Настоящий Спасатель 3. Назад в СССР (СИ) - Хлебов Адам - Страница 50

— Он многим известен. Человек не может быть признан виновным пока его вина не была доказана в суде.

— Уж не в заграничных журналах у своих дружков валютчиков начитались, Бодров?

— Дружков валютчиков у меня нет, про какие журналы вы говорите я не знаю, но так же как и вы, верю в справедливость и гуманность советских законов. А разве словосочетание «презумпция невиновности» у нас под запретом?

— Нет, не под запретом. Даже более того скажу. Она, эта самая презумпция, внесена в Конституцию тысяч девятьсот семьдесят седьмого года. Вы правы, Бодров, как там… — он поднял взгляд к потолку и процитировал, — статья сто шестьдесят. Никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с законом.

То что он выпалил статью наизусть выдавало в нем отличного юриста.

Потом он снова вернулся к своему холодному взгляду. И перешел на ты:

— Знаешь, Бодров, Конституция распространяется на добропорядочных граждан. А я нутром чувствую, что ты виновен. Ты прав, я считаю тебя виновным и между называю тебя убийцей между нами. Но поверь не на пустом месте. Моя интуиция меня еще никогда не подводила. Никогда. Прочти и если все верно вот здесь распишись.

Он протянул мне протокол допроса, в котором значилось, что я не признаю себя виновным. И больше ничего.

— Запомни, Бодров. По большому счету мне доказательства особо и не нужны. Я дождусь экспертизы, которая покажет, что смерть адвокатишки наступила от падения с высоты. Все указывает на то, что вы виновны в его смерти. Отец Марии уговорит ее дать правдивые показания о том, что адвокат сопротивлялся и ты по неосторожности его вытолкнул, конечно, ты не хотел убивать. Это понятно.

Мотив? Ходишь в ресторан, любишь красивую жизнь. Дерешься, а значит ведешь антиобщественный образ жизни. Увидел, как незнакомый человек сорит деньгами, ходит с красивыми женщинами. Захотел так же. Решил предложить ему поделиться и случайно выбросил его в окно. Прокурор города по-любому не даст дочери сесть в тюрьму. Потому что он знает, что именно ее там ожидает. Каждая ничтожная сопля будет отыгрываться на девке, пинать, унижать и вытирать об нее ноги.

В душе я злился на то, что Маша оказалась замешана в всё это.

Он заметил мои эмоции, развел руками пождал губы и произнес:

— Правда жизни, что поделать? Не знаю за что сильнее калечить: за то, что она дочь прокурора или за то, что она очень красива. Да, я видел твою подругу. Должен сказать, что она очень красива. А женщины не любят, когда кто-то красивее них на зоне особенно. Понимаешь? Какой отец даст своей дочери сгинуть в этой грязи? И я его понимаю. У самого дети. Я бы тоже на его месте зубами и когтями свободу девочке выгрыз бы. И плевать на карьеру, связи. Дети — это святое. Я ему в этом помогать не стану, но и мешать тоже. Я же понимаю, что девчонка не может здорового мужика взять и вышвырнуть в окно. Она-то тут, в отличии от тебя, действительно, ни при чем.

Я думал, знает ли он про женщину в красном? Но Калинин был слишком матёрым следаком, чтобы продемонстрировать мимикой или жестами, то что он знает.

— Так вот, Бодров, по этапе идти — тебе. И тебе же лямку тянуть. Дружки твои тоже пойдут, но они на улице были в момент убийства. Это свидетели подтверждают. Они легко отделаются. Может даже условкой. Так что думай, Бодров, еще не поздно чистосердечно признаться и раскаяться.

Ответственность нести и наказание отбывать тебе придется в любом случае. Поблажек я тебе не обещаю, но похлопочу перед судом, чтобы высшую меру наказания к тебе не применяли. Все таки молод ты еще. А что касается твоей совести, то плевать мне на нее, хоть и говоришь, что она у тебя чиста.

Родион Раскольников тоже так думал. Поначалу. А потом страдал. Время пострадать и очиститься у тебя будет ох как много. Ты парень неглупый, вижу хороший, вон про презумпцию рассуждаешь. Для меня ты просто заблудшая овца. Когда отъедешь на зону в лагеря, то увидишь какому контингенту та самая презумпция предоставлена. Реальным ворам, убийцам, душегубам, не заслуживающим прощения.

Поймешь, что я прав во всем. Так, что даю тебе время побыть в камере и подумать хорошенько. Лучше, если ты решишь сразу мне про Ветрова тоже рассказать. На сегодня всё, свободен. Дежурный!

Загремели замки, дверь распахнулась и в комнату вошел всё тот же, худощавый милиционер.

Калинин подписал бумаги о заключении под стражу и передал дежурному.

— Уведите.

На душе не было спокойно. Сложно сдерживаться и демонстрировать непроницаемое спокойствие, если человек понимает, что все предъявленные обвинения несправедливы и беспочвенны, а доказать пока ничего не может.

В душе бушевал огонь. Я чувствовал, что я назначен виновным и дальше будет только хуже.

Следователь собирался повесить на меня кучу нераскрытых дел, которые можно хоть каким-то боком ко мне прилепить, с тем, чтобы потом, я согласился на «меньшее зло». Это было очевидно. Он собирался посадить меня. Но духа не терял

Мне нужно непременно каким-то образом доказать свою невиновность и невиновность своих друзей.

Но как? Из следственного изолятора куда меня сейчас повезут сделать это очень сложно.

На этот раз по какой-то неизвестной мне причине меня конвоировал один милиционер.

Мы шли по пустынному коридору ведущему к выходу из здания.

И вдруг, я увидел, как навстречу нас еще двое милиционеров вели, точнее скорее тащили брыкающуюся, извивающуюся, истерящуюю фигуру.

Какой-то знакомый мужской голос. Он грязно матерился, угрожал убить милиционеров и их родню

Я его не сразу узнал. Но проходя мимо, я разглядел его лицо. Это был Шельма. Мы встретились глазами. Его налитые кровью глазные яблоки с черными зрачками задержались на мне. Он узнал меня и перестал истерить на секунду.

Это обстоятельство как-то расслабило конвоиров и в следующее мгновение один из них закричал от боли:

— Ах ты, сука! Да я тебя размажу по стенке! А-а-а-а!

Шельма умудрился извернуться и укусить того в плечо.

Он повис на милиционере со сжатыми челюстями. Второй тщетно пытался оттащить Шельму, но он отбивался. Это было не так просто сделать.

Сопровождающий меня третий сотрудник милиции приказал мне остановиться.

— Ну-ка Бодров, постой!

Укушенный милиционер продолжал дико кричать. Вся эта ситуация была так неожиданна для конвоиров, что тот, кто сопровождал меня, сунул мне в руки папку с документами.

— Стой здесь, ни шагу отсюда, понял?

Последние слова он говорил не глядя на меня, бросившись на помощь своим товарищам.

Случай предоставляет такой шанс единожды в жизни.

Я посмотрел на выход, потом на Шельму и троих милиционеров, пытающихся справиться с бандитом. Им было не до меня.

Никому из них нет до меня совершенно никакого дела.

Между мной и выходом из отделения милиции отсутствовали какие либо препятствия…

Для любителей боярки:

Глава 25

Я посмотрел на выход, потом на Шельму и троих милиционеров, пытающихся справиться с бандитом. Им было не до меня.

Никому из них нет до меня совершенно никакого дела. Между мной и выходом из отделения милиции отсутствовали какие либо препятствия.

Я больше не думал, а просто направился к выходу, стараясь идти как можно тише и незаметнее. Моя свобода в моих руках

Мне это удалось. Никто меня не хватился и не погнался за мной. По крайней мере тогда, когда милиционеры пытались вязать Шельму, я смог спокойно уйти.

Выйдя на улицу, я направился к остановке автобуса, куда на мое счастье он тут же приехал.

Домой нельзя, к друзьям тоже, так же как и на работу. Сейчас у меня оставалось три возможности: уехать из города, перекантоваться какое-то время в фотолаборатории, которую все считают закрытой зимой. Или обратиться за помощью к Анатолию.

Я обязательно навещу Сухишвили, предлагавшего мне сделку и получу всю необходимую мне информацию. Я знал, как это сделать. Но позже.