Ночь над водой - Фоллетт Кен - Страница 61

Если удачно продать драгоценности, можно выручить кругленькую сумму. Он сможет купить квартиру, машину или домик за городом с теннисным кортом. А может, стоит вложить денежки в дело и жить на проценты? Подумать только, у него будет свой счет в банке.

Но он забыл о малом – нужно найти «камешки», только и всего.

Леди Оксенфорд не надела своих драгоценностей, поэтому они могут быть только в двух местах: либо в личных вещах непосредственно в купе, либо в багажном отделении в грузовом отсеке. «Я бы на ее месте хранил их поближе, – подумал Гарри. – Например, в сумочке, потому что опасно бросать такие ценности». Но сама она могла думать и по-другому.

И все же, сначала надо проверить ее сумку. Он уже видел ее под сиденьем – дорогая натуральная кожа с медной отделкой на уголках. Как туда залезть? Может быть, ночью, когда все уснут?

Ничего, он так или иначе найдет способ. Конечно, опасно, его могут схватить, но риск – благородное дело, до сих пор ему всегда удавалось выкручиваться, даже в самых немыслимых ситуациях. Вот и вчера – его взяли тепленького, с чужими запонками в кармане, и что? Провел ночь за решеткой, выпущен под залог и теперь летит себе в Нью-Йорк на американском клипере. Удача? Не то слово.

Он вспомнил слышанный однажды анекдот: человек случайно выпал из окна с десятого этажа. Когда он летел мимо пятого, жильцы услышали от него: «Пока живой, все хорошо». Вот так же и Гарри, никогда не унывает, только он ни при каких обстоятельствах не собирается «падать».

Стюард Никки принес ему меню ужина, предложил коктейль. Гарри не хотел ничего пить, но на всякий случай, чтобы не отставать от других, заказал себе бокал шампанского. Надо привыкать. Отдыхать, так отдыхать. Он летел через океан в фешенебельном самолете в компании знаменитостей, миллионеров, поэтому немного нервничал, но стоило ему выпить шампанского, и волнение как рукой сняло.

Удивительно, меню напечатано по-английски. Что это, неужели янки не знают, что такие вещи надо писать по-французски? Или в них сыграло чувство национальной гордости? Черт побери, эти ребята ему нравятся.

– В столовой умещается всего четырнадцать человек, поэтому ужинать придется в три смены, – объяснил стюард. – Вы когда хотели бы сесть за стол, мистер Ванденпост: в шесть, в семь тридцать или в девять?

Вот он, шанс, быстро сообразил Гарри. Если Оксенфорды будут есть раньше или позже него, он сможет остаться в купе один. Но как угадать? Гарри мысленно обругал стюарда за то, что тот начал именно с него. В Англии полагается задать вопрос сначала титулованным особам, но демократичным американцам, видимо, все равно, они придерживаются нумерации мест. Что ж, надо не оплошать.

– Одну минутку, сейчас соображу. – Он тянул время. Обычно богачи предпочитают ужинать поздно. Рабочий позавтракал бы в семь, пообедал в двенадцать и затем сел за стол в пять, а лорд завтракает в девять, обедает в два, ужинает в полдевятого. Оксенфорды, скорее всего, предпочтут третий заход, подумал Гарри и выбрал первую смену. – Что-то я проголодался, – громко произнес он. – Пожалуй, начну в шесть.

Стюард повернулся к Оксенфордам. Гарри затаил дыхание.

– Думаю, в девять, – отозвался барон. Гарри мысленно улыбнулся.

Но тут неожиданно вмешалась жена барона.

– Нет, Олджернон, Перси так долго не выдержит. Давай пораньше.

«Черт побери, – подумал про себя Гарри. – Только не надо очень рано».

– Тогда в полвосьмого.

У Гарри отлегло от сердца. Казалось, он приблизился к «Делийскому комплекту» еще на шаг.

Теперь стюард повернулся к пассажиру, сидящему напротив Гарри, мужчине в вишневой жилетке, смахивающему на полицейского. Он говорил, что его зовут Клив Мембюри, так, кажется. Скажи семь тридцать, мысленно повторял Гарри, оставь меня одного в купе. Однако, к его разочарованию, Мембюри сказал, что не голоден, и выбрал девять часов.

Какая досада! Дурак легавый, будет торчать здесь, пока Оксенфорды будут в столовой. Правда, может быть, он выйдет на пару минут. Постоянно не сидит на месте, ходит куда-то. Но, если все же останется, тогда придется найти предлог избавиться на время от его присутствия. Если бы не самолет, все было бы проще. Он бы просто сказал, что его кто-то спрашивает в соседней комнате или позвал к телефону, или отослал в холл, сообщив, что там сидит абсолютно голая девица, без трусиков. Здесь сложнее.

– Мистер Ванденпост, за вашим столиком сядут еще бортинженер и штурман, если вы не возражаете.

– Что вы, вовсе нет. – «Будет приятно побеседовать с кем-нибудь из экипажа», – подумал Гарри.

Лорд Оксенфорд заказал себе еще виски. Ирландцы сказали бы о таком: «человек, испытывающий жажду». Ему плевать, что жена бледная, задумчивая. На коленях раскрытая книга, но она даже не смотрит в нее, так расстроена.

Перси ушел к отдыхающим летчикам, и Маргарет села поближе к Гарри. Он ощутил аромат ее тонких духов, безошибочно определил, что это «Тоска». Она сняла свой пиджачок, И он увидел, что у нее фигура матери – высокая, стройная, немного широкие плечи, полная грудь, длинные ноги. Одежда простая, хоть и хорошего качества, но не украшает се. Он представил ее в длинном черном платье, на шее сверкающее ожерелье, темно-рыжие волосы собраны в пучок на затылке, в ушах крохотные изумрудные серьги, может быть, работы Луиса Картье, индийского периода... Нет, она была бы просто очаровашкой. А что, если Маргарет это знает и как раз ничего подобного не хочет? Ей не нравится быть чванливой аристократкой, вот она и одевается так же просто, как жена викария.

«Потрясающая девушка, – подумал Гарри, и почувствовал, что еще немного и он ею увлечется. – Стоп, остановись, – твердил он себе, – подумай. При чем здесь она и ее внешность? Тебе ведь нужно только благополучно долететь, да еще прихватить бриллианты. Она опасна, вот это надо иметь в виду прежде всего».

– Вы когда-нибудь раньше летали? – спросил он.

– Только несколько раз в Париж, с мамой.

С мамой, в Париж, надо же, совсем другая жизнь. А его мать так никогда и не увидит Париж, как, впрочем, не полетает и на самолете.

– Ну и как вам там, сплошь бомонд, наверное?

– Терпеть не могла эти поездки. Приходилось торчать в обществе, в скучной английской колонии, а хотелось на улицу, куда-нибудь в кафе, где играет негритянский джазовый оркестр.

– А меня ма тоже как-то возила к морю, я плескался в воде, ел мороженое и чипсы.

Гарри с ужасом осознал, что сейчас начнет врать. Так всегда было, когда он трепался с девчонками из знатных семей о своем детстве. Вот сейчас будет туманно намекать на частную школу, врать про особняк за городом. Но Маргарет знала его тайну, а больше все равно никто ничего не услышит, ведь они сидят далеко, да и моторы шумят сильнее обычного. И тем не менее каждый раз, когда он говорил только правду, у него было такое чувство, что он вывалился из самолета с парашютом и ждет, пока тот раскроется.

– Везет, – мечтательно произнесла Маргарет, – меня не возили к морю. Соседские девчонки рассказывали об этом, а мы с сестрой завидовали. Отец же говорил, что нам плескаться неприлично, не подобает.

Гарри позабавило это слово. Надо же, еще одно доказательство, что он родился в рубашке: дети из респектабельных семей, где есть все – шикарные лимузины, меховые манто, – завидуют его «босоногой свободе» дешевым чипсам.

– Я помню тот воздух, – продолжала она, – удивительный запах свежего хлеба из пекарни, аромат масла на ярмарке, пряные запахи пива и табака из раскрытой двери трактира. Людям так нравятся эти места, а я, например, и в кабаке-то никогда не была.

– И не много потеряли. В отеле «Риц» меню куда лучше.

– Вот видите, нам обоим больше по душе чужая жизнь.

– Но я, правда, видел и ту и другую, и точно знаю, какая лучше.

Минуту она сидела в задумчивости и наконец спросила:

– Как вы хотите распорядиться своей жизнью на Земле?

«Странный вопрос», – подумал Гарри.

– Наслаждаться, конечно.