Львиное сердце. Под стенами Акры - Пенман Шэрон - Страница 84

Имена слетали с его языка без запинки, и Генрих поразился силе концентрации короля — собственные его мысли витали здесь и там, подобно клубам пыли. Ричард уже сидел верхом, знаками и командами выстраивая войско, и граф поспешил взобраться на свою лошадь, добавив свой голос к усилиям дяди, но взгляд его ни на миг не отрывался от горизонта. Предрассветное небо испещряли облака, впитывавшие яркие краски утра: одни были красными, как галера Ричарда «Морской клинок», другие отливали лиловым, любимым цветом Изабеллы, и молодой граф подумал вдруг: суждено ли ему дожить до восхода солнца?

Утвердив щиты и копья в засохшей утремерской грязи, прикрывшись со спины выходящими к морю песчаными утесами, воины обратили взоры на короля, восседающего на вороном скакуне. Осознавая это всеобщее внимание, Ричард оторвал взгляд от вздымающихся на востоке облаков пыли. Время истекало. Вскинув в призыве к тишине руку, король заговорил:

— Я знаю, что вам страшно. Но нас еще не победили. Если будете стоять твердо, мы отразим врага. Но чтобы было так, каждый должен внести свой вклад. Если хоть один поддастся панике и побежит, погибнут все. Чтобы не дать такому случиться. я лично убью любого, кто дрогнет.

Он сделал паузу, чтобы смысл послания усвоился.

— Нам всем предстоит умереть, но в какое время, то решает Бог, а не Саладин. Смерть большинства людей лишена смысла, но если мы умрем сегодня, то погибнем во имя Христа и Гроба Господня. Есть ли честь выше этой? — Снова помедлив. Ричард обвел ряды пристальным взором. — Принимая Крест, мы обреклись своей жизнью. Взамен нам обещано прощение земных грехов. Не важно как тяжелы были ваши преступления — а я готов побиться об заклад, что у иных они весьма тяжки, — как государь и надеялся, висельный юмор вызвал на некоторых лицах натужные ухмылки. — Так что спасение наше предопределено. Но не гибель. Если мы устоим. сарацины не прорвутся. Вы храбрецы, и я горд сражаться рядом с вами. Я знаю, что вы сможете. Требуется только одно — вера. Вера в Бога, в собственную отвагу, и в меня.

В прошлом на его ободряющую речь перед битвой воины зачастую отвечали одобрительным криком, их уже охватывало знакомое ветеранам многих сражение пьянящее предчувствие. Это обращение было принято в мертвой тишине, но короля обнадеживало выражение лиц подчиненных, на которых читалась решимость. По-прежнему страшащиеся, но уже цепляющиеся за надежду и отчаянные. Это хорошо, потому отчаянный человек дерется как дьявол.

— Гроб Господень, помоги нам! — воззвал Ричард, и воины подхватили. Боевой клич третьего крестового похода эхом раскатился в сыром воздухе августовского утра подобно истовой, последней молитве.

Ричард наказал воинам не забыть фляги, потому те могут им понадобиться в течение дня. Морган снял свою с пояса и отхлебнул глоточек, чтобы хоть немного смочить пересохший рот. Крестоносцы наблюдали за далеким врагом, о приближении которого возвещало такое количество пыли, что казалось, будто идет несметная армия. Неестественная тишина повисла над рядами, каждый думал о своем. Вокруг Моргана занимали свои места рыцари, пристраивая щиты и копья. Валлиец не сомневался, что товарищи испытывают одно с ним чувство — желают оказаться верхом в седле. Он посмотрел на конных рыцарей и, остановившись взглядом на Генрихе, повторил про себя последние его слова: «Нет нужды верить в чудеса. Достаточно верить в моего дядю». Видит Бог, верить очень хочется. Но тот же Генрих сказал, что у них всего сорок пять рыцарей, четыре сотни арбалетчиков и две тысячи пехотинцев. Как ни считай, у сарацин большой перевес. Как дать отпор такой силе?

Оглядываясь по сторонам, он пытался представить, как много из этих людей обречено. Морган сомневался, что Ричарда возьмут живым — единственный способ одолеть его, это убить. А вот Генриха скорее всего пленят — это слишком ценный заложник, чтобы его уничтожить.

— Милорд! — воскликнул он, повинуясь импульсу, и устремился к графу. Тот повернулся в седле. — У меня есть просьба. Если я погибну сегодня, передай леди Мариам, что последняя мысль моя была о ней.

Ему достаточно часто приходилось бывать в битвах, чтобы знать, что это ложь — в бою человек способен думать только о собственном спасении. Мариам достаточно умна, чтобы тоже понимать это. И все-таки послание быть может хоть немного утешить ее.

— Ты ведь знаешь, какие они, эти женщины, — развел руками валлиец. — Такие сентиментальные существа и просто обожают подобные вещи.

— Воистину так, — кивнул Генрих, стараясь поддержать заданный Морганом легкомысленный тон. — Коль дойдет до такого, я передам. Ты же, в случае необходимости, передай такую же весточку моей жене.

Оба хмыкнули, потешаясь над чувствительностью своих дам, но старательно избегали взглядов друг друга, не давая заглянуть себе в душу. Затем Морган поспешил в строй.

Ожидание подошло к концу. Рыцари видели золотые знамена Саладина, слышали зловещий бой барабанов, напомнивший им про тягостный марш на Арсуф, состоявшийся почти год назад. Осознав, что фактор внезапности утрачен, сарацины остановились, но не стали тратить времени, перестраиваясь в боевой порядок. Крестоносцы смахивали заливающий глаза пот, сжимали оружие побелевшими от хватки пальцами и пытались обрести силу в незыблемой твердости их короля.

— Стоять крепко! — взывал тот, и голос его излучал спокойную уверенность. — Мы выдержим!

Сарацинские барабаны нарастили тем, а затем турки, под рев труб и дикие крики, бросились в атаку. Морган привык сражаться верхом на коне, а теперь ему настало время узнать, как дрожит под ногами земля от ударов тысяч копыт. Вражеские лучники пускали стрелы, подтверждая удивительное владение искусством, которым франкам никогда не дано овладеть. Однако большинство стрел отскакивало от щитов. Ричард выжидал, а его арбалетчики тем временем сгорали от нетерпения, играя пальцами на спусковых крюках. Король отдал приказ, и воздух загудел от выпущенных болтов. Лошади ржали и падали, люди валились, крича от боли. Но сарацины продолжали наступать, и пока волна коней и всадников накатывалась на них, крестоносцы стояли, укрываясь за щитами, хотя все инстинкты побуждали бежать.

И в самый последний миг сарацины отвернули. Никто из ощетинившейся стены не дрогнул. Турки раздались в стороны, растекаясь вдоль линии щитов и копий, в тщетных поисках слабого звена в этой оборонительной цепи. А через минуту они уже отступали, поражаемые вслед болтами арбалетчиков, пока расстояние не стало слишком велико.

Гнетущую тишину нарушил взрыв ликующего смеха.

— Разве я не говорил? — воскликнул Ричард. — Нам нужно только стоять крепко, ребята, и победа будет за нами!

Воины снова начали дышать, исчисляя срок жизни уже не минутами. Они благодарили Бога, смеялись и смотрели на Ричарда полными восхищения глазами. Король дал им насладиться моментом, потом напомнил, что еще не все кончено.

— Не расслабляться! Они вернутся.

Ричард был прав — второй натиск не заставил себя ждать. Он оказался не успешнее первого: люди и кони не могли или не хотели рисковать, бросаясь на грозную баррикаду. Третья попытка потеснить крестоносцев тоже провалилась, и даже с расстояния франки видели нарастающие растерянность и ярость сарацинских командиров. Меткость арбалетчиков приносила свои плоды — поле было усеяно телами раненых и умирающих людей и лошадей. Стрелки не разделяли слабости рыцарей к коням, и с удовольствием целились в них, потому как сваленный скакун означал раненого или придавленного всадника.

Собственные потери крестоносцев до поры были весьма невелики: применяемая противником тактика «дождя из стрел» не причиняла серьезного вреда благодаря щитам и доспехам франков. Солнце поднималось выше, и вместе с ним занималась жара. Волосы под шлемами взмокли, тела истекали потом, голоса людей делались хриплыми из-за того, что приходилось дышать в густой пыли. От кучек конского навоза поднимался пар, распространяя запах, смешивающийся со смрадом мочи, потому как воинам приходилось испражняться прямо в строю. Всем хотелось пить — по настоянию Ричарда они приберегали воду, и то дело отмахивались от назойливых мух или разминали затекшие мускулы. Но никто из них не жаловался, потому что продолжал жить.