Лирик против вермахта (СИ) - Агишев Руслан - Страница 2

— Дерьмо…

И только после второй таблетки стало получше.

С кряхтение встал и подошел к шкафу с книгами. Руки сами нашли небольшую зеленую книжку, в которую, судя по пыли, уже давно никто не заглядывал.

— Здравствуй… — раскрыл, а внутри лежала небольшая черно-белая фотография, с которой на него смотрела смеющая девушка лет семнадцати. Его школьная любовь, позже ставшая первой супругой, сидела за партой, подперев руками подбородок и смотря прямо в камеру. — Маша…

На еще одной фотографии была она же, но уже старше. В светлом сарафане, развевающемся на ветру, девушка в задумчивости касалась своих длинных волос и грустно улыбалась. Перевернув карточку, увидел несколько слов, написанных ровным девичьим почерком — «Костику от Маши».

— Ма…

Но произнести ее имя так и не смог, на него снова накатило.

От резкой боли потемнело в глазах, слабость сковала все тело. Покачнувшись, Старинов взмахнул руками и, не удержав равновесие, рухнул на пол.

— Хр-хр-хр…

Сознание еще цеплялось за жизнь. От кислородного голодания перед глазами мелькала обрывки воспоминаний, в которых причудливо смешивались лица знакомых, родных, запахи, ароматы и эмоции.

Одеревенелые пальцы с силой царапали ворот рубашки, стараясь ее расстегнуть. С хрипом поднималась грудная клетка, втягивая воздух, дергались ноги. Но уже было поздно, слишком поздно.

Еще через мгновение его душа покинуло бренное тело и взлетела в высоту, где присоединилась к бесчисленному множеству точно таких же бестелесных сущностей. Здесь от них оставалась лишь одна оболочка, которая не знала ни жажды, ни голода, ни горя или радости. Слепок когда-то жившего на Земле живого человек, и больше ничего.

Но вдруг случилось немыслимое — одна из сущностей презрела незыблемый прежде порядок и «скользнула» обратно, вниз. И для кого-то все началось с самого начала.

Совсем другое время…

Солнце медленно садились за горизонтом огромным багровым шаром, разливая на деревья бордовое свечение. Над головой широко раскинулись чернильное звёздное покрывало, яркими огоньками заезд отражавшееся в речном зеркале. С леса на реку наползала густая пелена тумана, превращавшая деревья в причудливых существ.

Вдруг раздался всплеск, и тишину тут же разорвал отчаянный крик:

— Мишка! Мишка! Он же плавать не могет!

Чуть в стороне от хлипкого деревянного помоста кто-то судорожно барахтался. Над водой появлялась то чёрная макушка, то искажённое страхом лицо, а на берегу метались двое босоногих мальчишек. Здесь валялись их удочки с берестяной сумкой.

— Утонет же! Прыгай за ним, че смотришь!

— Дурак, это же Ильин омут! Оба утопнем…

— Сам дурак…

Когда же один из них решился и подошел к помосту, на поверхности воды уже никого не было. Только круги расходились в разные стороны.

— Все, утоп… Ильин омут еще одного забрал. Правду говорили, что нельзя здесь рыбу ловить… А он, давай и давай…

Оба со страхом переглянулись. Страшные истории, которыми их пугали взрослые друзья, оказывались совсем даже не сказками.

— Видел, как он хрипел?

— Схватил его кто-то…

Не сговариваясь, сделали пару шагов назад от воды, а потом еще несколько.

— Надо в деревню бежать, к тете Тане.

— И что?

— Скажем, Мишка позвал на Ильин омут на рыбалку…

— А ведь это ты позвал. Сказал еще, кто не пойдет, тот трус. И обещал в понедельник всем в школе растре…

— Заткнись!

И вот уже оба застыли друг против друга, как два деревенских кочета: глаза горят, кулаки вскинуты. И думать про утонувшего товарища забыли.

— Ой!

Один, что стоял лицом к речке, вдруг съежился. Побледнел и затрясся, как банный лист.

— Там, там…

Стоит и тыкает рукой в сторону реки, ничего толком сказать не может.

Второй быстро повернулся и тоже лицом посерел.

— Маменька… Мертвяк всплыл… Шаволиться!

Их товарищ, что уж пол часа, как под водой скрылся, сейчас у самого берега лежал, цепляясь за траву.

На трясущихся ногах мальчишки подошли ближе, тем не менее готовые в любой момент задать стрекоча.

— Живой, вроде.

— А если нет?

— Смотри, дышит! Мертвяки не могут дышать.

— Может он специально?

— Струсил?

— Я?

Но никто не рычал, не скалил клыки, на них никто не бросался. Недавний утопленник до боли был похож на их товарища.

— Мишаня? Ты живой?

Самый смелый схватил друга за мокрую рубашку и потянул на себя. Через мгновение на помощь бросился и второй. Вместе они быстро вытащили хрипящее тело на берег.

— На бок его клади! На бок! Батька говорил, что так с утопленниками делают. Пусть вся вода вытечет!

— А по животу-то зачем его бить?

— Чтобы вода вышла…

Вытащенного из воды мальчишку от удара, будто скрючило. Даже стон послышался.

— Вашу мать, это что ж за скорая такая? — сплевывая воду, возмущенно бурчал недавний утопленник. — Тебя сначала топят, а потом под дых бьют? У меня сердечный приступ, а вы что делаете?

Он дергал головой по сторонам, таращил глаза так, словно никого не узнавал:

— Что это еще такое? Что, вообще, происходит? Черт⁈ А где врачи? Вы кто такие?

Мальчишки ошарашено переглянулись. Один из них даже отодвинулся от несостоявшегося утопленника.

— Мишаня, ты чего? Нас не узнаешь?

— Заговариваться начал… Умом, значит, тронулся…

— Сань, может о камень головой ударился? В омуте всякое бывает… Я бы на тебя посмотрел, если бы так же…

Смутившийся Сашка, смуглый, как цыганенок, быстро дотронулся до плеча спасенного товарища и тут же отдернул руку.

— Мишь, это я Сашка. Мы же за одной партой сидим. Ты у окна, а я рядом. А это Витек, его парта перед нами, — он ткнул пальцем в другого мальчишку. — Вспомнил? Воды что ли нахлебался? Я один раз в бане угорел, и после тоже ничего не помнил. Меня батька домой на руках принес. Говорил, что я прямо на траву упал… Помнишь, как я тебе про это рассказывал?

Но Мишка качнул головой. Похоже, так и не вспомнил ничего.

— А наш класс помнишь? Восьмой «Б»⁈ Тоже нет⁈ — теперь другой решил попробовать. Коренастый пацан с выгоревшими на солнце волосами подсел ближе. — А наш классную, Дарью Викторовну? Помнишь, как она на той неделе тебе пару по истории влепила? Потом тебе дома от батьки влетело. Ты почти два дня нормально сидеть не мог, как утка в раскорячку ходил, — улыбнулся он, изображая утиную походку. Вышло так забавно, что у Мишки непроизвольно уголки рта поползли вверх. — Да, врет он! Санька, смотри, как у него глаз дернулся! Смеется над нами! Все он помнит! Дурака перед нами валяет!

— Точно, дурак! Знаешь, как я испугался?

— Я сейчас тебе задам… Санька, сзади заходи…

И через мгновение на берегу завязалась шутливая борьба.

Старинные часы, семейная гордость, гулко пробили двенадцать раз. Длинный июньский день, наконец-то, подошел к концу. Невысокий мальчишка в простых брюках, подвязанных веревкой, и старой рубахе, на цыпочках прошел к печи и тихо забрался на полати, где было тепло и кисло пахло выделанными бараньими шкурами. Поерзал немного, устраиваясь поудобнее, и затих.

— Ну, ты, старик, даешь. Был Константином Стариновым, а стал Михаилом Стариновым, собственным дедом, точнее двоюродным дедом… Или как там это называется… Черт, да какая разница? Я провалился в прошлое! В пр…

От переполнявшего его возбуждения это едва не выкрикнул. В самый последний момент успел закрыть рот. К сожалению, поздно, — отец проснулся.

— Мишка, поганец, спи уже! — из дальнего угла раздался недовольный прокуренный мужской голос. — Шляешься всю ночь, а после до петухов на печи скребешься! Ремня снова захотел? Встану, так отхлестаю, неделю на пузе спать будешь! Завтра воскресенье, вот со мной в мастерские пойдешь…

Затихнув мышкой, Старинов прижался к бревенчатой стене. Что-то не сильно хотелось ремня попробовать. Здесь это запросто.