикрыт. Выпутавшись из-под неё, он попытался на слух определить есть ли хозяйка землянки дома. Храпа богатырского слышно не было. Хотя не факт, что кикиморы храпят, может они посвистывают. Но свиста тоже не было. В дырку на потолке какой-то свет всё же попадал и зрение понемногу к нему привыкало. Сашка поднялся с топчана. Теперь желудок и мочевой пузырь гнали его совместно к ямочным удобствам. Добрался, чуть пошатываясь, до двери Сашка и приоткрыл её. И чуть назад не выпал. Не от страха. От красоты. Придерживаясь за дверь, он вышел в летнюю, стрекочущую сверчками всякими, ночь и задрал голову. Лепота! Лепота-то какая. Всё небо было в мириадах звёзд. Прямо над лесом на западе висела почти полная чуть откусанная слева луна и яркой полосой перечёркивал небо, деля его пополам, Млечный путь.

— Лепота! — не заметил, как вслух произнёс.

— Знамо дело, — блин, чуть под себя не наделал. На куске бревна сидела вся зелёно-чёрная в лунном и звёздном свете кикимора Анна.

— Напугала, — сообщил ей новость Кох.

И сам удивился своему голосу. Нет не голосу, а слову. Он его чётко произнёс.

— Делай свои дела и поужинаем. Тебя ждала, сидела. Горазд ты спать барчук.

На этот раз размазня пахла мясом. Специалистом Виктор Германович в этом вопросе не был, но судя по вкусу и волокнам это был заяц.

— Анна, а как я сюда попал? — выскребая остатки на дне решил, что самое время прояснить ситуацию, Сашка.

— Ирод этот тебя в мешке в озеро скинул. Ты и утоп.

— Так я нежить теперь? Зомби? — не поверил Виктор Германович.

— Зомби? Это обзывают тебя так? — повернула свои страшные очкастые глаза к нему шишига Анна.

— Мертвец оживший…

— Ха-ха! Мертвец. Нет. Нерусь эта уехал сразу, а я тебя вытащила и воду из тебя вылила, да откачала. Задышал. Без сознания был, так много не попало. Воды-то. Легко откачала. За что князь тебя сюда?

Виктор задумался. Можно ли всё этой кикиморе рассказывать? Хотя? А кому ещё?

Глава 9

Событие двадцать четвёртое

— Откуда Вы знаете, яд это или не яд? Вы еще даже не попробовали.

фильм «Что сказал покойник»

— Отравить? — кикимора Анна практически без движения и эмоций на страхолюдном лице слушала повествование Сашки — дурня, пока он не дошёл до подслушанного разговора об отравлении матушки — княгини. Тут она выгнулась вся и титьки вперёд выпятила. Ну, это как в фильмах, качки выходят на подиум и напрягают грудные мышцы. Шварценеггеры недоделанные. У кикиморы Анны титьки были поменьше шварцнеггерских. Те, значит, выходят и начинают мышцами играть титьки приподнимая, ух, титьки так титьки. А тут два острых бугорка выпятились из-под зелёной дерюги. Долго шишиге этой качаться до Шварца.

— Да, вроде как, тётка этой Тамары — Татьяны дала им зелье, которым человека можно отравить, а доктора и не поймут. Скажут, что причина смерти естественная. Сердце, например, остановилось. Или удар апоплексический. Инсульт, — Сашка так увлёкся, что и забыл, что он хреново пока некоторые согласные буквы выговаривает.

— Исуль? Заморское слово должно? — карачунья титьки убрала. — А как получилось, что нелюдь эта тебя утопила?

— Свадьба же была. Я потом через несколько дней услышал разговор за стеной и пошёл к двери подслушать, думал они назовут дату. Когда травить станут матушку. А дверь заскрипела и грузин меня ударил кулаком в лицо. А потом я очнулся, когда, ты мне руки развязывала.

— Исуль просто сделать, — кикимора, бросила взгляд на стену за топчаном.

Виктор Германович тоже повернул туда голову, там была конструкция. Из верёвок сплетена, как бы это назвать? Сетка что ли. И вставлены несколько кусочков доски. Вроде как полочка получилась. И на этой полке стояли кружки глиняные и горшочки небольшие. Страшные колдовские зелья — должно быть. Из пауков, жабьих лапок, сердец невинных младенцев и ногтей мертвецов сваренные.

— А ты ведьма⁈ — чуть отстранился от зелёной шишиги Кох. — Колдунья?

— Сам ты ведьма, дурень. Я — Анна. — Да, чего уж, исчерпывающий ответ и неубиваемый аргумент. Разве ведьму могут Анной звать?

— Слушай Анна, а ты как в лесу оказалась, и где этот лес находится? Не в тридевятом царстве? — а чего он ей про себя рассказал, теперь алаверды положено.

— Я…

Тут Виктор Германович вспомнил, что один важный вопрос забыл задать.

— Подожди. Анна, а почему я голый?

— Голый? — кикимора глянула в угол, туда как раз добрался столб света, чего-то там было свалено, брошено.

— Так рубашка на тебе вся рваная была в крови и тине. Стирать бесполезно, да и тащила пока от озера я тебя и на спине порвалась и рукав оторвался. А у меня нет других. Только эта, чтобы людей пугать и ещё одна, за едой в село ходить. Я тебе из мешковины после робу сметаю.

Что можно сказать? А не богато ноне ведьмы живут, не катаются, как сыр в масле, это не двадцать первый век. Там без пяти тысяч рублей к ведьме и сунешься. А уж к тем, кто в «Битве экстрасенсов» засветился, и с тысячей баксов должно не сунешься, две потребуется.

— Понятно. Всё. Молчу, теперь про себя расскажи.

Сбитая с толку наводящим вопрос про голую княжескую жопу, карачунья минуту сидела молча, Кох уже хотел подбодрить её каким междометьем. Ась, мол, чего заснула, но кикимора сама очнулась.

— Мы в селе нашем Басково жили с отцом, матерью, тремя братишками моими и бабкой Аглаей, — тут нечисть опять забылась на минуту, видимо вспоминая семейство.

Из рассказа довольно долгого и часто зависанием процессора прерываемого Виктор Германович вынес следующее. Он эпидемиологом и историком не был, но про холерные бунты слышал. Самое интересное, что они вот-вот начнутся, прямо со дня на день. Слышал Кох про бунт в Санкт-Петербурге, а будучи в Севастополе на отдыхе на экскурсии им рассказали и про бунт в Севастополе. В Москве, кажется, обойдётся без бунта, но холера и тут погуляет. Будет ли в Тульской губернии, Кох не знал, но от Москвы не сильно далеко, какая-то часть эпидемии на излёте и до сюда докатится. Так вот, в Севастополе тётенька-гид говорила, что эпидемия 1830 года — это первая эпидемия холеры в России и её завезли с Кавказа. Выходило из рассказа кикиморы Анны, что в позапрошлом году, то есть в 1828 или 1827, поди их разбери, как в деревне года считают, может, ещё как до Петра по сентябрю, тоже была эпидемия холеры, хоть и не всероссийского масштаба. Но до Тулы, откуда-то тоже с юга добралась. Мельком вспомнил Виктор, что слышал про эпидемию холеры в Астрахани. Возможно, это про неё.

Итак. В позапрошлом годе в их селе Басково вспыхнула моровая зараза — Птица — Юстрица. Зараза эта — птица со змеиными головами, ещё её называют «повальной болезнью». Мол, летает пакость сия над деревнями в виде огромной черной птицы со змеиными головами и хвостом. Летает ночью, и где заденет воду железным крылом, там разразится мор. От беды сей уходят православные в нетопленую баню, залезают на полок и притворяются умершими. Также запирают двери в домах: болезнь решит, что никого нет, и уйдет. Все представляют холеру старухой со злобным, искаженным страданиями лицом, носит погань красные сапоги, может ходить по воде, беспрестанно вздыхает и по ночам бегает по селу с возгласом: «Была беда, будет лихо!» Где она остановится переночевать, в том доме не уцелеет в живых ни одного человека.

Анна не помнила заходила ли к ним баба эта гадкая в красных сапогах, но от заразы умерли и папка её и мамка и трое братьев, которые были младше Анны. Только бабка Аглая уцелела и Анна. Она тоже заболела, но бабка её вылечила. Бабка у неё была знахаркой и этому же учила и мать, и внучку. У матери плохо получалось, всё ей недосуг да некогда. Ну, дак корова, лошадь, три козы и четверо детей, пойди, найди время на уроки природоведения. А Анна у бабки многому научилась и как отвары делать, и как собирать травы и в какое время. Да ещё как зуб больной заговаривать и грыжу вправлять.