Львиное сердце. Под стенами Акры - Пенман Шэрон - Страница 66

После этого они надолго замолчали, погрузившись каждый в свои не слишком приятные мысли.

— Не сильно я тебе помог, да? — спросил наконец Ричард, и Генрих впервые по-настоящему улыбнулся.

— Верно, не очень, — согласился он. — Не думаю, что ты намерен запретить мне...

Это была шутка, но только отчасти.

— Мне жаль, Генрих, — сказал король, печально улыбнувшись в ответ. — Никто не сможет принять решение вместо тебя.

— Знаю... — Граф откинулся назад так, что почти скрылся в тени. — Но ты полагаешь, что мне следует согласиться.

— Да. — Ричард кивнул. — Я так думаю.

Сумерки в Святой земле не бывают долгими и предлагают лишь краткую интерлюдию между актами пьесы, разыгрываемыми при свете и во тьме. В тот понедельник в начале мая они неприметно вышли на сцену после захода солнца, великолепного даже по утремерским стандартам, окрасившего в пурпур гребни волн и одевшего редкие облачка в золотые короны. Бледная луна приглушила вскоре это пиршество красок, а очертания берега расплылись в легкой лиловатой дымке. К моменту, когда с галеры Генриха открылся Тир, небо из темно-синего стало черным, а до его слуха доносился звон городских колоколов к вечерне.

Железную цепь уже натянули поперек входа в гавань, но опустили с рекордной быстротой, едва шкипер назвал имена своих пассажиров. Кое-кто из рыцарей Генриха обменялся толчками в бок и ухмылками, предвкушая королевские привилегии, ожидающие вскоре их господина. Другие держались молчаливо и подавленно, оплакивая разлуку с родиной. Генрих намеревался предложить всем выбор, как сделал это прежде Ричард, но знал, что развитое чувство долга заставит большинство остаться при нем. Обоюдоострая, способная ранить и самого владельца эта штука — долг.

Морган присоединился к стоящему на носу графу, и оба стали смотрели на звезду, прочертившую небо в направлении далекого горизонта.

— Если ты умрешь завтра, — промолвил негромко Морган, — они все равно подыщут леди Изабелле мужа.

— И я должен радоваться, потому что...

—Я просто напоминаю, что «идеальный выбор» и «единственный выбор» — не одно и то же.

— Знаю... Но я не могу разочаровать Ричарда и Бога. Кабы одного из них, то еще ладно, но обоих...

Генрих посмотрел на валлийца, по губам его, стремительно, как та падающая звезда, скользнула мимолетная улыбка, и от этой неуклюжей попытки пошутить в горле у Моргана образовался ком.

Граф послал гонца к архиепископу с просьбой выделить лошадей, поскольку хотел избежать повторения прошлой сцены с толпой. Сигнал гасить огни еще не давали, и как только новость о прибытии гостя разнеслась, повалил народ. Но долго ждать Генриху не пришлось. Вскоре показался большой отряд всадников с факелами, и графу пришлось возглавить королевское шествие по улицам, принимая приветствия ликующих горожан. Подъезжая к дворцу архиепископа, Генрих не смог удержаться и бросил взгляд в направлении близлежащей узкой улочки, прятавшейся теперь в глубокой тени, ведь именно там принял Конрад безвременную смерть, так изменившую жизнь многих.

Гостя вышли приветствовать архиепископ Жосций, а также Балиан, Рено Сидонский и канцлер Ансальдо. Генрих ожидал подобного, подозревая, что прелат послал весть соратникам прежде, чем отрядил в гавань эскорт. Поначалу Жосций исполнил долг радушного хозяина, предложив графу и его спутникам перекусить с дороги. Генрих вежливо отказался сам, но принял предложение в части своих товарищей. Когда Жосций принялся в обычной цветистой манере расспрашивать, благополучно ли прошло плавание, Ансальдо не смог сдерживаться долее.

— Ну? — спросил он нетерпеливо. — Встретился ты с английским королем?

Генриху не хватило духу и дальше томить их, и он озвучил то, чего им так отчаянно хотелось услышать — согласие Ричарда. Пулены были слишком опытными дипломатами, чтобы выдать силу охватившего их облегчения. Его можно было прочитать лишь по едва приметным знакам: менее напряженной позе, легкому выдоху задержанного в груди воздуха. У всех, кроме Ансальдо.

— Хвала Всевышнему! — горячо и прямолинейно возгласил он.

Это сломало лед, и вскоре Генриха обступили рыцари, каноники, капелланы и слуги. Все норовили подобраться поближе, чтобы стать участниками столь значимого момента в истории их государства.

Генрих принимал поздравления, добрые пожелания и изъявления благодарности, и прошло некоторое время, прежде чем ему удалось попросить архиепископа направить гонца в замок.

— Прошу, передай мои наилучшие пожелания маркизе и спроси, могу ли я навестить ее поутру.

Чувствуя, что исполнил долг, граф признался, что устал с дороги, и был препровожден в свою опочивальню лично архиепископом.

Уединение являлось диковиной в их мире, и Генрих сознавал, что для короля эта роскошь еще более недоступна. Эта ночь может оказаться последней, когда он способен избавиться от постоянной опеки, побыть наедине со своими мыслями. Отослав оруженосца в большой зал поужинать, молодой человек присел на край постели. Ложиться спать было еще рано, а выразив только что усталость, будет неудобно просить архиепископа одолжить какую-нибудь книгу. В итоге, ему пришла в голову блестящая мысль, и, тихо открыв дверь, он поднялся по лестнице на крышу.

Как граф и ожидал, тут оказался своего рода высотный сад со скамейками, пышными цветущими растениями и даже увитой листьями сводчатой веранды, обеспечивающей укрытие от солнца. Сев на скамью, он воззрился на небо. Луна находилась в последней четверти, и крыша купалась в серебристом свете. Святая земля, казалось, была наделена сверх обычной доли звездами, этими далекими, холодными огнями, «предлагающими человечеству единственный земной наш проблеск вечности». Мысль принадлежала не Генриху, а была почерпнута из наставлений учителя детских лет. Много лет не думал он про мастера Роланда, но воспоминания о Шампани легко всплывали на поверхность в ту ночь.

Вскоре граф встал и начал прохаживаться. Взгляд его уловил вспышку цвета, и приглядевшись, он заметил желтый треугольный парус. Некоторое время он смотрел вслед удаляющемуся судну, гадая о месте его назначения. Направляется оно на Кипр, в новое королевство Ги де Лузиньяна? Или в сказочный Константинополь? А может, даже во Францию?

Через два месяца, если Бот даст, корабль бросит якорь в марсельской гавани. Генрих старался вспомнить, сколько миль отделяют Марсель от его столицы Труа, когда за спиной у него хлопнула дверь.

— Милорд граф, мы так волновались! Не могли представить, куда ты исчез.

Спешащий к нему мужчина был смутно знаком, и через секунду Генрих узнал стюарда архиепископа Жосция. Обычно сдержанный характер графа сильно пострадал за минувшую неделю, и он открыл уже рот, чтобы посоветовать стюарду убираться, но не успел.

— Мне так жаль беспокоить тебя, милорд, но к тебе посетитель!

— В такой час? — Брови Генриха вскинулись. — Скажи, что я отошел ко сну и предложи зайти завтра.

— Но... мой господин, это королева!

Генрих пробормотал себе под нос весьма грубое слово, поскольку последней особой, которую хотелось ему сейчас видеть, была своевольная супруга Балиана. Минуло почти двадцать лет с тех пор, как смерть короля Альмарика оставила Марию Комнин юной вдовой, но граф не сомневался, что она и до сих пор уверена, что на ее прелестной темноволосой головке с полным правом красуется корона. Губы его сложились с тугую линию, и он хотел уже сказать, что его приказ остается неизменным. Но вовремя припомнил, что Мария станет скоро его тещей.

— Разумеется, я приму королеву Марию, — промолвил молодой человек, покорно вздохнув. — Скажи ей, что...

— Нет, милорд. Это леди Изабелла!

При прочих обстоятельствах ужас стюарда мог показаться комичным — было очевидно, что, по его мнению, поступок Изабеллы является вопиющим нарушением этикета. Генрих надеялся отсрочить эту встречу до утра, но провал плана не сильно удивил его — похоже, это обещает стать привычным порядком новой жизни в Утремере.