Всё о жизни чайных дракончиков - Уайт-Смит Нелл - Страница 10

– А… кому ты продаешь продукт насыщения?

– То, что он производит, пить нельзя, это токсично пока, – опять отдал мне знак невнимательности юноша, и моя картина мира успокоенно встала на место. Я перешел к следующей части запланированной беседы:

– Ребенок, – многомудро выдохнул я, – не буду скрывать: я не смогу работать с тобой.

– В каком таком смысле?

– Во всех возможных, – отрезал я. – Тебе предоставят другого сотрудника.

Дейран посмотрел на меня онемело с секунду, а потом выпалил с редкой степенью убежденности:

– Нет!

– То есть как «нет»? – скривился я. – Это мое решение – продолжать сотрудничество или не продолжать. Твое согласие Центру не требуется. Я имел обязательство согласиться на третье назначение – я дал согласие, но мое право отказаться от тебя при неподходящих условиях работы осталось при мне, и я использую его. Извини.

– Но я же приходил в Центр! Сдавал экзамены, подписывал бумаги! Они сказали, что никакой другой дракончик не согласится у меня работать, а вы – останетесь!

– Как это они так сказали? – подозрительно уточнил я, потому что решительно отказывался понимать, чем именно я, по мнению Центра, отличаюсь от всех прочих чайных дракончиков этого города.

– Сказали, что вы самый шустрый добряк, что работа в кафе – это не ваше, что насыщаете чай для удовольствия вы плохо и вам лучше подойдет что-то промышленное, что вам…

Он что-то еще говорил, но я уже плохо слышал его и конкретных слов не разбирал. Я просто поверить не мог, что специалисты Центра действительно так думают, и уж тем более дикой казалась мысль, что они правы, дикой до полного и совершенного неприятия. Включился я, когда Дейран закончил речь дурацкой во всех отношениях фразой:

– Да и третье же – по судьбе!

– Ты считаешь, что мне по судьбе пасть под ударом твоего безумного Чая, попытавшегося меня убить, а до тех пор спать в холодной креманке? – как-то бесцветно уточнил я.

– Но она сертифицирована! Вы во сне должны себя греть за счет шкуры!

– Нет, я не должен! Это вредно для чешуек, я не практикую это!

– По документации – должны!

– По документации ты должен каждое утро начинать с пробежки, на ночь выпивать стакан холодной воды и после каждого приема пищи чистить зубы по две минуты, и ничего этого ты не делаешь, а еще у тебя кот!

– Он не мой, а приблудный.

– Это ты у меня приблудный, – сам не зная почему оскорбился я за кота, – а он пытается, между прочим, тебя прокормить!

Мы оба замолчали, синхронно принявшись переваривать смысл моей последней реплики и логические тропы, приведшие меня к ней. Из тупика, куда неудачно свернула наша ссора, нас выдернул окрик высокого, крепко сбитого топтуна с механическими скулами:

– Дейран! – позвал он моего оболтуса. – Хватит греть задницу! Пожрал – и в пит!

– Иди, – отпустил я его редуцированным знаком прощания, – поговорим толком вечером.

– Вечером я работаю, – быстро шепнул мне он, вместо того чтобы выразить радость, что я соблаговолил остаться здесь до вечера. – Утром увидимся! Сходите к Кейрре! Вы все поймете! – бросал он мне на ходу, впопыхах набивая карманы дешевыми бесплатными шоколадками, поданными вместо нормальной карамели. Когда его окликнули второй раз, парень исчез из столовой, не забыв прихватить с собой тот странный предмет экипировки, с которым зашел за мной. Шлем, что ли?.. Зачем ему шлем? Его что, там бьют по голове?.. Но если так, то я их поддерживаю, и шлем – это лишнее, он же все портит.

Он ушел, а я остался наедине со своими мыслями. Грустно оглядев окружавшую меня серую действительность, задержался на бумажном стакане, где плескалось нечто… нечто, что с определенной натяжкой можно было бы назвать напитком по мотивам чая, и подумал, что пока я все равно предоставлен самому себе, то могу хотя бы немного побыть в тяжелой, непереносимо удручающей, но, по крайней мере, привычной среде.

Примерившись так и эдак, я начал взбираться по стакану и, не успев оторвать от стола третью лапу, опрокинул его на себя. Я так и остался лежать – падший на самую глубину дна жизни.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В этот момент к столу подошла одна из хозяек зала – толстая женщина с красным лицом, пухлыми руками и отвратительной одышкой. Ее белый, совершенно неуместный в помещении, где едят механоиды, халат, белый же изначально фартук и даже косынка того же цвета, скрывающая (впрочем, исключительно плохо) редкие сальные волосы… словом, все это белое собственно белым являлось только по идее, а по сути: застиранное и посеревшее с несходящими желтыми жирными пятнами. Я брезгливо отшатнулся, когда она потянулась, чтобы забрать посуду.

– Ба! Тарри, так вы же настоящий чайный дракончик! Что вы здесь делаете, господин, а? – словоохотливо поинтересовалась она, но я не захотел отвечать. Я лежал себе спокойненько на своем дне и проникался мрачной поэтикой абсолютного падения.

Хозяйка зала же, улыбаясь, с вежливым любопытством ждала, пока я отвечу. Эти эмоции казались глупыми, но искренними. Пауза затянулась, и я нехотя бросил:

– Меня нанял… молодой господин Дейран.

– Малахольный этот? Ну, повезло ж, тарри, так повезло, слов нет, слезы одни.

– Нет, он отнюдь, он… много работает, – вежливо парировал я, но не ради своего хозяина, а во имя собственного авторитета.

– У него ж все грязное, – доверительно сообщила мне хозяйка, и я против воли понимающе вздохнул, но заверил ее:

– Мы справимся, – с этим я неспешно отдал знак окончания диалога, приподнял голову, меряя ее взглядом существа, которое, будучи даже на дне, не спешит зарывать чувство собственного достоинства, и повернулся, чтобы покинуть поднос.

– А хотите, почистим вас? – предложила она, с отдающей слабоумием легкостью отметя все то, что я только что ей продемонстрировал.

Я собрался отказаться, но понял, что уйти с должной степенью величия не смогу – мне просто некуда здесь податься: Дейран меня бросил посреди столовой, откуда я своими лапами добирался бы до его грязной комнатки неделю, не говоря уже о том, что я и добираться-то туда не хотел.

Я повернулся, посмотрел ей в глаза, держа паузу, и, наконец прочувствовав, как по лицу ее пробежала (если эвфемизмы подобной тонкости, конечно, применимы к такой ширины лицу) тень нетерпеливого волнения, ответствовал:

– Я приму помощь, если этим сделаю вас счастливей.

– Да уж выше крыши, труб повыше, тарри, – ответила она, оставив меня в легком недоумении, поскольку я не понял, что она имела в виду: положительно хотя бы следовало воспринимать ее слова или как иронию?

В ту же секунду ее дебелые руки подхватили поднос, куда позже нагрузили посуду с других столов, и отнесли на душную и огромную, как и все в этом архитектурном памятнике гиперкомпенсированному комплексу неполноценности, кухню.

Поднос хозяйка поставила на конвейерную ленту, подававшую грязное нескольким паренькам, споро загружавшим все это в огромные моечные машины.

Остаток заварки же из стакана она сначала стряхнула, сильно постучав по краю приемочного отверстия, в какой-то специальный аппарат.

– А зачем это? – полюбопытствовал я.

– О, это машина такая специальная. Мы в ней заварку высушим и снова заварим, – похвалилась она технологией.

Пока я увлеченно испытывал блеклый культурный шок, больше напоминающий общемировую грусть, эта женщина на огрубевшей от бытовой работы ладони отнесла меня на самый краешек длинной стойки, куда раскладчики выставляли готовые порции еды, до такой степени невкусной, что она заранее вызывала во мне отвращение, хотя я даже не собирался пробовать.

Там, в собственной креманке, дремала драконица, та самая. Сейчас, при хорошем ровном освещении, я увидел, что ее шкура невозвратимо повреждена, возможно, некорректной чисткой чешуек. Исправлялось подобное только заменой шкуры полностью.

При моем приближении драконица пробудилась и посмотрела на меня величественно. Я постоял немного рядом и понял: недостаточно величественно. Я заметил, что гребень у нее реставрированный, при этом явно в Золотых Кронах: отчетливо были видны характерные для завода Род абстрактные узоры на механике. Мне не понравилось. Меня это даже как-то неожиданно разозлило. Задело: и эти запахи дешевой еды, и этот неэстетичный вид поврежденной шкуры, и это поддельное, не рождавшее в душе настоящих эмоций, высокомерие… Настала пора со всем этим кончать.