Комсомолец - Федин Андрей - Страница 29

Вздохнул, покачал головой – признал поражение. Сощурил глаза, срисовал название книги, что держал в руке преподаватель: «Лекции по истории КПСС». Записал его в тетрадь.

«Надеюсь, такое чтиво есть в институтской библиотеке».

Выдохнул с чувством выполненного долга. Подпер кулаком подбородок, чтобы не позволить голове упасть на столешницу. Скомандовал себе: «Не спать!» Пытаясь взбодриться и прогнать сонливость, вновь отыскал взглядом знакомую светлую косу…

Теперь я знал, что стану читать перед сном… со следующего месяца.

После «Истории КПСС» меня ждал другой будущий кошмар – немецкий язык. Александр Усик, к моему несчастью, в школе-интернате изучал именно его. Поэтому я, вместо того, чтобы пойти за зачетом по иностранному языку простым путем (на английском тараторил бодро, посвятил ему в прошлой жизни немало времени), ступил на непроторенную тропу (мои знания немецкого языка ограничивались фразами из фильмов о Второй мировой войне и крылатыми выражениями из немецкого порно). Но немного поразмыслив, пришел к выводу, что знание еще одного языка не помешает: кто может сейчас предсказать, куда меня занесет во времена перестройки.

Честно продемонстрировал немке полное отсутствие знаний (в ответ на мои «хенде хох» и «даст ист фантастишь» женщина лишь покачала головой). Заверил преподавательницу, что учусь быстро, что к концу года подгоню свое владение дойчем до «средней температуры по нашей группе». Робкое предложение перевестись в группу к «англичанам» решительно отверг. Не в последнюю очередь потому что в английской группе занималась Пимочкина. Да и Пашка Могильный пообещал, что поможет мне в изучении немецкого: как оказалось, он шпарил на этом языке почти без акцента – сказалось общение его деда с бывшими военнопленными.

А вот лекция по физике меня порадовала. Показала, что не зря я в прошлой жизни учился в этом же институте. К экзаменам по серьезным предметам я готовился и в прошлом: автоматом оценки по ним не раздавали. Теперь понимал: зубрил тогда конспекты не зря. Пусть мне и не пригодилось в жизни все то, о чем со скучающим видом рассказывал первокурсникам девяностых годов седой профессор, но в недрах памяти оно у меня отложилось.

И теперь, в шестьдесят девятом, я мог бы не только продолжить любую фразу, начатую вещавшим с трибуны красноносым доцентом, но и дополнить многие его утверждения, ссылаясь на исследования ученых и собственный опыт. Идеальной памятью я в новой жизни не обзавелся, однако мозг, доставшийся мне по наследству от Комсомольца, не подтормаживал, хорошо работал и как вычислительная мощность, и как поисковик.

После занятий я покинул институт в гордом одиночестве. Аверин и Могильный отправились записываться в народную дружину, как и решили еще вчера. Вдвоем. Мне их идея патрулировать по вечерам улицы с красной повязкой на руке не приглянулась: разрабатывал собственные планы по борьбе с преступностью. Да парни меня и не уговаривали присоединиться к ним. Я понимал, что выгляжу в их глазах хилым и слишком молодым. Что было отчасти правдой: тело Комсомольца хоть и оказалось выносливым, но развитием мускулатуры очень напоминало геймеров из будущего.

По пути к общежитию я прогулялся мимо тридцать четвертой школы. Вспомнил о ней, когда обдумывал способы улучшить свою нынешнюю физическую форму. Память подсказала, что в будущем около школы видел неплохую спортивную площадку. В девяностых кроме рынков и магазинов мало что строили, значит, та площадка около школы была с советских времен (в чем я вскоре и убедился). Школу нашел на прежнем месте. Ее корпуса выглядели не хуже, чем в будущем. Поглазел через забор на небольшой стадион, на брусья и турники. Решил, что здесь и стану проводить свободное время, когда не буду грызть гранит науки.

Я не сразу свернул к корпусу общежития, сперва заглянул в гастроном. Молодой организм расходовал калории с устрашающей скоростью. В прошлой жизни я бы этому радовался: отпала бы проблема с лишним весом. Но теперь, с десятью советскими рублями почти месячного бюджета, пришлось заняться непривычным делом: задуматься об экономии средств. Тратить свои скудные финансы я пока не собирался: Могильный принес в общежитие сумку с картошкой и четверть мешка яблок; да и от Славкиных разносолов после вчерашней вечеринки и завтрака кое-что осталось. Парни меня по умолчанию включили в свою маленькую коммуну, и спорить я не стал, но все же заглянул в продуктовый магазин с целью расширения кругозора.

Прошелся по залу, разглядывая пирамиды из стеклянных и консервных банок, пару видов колбас, трупики уток (куриц не увидел), страшноватое мясо на кости, бутылки с кефиром и молоком, вымпелы победителей соцсоревнований. Что сразу бросилось в глаза – отсутствие ярких упаковок. Привык, что супермаркеты пестрили красками. Но в прошлом с красками явно была проблема. Как и с красивыми обертками.

В голове тут же промелькнула мыслишка:

«Так дела обстоят только в Союзе или и за границей тоже?»

Скудный ассортимент на витринах меня не смутил. Примерно такой я и ожидал здесь увидеть: память хранила кадры из детства, когда полки продуктовых магазинов заполняли лишь трехлитровые стеклянные емкости с огурцами и патиссонами.

Продуктов сейчас в магазине было значительно больше, чем в перестроечные времена. Без извращений в виде пармезана и устриц, но и не пустые полки. Мясо (уже узнал у Пашки Могильного, что свинину, говядину и курицу лучше покупать на рынке), молочка, крупы, овощи – все самое необходимое в гастрономе продавалось. Печенье на развес, конфеты («Белочку» нужно «доставать», как утверждал Пашка), соль, мука и сахар (помню, какие очереди отстаивал за ним в начале девяностых). С хлебом проблем нет (но за ним все же лучше ходить в булочную). Креветки, кальмары и морская рыба. Около бочки с соленой килькой я задержался (пять копеек за килограмм!). Но все же сделал над собой усилие – направился к выходу. За килькой обязательно вернусь… в другой день.

До появления соседей по комнате я успел провести разведку боем на кухне – пожарил картошку с салом и чесноком. Замахиваться на грандиозные блюда не стал: все же отсутствие в комнате холодильника и теплая сентябрьская погода за окном накладывали ограничения, заставляли готовить только то, что можно съесть здесь и сейчас. Быстро восстановил навыки приготовления пищи, в прошлый раз применявшиеся еще во времена семейной жизни (потом все больше ходил по столовым, кафе и ресторанам – экономил время, но не деньги).

Славка и Пашка еще у порога уловили запахи (картошка у меня вышла недурственной, вкусной, даже без применения привычного набора специй: не обнаружил в комнате ничего, кроме соли и чеснока). Заулыбались, увидев на столе сковороду. Рванули в комнату, но я строгим окриком заставил парней остановиться, вернуться к порогу, переобуться. Аверин в предвкушении потер руки. Бросил на кровать дипломат, поспешил к столу. Приподнял крышку, зажмурился, вдохнув исходивший от еще парившей картошки аромат.

– У-у-у, – протянул он. – Да ты у нас рукастый парень, Санек, настоящий повар.

К столу подошел Могильный.

– Нет, по кружке пива бы еще к картошечке, – сказал он.

– А лучше по сто граммов, – сказал Аверин.

Тоскливо посмотрел на шкаф, где спрятал вчера пустую бутылку из-под «Столичной».

– Мойте руки, – велел я. – Не то будут у вас вместо пива и водки глисты.

– Строгий ты, Сашок, – заявил Пашка.

– Зато справедливый, – ответил я.

– Он моего сержанта из учебки напоминает, – поддакнул Аверин.

– Нет, но в пивнушку-то мы все равно пойдем? – спросил Могильный.

– А то! – заявил староста. – Поедим – и сразу туда. Санек, ты с нами?

Я поднял руки, точно пытался защититься.

– Пиво пить? Нет, это без меня.

– Так мы в общагу только для того и заглянули – чтоб тебя позвать!