Настоящий Спасатель 3. Назад в СССР (СИ) - Хлебов Адам - Страница 15

Преодолевали с ходу завалы, из старых пальмовых стволов, то перепрыгивая, то подныривая через них.

Перескакивали через канавы. А после бега очень много ползли.

Они ползли по корням и стволами вывернутых пальм, по скошенной траве, остатки которой, как нож кололи кожу на груди животе

Самым трудным испытанием было ползти по сухим длинным листьям сахарного тростника, которые как лезвия резали лицо локти и колени.

Пацан с неподдельным ужасом рассказывал, как Мгабэ нещадно бил всех «новобранцев» без разбора прикладом автомата в спину и шею.

Удары следовали незамедлительно, если кто-нибудь из отряда осмеливался хоть на сантиметр приподняться, чтобы переползти какой-нибудь булыжник или другое препятствие.

А потом их гнали на поляну-полигон, где вновь прибывших пацанов обучали стрелять.

Прибыв на поляну-полигон, Мгабэ скрывался в чаще на пару минут.

А потом приносил автоматы, патроны и начинал обучать стрельбе.

За два месяца занятий дети-солдаты освоили положения стрельбы лежа, с колена, стоя, перекатываясь по траве.

Мишенями служили обрезанные стволы пальм, имитирующие человеческие фигуры, на которые были прикреплены мешки с песком.

Еще через месяц малолетние «курсанты» успешно стреляли на ходу, передвигаясь то цепью плечом к плечу то углом, прикрывая друг друга.

Они умели стрелять всем отрядом на счет раз-два по очереди, внезапно вскакивая из положения лежа на колено и падая вниз, чтобы тут же вскочил твой сосед и сделал выстрел.

В последовательности, которую устанавливал Мгабэ, все десять членов отряда, стреляли быстро и без перерыва по нескольку кругов.

«Курсантов» научили обращаться с оружием.

Они умели молниеносно перезаряжать автомат, разбирать его, если произошла осечка или утыкание.

Пацан рассказал, маленькие хитрости, которые не знали многие опытные взрослые бойцы. Для того, чтобы оружие не забивалось грязью и не отказывало, они во время перемещений затыкали стволы тонко скрученной лентой из листьев банановой пальмы.

Кроме огнестрельного оружия им давали почувствовать, что такое нож.

Они ежедневно тренировались, нанося глубокие порезы на стволах молоденьких банановых пальм.

Удары наносились на уровне горла взрослого противника.

Кроме ноже их обучили работе с мачете. Очень скоро каждый умел наносить удары с короткого размаха.

Для этого их обучали в зарослях дикого тростника, которые были настолько плотными, что поднять руку для размаха было совершенно невозможно.

Месяцами наработанный угол рассекающего клинка, позволял даже семлетним пацанам перерубать толстые побеги деревьев толщиною с человеческую руку.

За время тренировок они прорубили целую просеку, которую ставили в пример более старшим бойцам «боевого отряда освободителей УНИТА».

Несколько месяцев их обучали подрывному делу. И к концу обучения умели устанавливать мины, растяжки и делать простые бомбы.

Им постоянно говорили о предстоящем экзамене и вот это день настал. Старший потребовал выполнять все команды идеально и пригрозил убить тех, кто по его мнению не справиться.

Самый старший пригласил, ещё какого-то бонзу, полковника из УНИТА, которого все называли «черным дьяволом» за его иссиня-черную кожу и маниакальную жестокость. Тот приехал с назначенный день в лагерь с многочисленной охраной.

Полковник прошелся мимо строя в черных солнцезащитных очках. Молча осмотрев построенных «курсантов» он высокомерным жестом приказал начать экзамен.

В течении часа пацан с бойцами своего отряда лезли вон из кожи, демонстрируя свои навыки во владении оружием, стрельбе, перемещениях.

Полковник скучал, зевал и всячески демонстрировал, что ему не очень интересно происходящее. Оказалось, что его интересовала финальная часть экзамена.

Из зарослей вывели пленных военных из проправительственных войск. По одному на каждого экзаменуемого.

Их выставили в ряд со связанными за спиной руками. Затем велели встать на колени.

Экзаменуемым было приказано убить пленных при помощи разного оружия.

Пацан рассказывал об этой экзекуции настолько обыденно, словно говорил, об убийстве насекомых, а не людей.

Потом начались «боевые» выходы. Их было так много, что пацан не сумел все вспомнить и перечислить. Обычно они нападали на беззащитные деревни, грабили и убивали.

Малолетний диверсант научился считать по пальцам и по трупам после налета на деревню.

Ему не было жалко тех, в кого он стрелял. Почему? Он никогда об этом не думал. Не жалко и всё. Скольких он убил, он не знал. Сначала делал засечки в хижине в лагере, но потом перестал. Надоело.

Сколько таких деревень было позади он тоже не знал?

Ни о каких боях с врагом, с тем, кто вторгся в Анголу речи не шло.

Всего два раза, когда они напали на спящую деревню им дали отпор.

Однажды, прошлой весной, они не заметили армейский патруль проправительственных войск и отряд вступил в перестрелку, потеряв пятерых убитыми.

Там были еще раненные, но что с ними стало он не знал

И вот сегодня, они начали расстреливать всех крестьян, которые попадались в лачугах, но не ожидали встретить проправительственный БТР и солдат в деревне, на которую напали.

Старшего убили сразу, выстрелом с БТРа, еще многих почти сразу после начала боя. Они растерялись когда поняли, что ими никто не командует.

Пацан выбросил свой автомат и пытался свалить и прикинуться спасающимся мальчиком из деревни, но его опознал раненый глава семейства, которого этот малолетний отморозок не сумел застрелить с первого раза.

О чем он очень жалел. Всю его семью смог, а отца нет. Это про них он говорил и показывал пятерню.

После его рассказа переводчик и видавший виды «дядя» Толя молчали минут десять, не в состоянии произнести ни слова.

Потом, сержант, присутствующий при рассказе, молча забрал и снова запер мальчишку в камере.

Он видимо начал трезветь и уже пожалел, что дал возможность посторонним людям провести беседу с арестованным.

Он все продолжал произносить, что преступник «очень опасный». Но теперь совершенно другой интонацией.

«Одессит» с капитаном Бузиным пришли к выводу, что сержант собирался устроить самосуд и расправиться над малолетним исчадием ада.

Но им пришлось выезжать. Он оставили пацана сержанту и ничего не могли предпринять. Медиков уже ждали, тем более в деревне оказались раненые, которым требовалась срочная медицинская помощь.

Рассказ произвел на моих спутников: Тему, Пашу и Славу не меньшее впечатление, чем на самого Анатолия и его коллегу, там в Африке.

— Обалдеть. Нет я понимаю, что у нас тоже после революции были беспризорники, могли и полоснуть ножичком. Но чтобы такое…. Уму непостижимо, — прокомментировал услышанное Тёма.

— Да уж. Действительно, самое запоминающееся воспоминание из Анголы, — продолжил Паша, идя рядом с Анатолием

— В детдом наверно отвезли, — предположил Слава, — куда же его еще? Он же ребенок.

Все ожидали ответа и, остановившись, вопросительно смотрели на рассказчика этой жуткой истории.

— Я его ребенком не считаю. Он кто угодно, только не ребенок. Хотя и жаль мне его, — ответил «одессит», — не дай Бог в таком месте родиться. Лучше у нас.

— Интересно, что с ним потом стало? — спросил Тёма.

— Не знаю, мы как советские офицеры посчитали правильным составить рапорт начальству. Я потом связывался с Бузиным, он рассказал, что вроде этого пацана пытались разыскать, чтобы взять его на поруки в часть или перевоспитание в Союз. Но так и не нашли. Кто-то сказал, что он все же сумел сбежать после нашего отъезда, другие рассказали, что его отдали на суд жителям деревни, в которой они бесчинствовали в тот день.

— И что они с ним бы сделали? — Паша был впечатлен рассказом.

— Думаю, что ничего хорошего, — Анатолий по прежнему не смотрел никому в глаза.

Мы снова пошли по дороге. До выхода из ущелья оставалось совсем немного, мне даже показалось, что я уловил носом дым от сигнального костра.