Смотрящий по России - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 6

– К нам попали поздравительные открытки, которые вы посылали Тимофею Егоровичу Беспалому. Он их хранил.

– Ах, вот как, не ожидала, – ее голос неожиданно потеплел. – А вы, собственно, кто будете?

Тарантул шагнул вперед:

– Мы из милиции, – он уверенно извлек из кармана удостоверение.

Варяг не удивился. Начальник его охраны был парень с фантазией и наверняка где-нибудь в кармане пиджака прятал еще и удостоверение сотрудника ФСБ.

– Нам бы хотелось поговорить с вами пообстоятельнее… Все-таки Тимофей Егорович человек известный, полковник милиции. От сослуживцев поступило заявление о его исчезновении, вот мы и решили выяснить.

Женщина даже не взглянула на протянутое удостоверение, а Тарантул и не настаивал. Сунув «корочки» обратно в карман, он с ожиданием посмотрел на Голицыну.

– Пройдемте ко мне в дом, там и поговорим, – пригласила женщина, показав на крошечный домик в глубине двора. – Только, знаете, я не была готова к вашему визиту, в комнате у меня не прибрано.

В голосе княгини, впрочем, не было ни малейшего раскаивания. Всего лишь констатация факта.

Дом, в котором проживала княгиня, был далеко не княжескими палатами.

Варяг, конечно, ожидал увидеть в «покоях» Голицыной некоторый беспорядок – потомственная интеллигенция склонна к некоторому саморазрушению. Но то, что он увидел, едва перешагнув порог, заставило его изрядно удивиться. Огромный старинный шкаф лежал на боку, загораживая проход, из него неряшливо торчало цветастое белье; круглый стол был опрокинут, и его массивные резные ножки упирались в стену, матрас с кровати был сброшен на пол, и затоптанные простыни валялись в углу.

– Господи! – всплеснула руками женщина. – Что же здесь такое происходит?! Конечно, у меня бывает беспорядок, но не до такой же степени! Марфа! – неожиданно строго прокричала Голицына. И, когда на ее окрик подскочила крупная полная женщина лет шестидесяти, она строго выговорила ей: – Что здесь происходит?

– Не знаю, матушка, – отвечала женщина, растерянно оглядывая невообразимый беспорядок. – Еще утром здесь все было прибрано. Сама смотрела, и салфетки рядком висели, и иконки были протерты, и…

– Кто здесь был? – строго вопросила ее старуха.

Варяг невольно улыбнулся. Настоящую породу невозможно спрятать даже под черным платьем.

– Вы тогда, матушка, в церкви были, – заговорила взволнованно женщина, – а в это время к вам старичок какой-то пришел. Говорит, очень нужно было свидеться с вами. Ну, он подождал немножко, а потом пошел себе с миром. Сказывал, что в соборе вас, матушка, отыщет.

Тарантул вытащил фотографию и показал ее Марфе:

– Уж не этот ли мужчина?

Женщина осторожно вытянула из рук Друщица снимок и, подняв на него удивленные глаза, произнесла:

– Батюшки, он самый! А вам-то откуда про него известно? – даже страх перед грозной Голицыной не сумел перебороть в ней женского любопытства.

– Марфа, иди к себе! – властно прикрикнула Голицына.

– Ухожу, матушка, ухожу, – засуетилась женщина и, укрыв широким рукавом лицо, расторопно юркнула в раскрытую дверь.

– Это Тимофей? – спросила Голицына с некоторым волнением.

– Да. Тимофей Егорович Беспалый.

Протянув руку, она попросила:

– Разрешите, я взгляну.

– Возьмите, – охотно подал фотографию Тарантул.

Варяг внимательно всматривался в лицо старухи. Морщины у нее были глубокими и темными, а кожа сухая и обветренная, что очень напоминало кору дерева. В этот момент она выглядела очень старой, и вряд ли существовала на белом свете вещь, которая сумела бы удивить ее.

Старуха поднесла снимок поближе к глазам и проговорила с заметным злорадством:

– А Тимоша постарел! Возьмите, – вернула Голицына фотографию.

– Вы можете сказать, что именно он мог искать у вас? – спросил Варяг.

Голицына пожала плечами:

– Теряюсь в догадках. У меня ничего нет, – и, безнадежно махнув рукой, глухо добавила: – Да мне ничего и не надо. Для меня и так каждый прожитый день большой подарок.

– И все-таки посмотрите! – ненавязчиво настаивал Варяг. – Может, все-таки что-то пропало?

Комната Голицыной больше напоминала монашескую келью, чем жилище обычного человека: ничего лишнего! Все для молитвы: иконка в углу, под ней лампада. Согнувшись, она открыла ящик и вытащила небольшой альбом.

– Было бы жаль, если бы пропал альбом. В нем фотографии моего отца, – раскрыла она альбом с заметным почтением. – А вот и сам Тимофей Беспалый. Правда, здесь он значительно моложе. Для меня всегда оставалось загадкой, почему это вдруг они подружились. Мой отец до мозга костей был аристократом, а Тимофей Беспалый – вор! И вот на тебе, сошлись! – Неожиданно ее лицо отмякло, враз помолодело, как будто бы она откусила молодящего яблока. – Хотя в нем было что-то особенное… Не знаю, как это объяснить… Но женщинам такие мужчины нравятся. Хотите взглянуть? – протянула она фотографию.

– С интересом.

Варяг взял пожелтевший по углам снимок. Любительская фотография, снятая обыкновенной репортерской «лейкой». Тимофея Беспалого Владислав узнал без труда. Бывший вор был в гимнастерке, высокий, сухопарый; пилотка надвинута на лоб. В таком прикиде он выглядел едва ли не богом войны или, во всяком случае, одним из его ближайших ангелов. Не тем, что забирает души убиенных на небеса, а другим, тем, что закрывает воинов от пуль своими нетленными крылами. Удивляться, собственно, нечему, бабам всегда нравятся этакие нахальные экземпляры. Для него, надо думать, не составляло большого труда охмурить молоденькую Ниночку Голицыну, милую скромную барышню, какой она была в предвоенное время. И если судить по ее нежданно повлажневшим глазам, то можно смело предположить, что окаянный любовный след не сумел зарубцеваться даже по прошествии шести десятков годков.

Но Варяга заинтересовал человек, стоящий рядом с Беспалым. В форме царского генерала, с дореволюционными наградами, он не выглядел нелепо, больше того, они лишь подчеркивали его абсолютное благородство. Определенно, что это был человеческий экземпляр самой высокой пробы.

– И чем же занимался ваш отец? – спросил Варяг, продолжая изучать фотографию.

– Сейчас об этом уже можно говорить… Он был генералом контрразведки, – ответила Голицына с внутренним достоинством. – Сталин поручил ему заняться боевой и психологической подготовкой офицеров для отрядов СМЕРШ. Все его работы были засекречены.

– Вы были близки с отцом?

– Он баловал меня, – в голосе пожилой женщины послышались нотки нежности. – Я была поздним ребенком. Можете сами представить, что такое для стареющего мужчины маленький ребенок и к тому же еще девочка. Ведь ей можно отдать всю нерастраченную нежность.

– Почему на этой фотографии ваш отец запечатлен вместе с Тимофеем Беспалым?

Губы женщины неприязненно сжались, морщины в уголках рта сделались очень глубокими. Теперь Голицына напоминала персонаж из русской сказки, Бабу-ягу. Вот сейчас поднимет крючковатый нос к небу, вздохнет с шумом и вымолвит, прищурив глаза: «Ох, давно я добрыми молодцами не закусывала!» Но вместо этих ожидаемых слов она произнесла ровным, почти доброжелательным голосом:

– Мой отец почему-то не любил фотографироваться. Не знаю почему. Возможно, считал это плохой приметой… Эта одна из немногих его фотографий. Почему-то он считал Тимофея очень перспективным молодым человеком и даже приблизил его к себе. Хотя он всегда держал людей на расстоянии.

Выдвинув еще один ящик, она растерянно посмотрела на Тарантула, перевела взгляд на Варяга. Она будто бы досадовала на себя – добрый молодец оказался ей не по зубам.

– Что-нибудь не так? – осторожно поинтересовался Варяг.

– Понимаете… Здесь лежали журналы.

– Что за журналы? – насторожился Тарантул.

Женщина пожала плечами и отвечала:

– Обычные инвентарные журналы… Я в нашем приходе вроде старосты. В них я записывала все церковное имущество, что поступает в собор, или то, что успело уже прийти в негодность. Бывает так, что кое-какое добро мы передаем в другие церкви… Вот не так давно отдали две иконы в один монастырь, который сейчас восстанавливают. Одна икона Казанской Божьей Матери, а другая Спас Нерукотворный. – Всплеснув руками, она удивленно воскликнула: – Господи, неужели Тимофею понадобились эти журналы? Но зачем?!